Глава четвертая.
Первые трения, первые проблемы
Первые недели жизни внутри ледяной клетки стали для всех тяжелым испытанием. У некоторых, вполне адекватных людей, неожиданно начинались истерики. Было зарегистрировано несколько суицидов. Тяжело было тем, у кого там, за ледяной стеной остались родные. Таких было большинство. Кто-то отправил детей на учебу в крупные города. У кого-то, отучившись, дети осели в этих городах, предпочтя сытую жизнь и наличие работы безденежью и неустроенности в своем родном городке.
Много оказалось дачников. В летний период они приезжали сюда отдохнуть от суеты городской жизни, накупаться в чистой воде речек, собрать в лесу грибов и ягод. Были студенты, работавшие на практике в дальнем конце района, в самой глухомани. А кроме них, в районе оказалось несколько сотен приехавших на заработки из других регионов страны и даже из зарубежья. Неожиданно стало известно, что в одном из благополучных сельскохозяйственных предприятий трудится чуть ли не сотня китайцев, а в дальней деревне отдыхает японец. Есть фермерское хозяйство, основали которое немец и голландка. Такие открытия приходили ежедневно, по мере того, как создавались списки проживающих в черте ледяных стен.
Полина помогала мужу, чем могла. После первых дней хаоса и безвластия, когда каждый творил все, что хотел, было объявлено военное положение. Всю полноту ответственности за налаживание жизни в это сложное время взял на себя комитет по чрезвычайным ситуациям, во главе которого стал Мезенцев. Не потому, что так уж рвался к власти. Но в условиях паники, когда одни боялись взять на себя ответственность, а другие ринулись творить беспредел, нужны были жесткие действия.
Основой новой власти стали отнюдь не чиновники, в эти страшные дни больше заботившиеся о сохранности своей собственности, а те, с кем Мезенцеву довелось в разные годы служить и воевать. К ним присоединились некоторые руководители служб района, не растерявшиеся в первые дни катастрофы, начавшие на обломках старого мира благоустраивать жизнь района.
Штаб новой власти находился теперь в здании районной администрации. Сюда стекалась информация обо всем, происходящем на свободной ото льда территории. Старики-связисты, ушедшие на пенсию еще до реорганизации узла связи, теперь помаленьку восстанавливали порушенное, реанимировали старую телефонную станцию. В городе уже можно было звонить в некоторые предприятия и учреждения. С селом связь происходила пока только через гонцов-велосипедистов.
Экономисты и бухгалтеры старшего поколения вспомнили свои навыки и на допотопных счетах составляли опись запасов продовольствия, горючего, медикаментов. Словом, всего, что еще осталось после разграбления магазинов, складов и аптек.
Старосты деревень передавали уточненные списки годных для проживания в зимний период домов и количество находящихся в деревне постоянных жителей и иногородних, прибывших на отдых.
Картина вырисовывалась нерадостная. Население свободного ото льда пятачка земли было вдвое больше официально заявленного. При этом сельского населения, хоть что-то смыслящего в земледелии и животноводстве было раз в десять меньше. Почти половину составляли пенсионеры и лишь десятую часть дети. При этом большинство совершенно не принимало во внимание случившееся. Каждый требовал внимания к себе и конкретных привилегий, доказывая, что его положение в обществе обязывает местные власти оказывать ему не только почести, но и содержать в соответствии с его статусом. Как всегда на Руси, на одного с сошкой приходилось семеро с ложкой. Словом, назревала обычная в такие моменты гражданская напряженность, к тому же подогреваемая изнутри к неповиновению власти определенными слоями общества. Люди словно бы и не видели, что весь их мир висит на волоске. Что достаточно небольшого усилия, чтобы все это равновесие рухнуло, и мир скатился в хаос.
На северном краю свободной ото льда территории, где ледяная плотина перегородила русло реки Русянки, рядом с деревней Николаевкой уже многие годы действует филиал столичного университета. Там в палатках и коттеджах в летний период обычно проходят практику студенты геологического факультета. Недавно они совершили восхождение на ледяную стену. Увиденное их потрясло.
В деревню Полина Мезенцева прикатила на велосипеде, отмахав более двух десятков километров. Попутно побывала в трех деревнях, расположенных вблизи от дороги. Завезла несколько экземпляров газеты. Распространять ее приходится таким вот способом, с любой оказией, со всеми, кто из города направляется в дальние деревни.
Свое право быть полезной людям в это страшное время Полина вытребовала у мужа с большим трудом. Тот очень откровенно и красочно описал ей, что может произойти, если она окажется в руках его недругов. А эти люди ни перед чем не остановятся. Честно признался, что для ее спасения он поступится всем, чем может, но это не такой уж и большой список. Потому что, если потребуют сейчас бросить все и уйти от командования комитетом и частью, он этого не сделает. Слишком много поставлено на карту. Позволить безнаказанно хозяйничать бандитским группировкам он не сможет. Это равносильно тому, что загнать весь народ в концлагерь и смотреть, как людей целенаправленно уничтожают.
Полина пообещала быть осторожной, а заодно предложила сделать вид, что они развелись. Девчонок, правда, оставила в части, с Артемом. Тот только посмеялся над ее выдумками, но, в конце концов, согласился, что она взрослый и свободный человек и имеет право заниматься тем делом, которое для себя выбрала. Поэтому она уже дважды побывала в дальних деревнях. А теперь добралась и до Николаевки.
Руководителя студенческого лагеря она нашла в столовой. Высокий, если не сказать длинный как жердь мужчина с несколько запущенной бородкой и остатками былой шевелюры, прихваченными сзади в хвостик канцелярской резинкой, казался заметно озабоченным и что-то серьезно выговаривал повару. Увидев Полину, довольно неприветливо поинтересовался:
-- Ну, какие новости? Что там еще на наши головы?
-- Николай Николаевич, извините за беспокойство. Давайте пройдем в ваш кабинет.
В маленьком закутке за столовой, громко именуемом кабинетом начальника лагеря, Полина присела на топчан, заменявший владельцу помещения кровать.
-- Я к вам с неутешительными вестями, -- начала она. Но собеседник ее тут же прервал:
-- Я иного и не ждал. Что там думает местная власть?
-- Местная власть, к сожалению, пока устранилась от общения с народом. Хорошо командовать, когда можно получать поддержку сверху и обирать покорное население. А вот когда наступили тяжелые времена, власть побежала в кусты…
-- Ну, это не ново. А кто за нее командует?
-- Выбрали самоуправление, из тех, кто хоть что-то смыслит в организации жизни населения в условиях чрезвычайного положения…
-- Полина Алексеевна, прежде чем вы проведете беседу с жителями деревни, думаю, вы за этим приехали в наши края, я должен сделать заявление. На наш лагерь не далее как вчера напали проживающие в помещениях бывших ферм хозяйства так называемые лица азиатской национальности в количестве десяти человек. Их жалко, они совершенно голодные, но в результате их нападения пострадали несколько студентов. Пришлось нападавших нейтрализовать, запереть в сарае. Но нынешний владелец хозяйства, тот, что скупил окрестные земли, завез таких работников несколько десятков. И значит, в ближайшее время можно ожидать еще волну непрошенных гостей. Что мне с ними делать? Ставить на довольствие? У меня и так студенты недоедают. Что я скажу их родителям? Как отчитаюсь перед руководством?
-- Николай Николаевич, вы все-таки ученый. Скажите, что вы думаете о случившемся? Вы верите, что все вернется когда-нибудь в нормальное состояние?
-- Верю ли я? – профессор вздохнул. – Вера, это то единственное, что поддерживает в человеке желание жить и бороться. Что я думаю об этом? Если бы я мог объяснить это простым языком… Но, предполагаю, что перспективы у нас нерадужные… По моим наблюдениям, в ближайшей перспективе ничего не изменится… Идемте, я вам кое-что покажу.
Профессор вывел Полину из лагеря, и они пошли к сверкающей на солнце ледяной стене. Чем ближе подходили к ее подножью, тем сумрачнее становились окрестности, лес казался мрачным и неприветливым.
-- Смотрите, -- показал профессор на стену. У подножья образовалась огромная лужа воды, от которой многочисленные ручьи сбегали к поляне, а оттуда к недалекому руслу Русянки. Под ногами уже заметно чавкала размокшая почва, превращаясь в болото. Здесь, в непосредственной близости с глыбами льда, ощущалась знобкая прохлада, но чувства холода не было, как можно было бы предположить.
-- Что это? — удивленно поинтересовалась Полина.
-- Таяние. Что очень странно. Сейчас время приближения к осени. Прямые лучи сюда проникают разве что на короткие минуты, однако основание стены подтаивает. Студенты ведут наблюдения за состоянием льда и окружающей почвы. Боюсь, еще несколько месяцев, и здесь образуется непролазная топь. Температура почвы нелогично высокая, словно ее кто-то подогревает изнутри. Кстати, вы обратили внимание на ночное небо? Или повседневные заботы исключают такой вариант?
-- Ну, теперь телевизора и Интернета нет. Так что за их неимением смотреть на звезды…
-- Ну и как? Ничего необычного не заметили?
-- Мы как-то с мужем и детьми попытались найти знакомые созвездия… и почти ничего не угадали…
-- Мои студенты мне тоже задавали вопросы по созвездиям. Даже атлас небесной сферы принесли из сельской библиотеки. Такое впечатление, что звездный небосвод с одной стороны слегка растянули, а с другой сжали. Я не астроном, но, по моему мнению, земная ось явно сместилась. Мы наблюдаем небо в другой проекции. Конечно, стоило бы провести точные вычисления, но мешают ледяные горы. Создается впечатление, что мы находимся много южнее, чем должны бы по логике. Не буду вдаваться в рассуждения, из-за чего все произошло. Гипотез много. Но ни одна не имеет подтверждения. Надо изучать… Прошу вас передать руководству наши наблюдения, вот, я подготовил записку. Нам еще думать о том, как зимовать, какая будет зима, и не придется ли эвакуироваться всем лагерем из этой низины…
Профессор сопроводил Полину в сельский дом культуры, к этому времени уже заполненный народом. Люди читали оставленные ею газеты, тихо переговаривались. Студенты, как обычно, заняли места на галерке и по-детски галдели, переговариваясь с местными подростками. Было среди собравшихся несколько дачников, а основную массу составляли пенсионерки, в прошлом всю жизнь отработавшие в бывшем хозяйстве, получившие пенсии и теперь доживающие свой век в покое. Хотя какой покой может быть, если дети и внуки постоянно на выезде в поисках работы. Некоторые живут только за счет пенсий своих престарелых родителей.
Многих из этих пожилых женщин Полина знала еще по их трудовой деятельности. Она успела захватить тот период, когда хозяйство было передовым, гремело в области, когда на центральной усадьбе создавались молодежные ударные бригады, а доярки лидировали по величине надоев молока от коровы. Теперь они сидели, покорно сложив свои натруженные руки. Но этот покой был только кажущимся. У каждой было свое мнение, свое мироощущение. И они готовились выплеснуть их на приезжую. Полину все здесь хорошо знали. Так что сход получился эмоциональным и даже буйным.
Советы Полины о том, что необходимо запасаться продуктами на зиму, используя возможности ближнего леса, приняли с явной насмешкой. Ей ли учить сельский люд добыче пропитания? Потом Полина предложила студенческий лагерь перенести на возвышенность, в бывшие помещения ферм и оборудовать их под жилье. Советовала всю живность, которая осталась в деревне, сберечь, поставить в загоны, постараться заготовить побольше корма, беречь картофельные посадки от потравы дикими животными…
-- Девк, ты лучше скажи, когда этот бардак кончится, -- подала голос сгорбленная старушка, бывшая когда-то передовым бригадиром полеводческой бригады. Не жалея сил становилась первой метать стога сена. Однажды надорвалась, схватив на вилы неподъемный пук сена, долго лежала без движения, потом все-таки встала, но уже не разогнулась, -- когда эти наши правители перестанут над народом издеваться, икспирименты ставить. Все друг с другом соревнуются, кто сильнее, наши али Америка… А мы опять впрягайся, как в войну, вкалывай, бейся, чтобы прокормить вот этих… -- старушка махнула в сторону стайки малышни. – Сперва обманули, хозяйство развалили, скот продали, потом все, что осталось, на паи поделили, и опять обманули, хозяйство обанкротили, людей по миру пустили, чужаков навезли. Хотять нас извести. Люди добрые, да шож это деиться-та?
Ее шамкающий монолог поддержали такие же, как и она, пожилые товарки. Молодые, те, кто оказался без работы в разваленном хозяйстве, задумчиво молчали. Более говорливыми оказались дачники, выдвинувшие требования к власти обеспечить им необходимые условия проживания, еженедельный проезд до райцентра и подвоз продовольствия. Полину они не столько удивили, сколько озадачили. У нее создалось впечатление, что эти люди просто пока не поняли всего трагизма ситуации. Прошло уже несколько недель с момента катастрофы, а некоторые жители воспринимают ее как какой-то очередной спектакль, который им устроила власть.
Молоденькие девчонки с накрашенными ноготками и в вечернем макияже дожевывали привезенную еще из дома жвачку, стреляли глазками в понравившихся ребят и ничего не соображали. Они уже прошли период истерик, слез и скандалов с требованием отправить их домой и теперь жили надеждой, что скоро за ними приедут их родители. А пока воспринимали случившееся, как какое-то приключение наподобие тех, что пачками выпекают западные кинокомпании.
Этим ребятам и девчонкам, в отличие от их деревенских сверстников придется в дальнейшей жизни здесь очень несладко. Тяжелым будет понимание происходящего и для тех из дачников, которые пока что возлагают надежды на свой авторитаризм и умение манипулировать людьми. Их мнение, что все решают в этом мире деньги, уже не прокатывает. Вряд ли сельчане позарятся теперь на их тугие кошельки. Там, где для выживания необходим тяжелый, каждодневный труд, пустые фантики денег уже ничего не значат.
Провожая Полину после встречи с жителями деревни, Николай Николаевич попросил передать руководству района, чтобы в деревню прислали толкового организатора, который сможет помочь в процессе подготовки деревни к зиме.
-- А участкового не пригласить, чтобы забрал тех, кто на вас напал? – напоследок поинтересовалась она у профессора.
-- Не надо, сами справимся, -- отмахнулся тот.
Вечером Полина рассказала о своей поездке в Николаевку забежавшему перекусить мужу. С тех пор, как они договорились о мнимом разводе, видеться им приходилось нечасто. Полина занималась газетой, девочки работали в местном школьном лагере, а Артем носился из края в край по всему району. Такие вот встречи случались изредка, да и то разве что вечером.
Соорудив на скорую руку салат из того, что нашла на дачных грядках – огурцы и второй урожай редиски явно удались, поставила вареную картошку, полила растительным маслом, благо оно еще было в бутылке. На огне очага закипал чай. Девчонки, получив миски с едой, устроились в гамаке и о чем-то тихо хихикали. А Полина передала мужу записки профессора, рассказывала об увиденном в деревне, о нападении на лагерь.
-- Что-то надо решать. Если так и дальше пойдет, скоро люди перебьют друг друга…
-- Да посадить этих азиатов, и дело с концом, -- возмущенная безразличием, с которым воспринял рассказ муж, припечатала Полина, -- а то распоясались совсем…
-- Ага, а потом москвичей, которые приехали сюда на отдых? А местную диаспору дагестанцев куда? В кутузку? А армян, азербайджанцев, чеченцев? Их куда? Думай, что говоришь… А то потом договоримся до того, что и всех переехавших из соседнего района тоже надо посадить… Люди все еще не понимают того, что произошло. Они пытаются устраивать свою жизнь так, как удобно им, не заботясь о мнении и удобстве окружающих. Каждый старается только для себя, потому это непонимание. Все злятся друг на друга, подозревая окружающих в том, что это они создают нехватку продуктов, напряжение в обществе. Не понимают, что выжить мы сможем, если только будем действовать сообща. И все эти нападения друг на друга, разжигание вражды приведут только к обострению конфликтов. И так ведь чувствуется, что в районе действуют несколько криминальных и полукриминальных группировок, которые сейчас под шумок пытаются делить власть и сферы влияния. И не факт, что они состоят из представителей национальных диаспор. Далеко не факт. Если бы только знать, что нас ждет дальше…
Через несколько дней взрыв недовольства на межнациональной почве все-таки произошел. Кавказцы, компактно проживавшие в двух соседних деревнях и до того мирно сосуществовавшие с местным населением, вдруг всколыхнулись. В один момент вытеснили дачников из их домов, а оставшихся местных жителей согнали в бывший зерновой склад.
Глава диаспоры, когда-то приехавший по распределению в бывший местный колхоз зоотехником, за тридцать лет перетянул сюда большинство родственников, а в перестройку прибрал к рукам и само хозяйство. Теперь в бывших коровниках зимой стояли овцы, поля быстро залужились. Те, что еще сохранялись, засевались кормовыми травами, а в глуши, подальше от любопытных глаз, коноплей. Своих единоверцев глава диаспоры учитывал не только в районе, но и за его пределами, и всех держал в кулаке. Пренебрегал только теми, кто заключал браки с представителями других конфессий. Считал таких предателями национальных интересов. От своих единоверцев требовал строго придерживаться обычаев предков, детей заставлял отсылать на воспитание в горы, чтобы с младенчества усваивали родной язык и обычаи. От молодых, вернувшихся в район, требовал устраивать семейную жизнь только с соплеменниками по выбору родителей.
Для коренных жителей деревень в первые годы работы в хозяйстве он был лучшим начальником. Если свой местный председатель колхоза заставлял беспрекословно подчиняться правилам хозяйства, особенно в период летней страды, то Марат Алиев закрывал глаза на пьянство комбайнеров, возчиков зерна, доярок на ферме. В суровые девяностые ссуживал жаждущих поправить здоровье бутылкой-другой водки. Те в благодарность потом безропотно и бесплатно выполняли любую работу и по дому, и в огороде, и на приусадебном участке.
Поговаривали, что открыл в дальней деревне хозяйства подпольный цех по изготовлению водки. То было время, когда спирт с Северного Кавказа гнали в центральные области страны цистернами.
Местная верхушка власти была им тщательно облизана и проплачена. Поэтому на сигналы населения внимания не обращала. Куда интереснее были другие темы. Но потом в нескольких деревнях района и за его пределами произошли массовые отравления спиртным со смертельными исходами. Разбираться в случившемся приехали следователи из области, стали раскручивать ниточки. Тогда и всплыли предупреждения некоторых жителей. Ниточки потянулись в Прудищи.
Алиеву пришлось спешно избавляться от продукции, закрывать цех, заметать следы. Шум в районе быстро замяли. Ни к чему было областной власти привлекать внимание к проблемам какого-то сельскохозяйственного района. Тем более, приближались очередные выборы. В районе, правда, народ не поддержал прежнего главу. Выбрали своего, местного, несколько лет отработавшего в одном из хозяйств председателем, всем хорошо знакомого Позднякова.
Когда страсти немного поутихли, и ажиотаж жителей чуть спал, Алиев перевел свой цех в воинскую часть. Там служил заместителем командира по тылу его дальний родственник. С ним они и проворачивали нехитрое дело снабжения спиртным окрестных районов. Правда, спирт брали теперь пусть и самый дешевый, но не технический.
Жителей своих двух деревень Марат давно уже превратил в безропотных рабов, заставляя трудиться с утра до ночи за бутылку водки не только в хозяйстве, но и на своем обширном подворье и огородах многочисленной родни. Однако бельмом в глазу были, пусть и немногочисленные, дачники. От этих избавиться было трудно. Новые дома посторонним в деревнях Марат строить не разрешал, участки земли, если кто продавал, выкупал сам. Но ведь у каждого местного жителя где-то да находились родственники. И не все соглашались продавать наследуемые участки. Всех детей местных жителей он, как руководитель хозяйства, уговаривал уезжать после школы на учебу, платил стипендии. Если после обучения возвращались в отчий дом, устраивал на работу в соседние хозяйства, иногда за пределы района. А потом с родителей требовал выплаты денег, потраченных хозяйством на учебу детей. Обычно брал дарственную на дом и участок и переоформлял на своих единоверцев.
Уже близилось то время, когда можно будет выселить всех оставшихся еще иноверцев, когда-то считавших эти земли своими и, наконец, осуществить давнюю мечту – построить мечеть, создать для своего народа здесь, в чужих местах, ставших теперь его владениями, тот рай, о котором мечтал столько лет.
И вот этим надеждам не суждено осуществиться. За что аллах покарал его? Зачем воздвиг эти ледяные стены, отрезав ото всего мира? Там, за этими горами ждут приказа десятки водителей груженых фур, которые должны привезти материалы для строительства мечети. Долгими часами размышлял Марат над случившимся. Что произошло? То ли аллах против того, чтобы его народ осел в этих местах? То ли наоборот, сделал так, чтобы никто не помешал воплощению мечты Марата. Как узнать об этом?
Одно бесспорно. Что бы ни произошло, необходимо обернуть это себе на пользу. Пока не очухались эти бездельники, как он презрительно называл бывших односельчан, превратившихся в жалкие подобия людей, надо брать власть в свои руки. А то придут другие, алчные и завистливые, считающие, что у них больше прав на эти земли, и захватят все с таким трудом отвоеванное. Этих он знал очень хорошо. Не раз пересекались их дорожки и по поводу водочного бизнеса, и еще по кое-каким вопросам. До сих пор удавалось откупаться. Но теперь он готов сразиться за свое.
Приняв решение, Марат Алиев раздал припрятанное до поры оружие своим доверенным, которые и произвели захват домов дачников, выдворив их, в чем были, за границы своих владений. По периметру была выставлена охрана.
В администрации района стояла обычная теперь рабочая суета. В большом зале заседаний собрались депутаты, представители добровольных отрядов охраны порядка, милиции, прокуратуры, старосты деревень. Прибыл на встречу и самоустранившийся было глава района Виктор Сергеевич Поздняков.
В зал стремительно вошел Мезенцев. Следом за ним шел профессор Синельников из студенческого лагеря в Николаевке, женщина-историк, обычно отдыхающая летом в этих местах, и лохматый физик из Новосибирска, который со своими столичными приятелями в этом году решил сплавляться на байдарках по притокам Волги. В момент катаклизма они были в зоне отдыха для туристов на противоположном от города берегу.
Прошедшее время позволило многим придти в себя, оценить ситуацию, понять, что изменить что-либо невозможно и надо принимать все случившееся как данность.
-- Уважаемые земляки, -- начал Мезенцев, когда ему предоставили слово. – Некоторое время все мы находились в состоянии стресса, паники, непонимания того, что свалилось на нас с вами. Многие до сих пор живут надеждой, что вот сейчас что-то произойдет, и все вернется назад. Должен разочаровать таких. Ничего не изменится. Время вспять не повернуть. Нам предстоит смириться со случившимся и строить свою жизнь в соответствии с тем миром, который нас окружает. Мы намеренно не успокаивали вас несбыточными обещаниями и не тешили какими-либо надеждами. Но время нас торопит, период стрессов и оплакивания прошлой жизни прошел. Надо продолжать жить, надо думать, как готовиться к предстоящим холодам. Но прежде надо понять, что может ожидать нас в дальнейшем. По воле случая в районе оказались вместе с нами специалисты, которые, возможно, нам объяснят, что же случилось на самом деле с миром вокруг нас.
Первой выступила женщина-историк. Звали ее Тамара Семеновна Корзановская. Она не первый год летом отдыхала в Кудеярове, писала диссертацию о расселении индо-ариев, а потом и славян на центральной части страны, и конкретно об их быте на территории района.
Тамара Семеновна не стала скрывать своей обеспокоенности о дальнейшем существовании людей в границах ледовой изоляции. Рассказала, какова ситуация была в этих местах в предыдущий ледниковый период. Чего стоит опасаться и к чему быть готовыми. Особенно ее беспокоило подтаивание ледника.
Лохматый физик изъяснялся на таком странном языке, изобилующем научными терминами и цифрами, что у всех поголовно после его выступления глаза сделались оловянными и совершенно бессмысленными. Но все поняли одно, физик ничего хорошего не обещал. Как-то без внимания осталось и его предупреждение о том, что таяние льдов в границах района может привести к подтоплению низин, хотя объяснить, почему земля теплая, он так и не смог.
Потом слово предоставили профессору Синельникову.
-- Друзья мои, -- Синельников встал, снял очки, протер стекла, потом покрутил в руках дужки, -- у меня скверные новости. Боюсь, я разрушу ваши тайные надежды на то, что все происходящее вам только снится, и вскоре вы проснетесь. Мне самому хотелось бы в это верить. Но реальность жестока. Кто из вас любит смотреть на ночное небо? – неожиданно задал он вопрос.
Большая часть собравшихся уже давно перешагнула тот рубеж, когда тянет на романтику, когда хочется любоваться всем, что видит глаз. Когда глубина звездного ночного неба завораживает так, что, кажется, еще миг, и ты взлетишь в эту звездную высь.
-- Понятно, -- правильно истолковал молчание Синельников. – Думаете, чудит старый дурак. Ан, нет. Если бы чаще глядели вверх, давно бы поняли, что карта звездного небосвода изменилась. Она стала немного другой. Но, самое главное, в небе больше не видна Луна. Мы настолько привыкли к мысли о том, что она должна быть на своем месте, что даже не допускаем мысли, что ее может не быть. Я сейчас выскажу крамольные мысли, но иного ничего предположить не могу. Так вот, меня сложилось впечатление, что мы находимся или в ином временном пространстве, или на другой планете, или нас выдавило в параллельный мир…
Его прервал всплеск прямо-таки истерической агрессии. В поднявшемся гвалте откровенно проскальзывали слова угроз, обвинение в сумасшествии, но всеми эмоциями, в конечном счете, правила истерика…
-- Тихо! Молчать! – приказал Мезенцев. – От того, что вы закатите истерику, ситуация не изменится. Прошло уже достаточно много времени, чтобы у каждого могли возникнуть подобные предположения. Тем более, что реальность такова, какова она есть. И нам жить именно в этой реальности. Не прятать подобно страусу голову в песок в надежде, авось, обойдется. Не обойдется. Нас всего горстка людей в этом непонятном мире. Хотелось бы надеяться, что таких вкраплений, как наше, в этом новом мире несколько. Но… надо учиться выживать и продолжать жить дальше.
-- Зачем? -- прохрипел сидевший во главе стола Виктор Сергеевич Прокушев. Он приобрел синюшный оттенок и надсадно дышал. Только сейчас этот ненавистный ему выскочка Мезенцев произнес вслух те слова и предположения, которые подспудно рождались в голове Виктора Сергеевича уже давно. Но он с негодованием отметал их, уверяя себя, что это издержки какого-то эксперимента, проводимого военными. От них всего можно ждать.
Он был готов ко всему. Лишь бы вырваться из этого ледяного ада, добраться до своего любовно выстроенного коттеджа рядом со столицей, убедиться, что с фирмой ничего не случилось. А все остальное пусть горит в адском огне. Потому что, если все не так, то к чему тогда были все его потуги вырваться из этой сельской рутины, пробиться вверх? Ловчить и пресмыкаться перед вышестоящим начальством, устраивать махинации и бояться ежеминутно быть разоблаченным ради ощущения власти, своей сопричастности к тому классу могущественных людей, которые правят этим миром. Чувствовать себя уникальным, отличным от этой серой массы быдла.
Он стал лихорадочно расстегивать ворот рубашки, потому что воздуха ему уже не хватало. Главврач районной больницы тут же подскочил к нему, распорядился, чтобы его вынесли в холл, где прохладнее и воздуха больше, подозревая, что главу администрации хватил удар.
Едва суета прекратилась, Мезенцев продолжил речь:
-- Необходимо дойти до каждого, разъяснить людям ситуацию. Предполагаю, что картин, подобной сегодняшней, будет много. Люди не хотят верить в неотвратимое, все еще надеются на благоприятный исход. Но эта надежда их и расхолаживает. На полях поспевает зерно. Его надо собрать до зернышка, потому что это наш запас еды и посевного материала на следующий год. А что мы видим пока? На любое предложение руководители хозяйств отвечают, что они только менеджеры и без разрешения хозяев ничего делать не позволят. Но пройдет совсем немного времени, зерно осыплется, и люди останутся ни с чем. Непонятна и позиция населения. Почему они не хотят идти в поле? Почему ждут, что кто-то за них будет работать, а они станут только потреблять? Настало время объявить о необходимости введения трудовой повинности, как в Великую Отечественную. Всем от мала до велика выходить в поля и заниматься заготовкой сена, пока еще есть возможность, уходом за скотом, пока его не свели под нож. И уборкой зерновых…
-- Еще чего, не много ли на себя взял? -- презрительно протянул один из собравшихся, кажется, предприниматель средней руки, занимавшийся поставками стройматериалов.
-- В самый раз, -- отрезал Самохин. Меж тем Мезенцев продолжал:
-- Судя по раздающимся с мест репликам, не все еще осознали глубину случившегося. Многие предполагают, как обычно, отсидеться за чужими спинами. Пока самые добросовестные и ответственные будут заниматься работами, некоторая часть, как всегда, устроится в тепленьких уголках и будет изображать бурную деятельность, а то и вообще объявит себя верховной властью. Так вот, этого не будет, не надейтесь. Мы, инициативная группа, этого не позволим. Требуем прекратить всяческие междоусобицы и этнические разборки. Особенно это вас касается, Марат Магомедович. Ваш спиртоводочный завод конфискуется. Сейчас каждый человек на счету, вводится запрет на распространение любого спиртного. Наказание будет осуществляться по законам военного времени.
-- Да кто здесь за так будет работать? – подскочил с места Алиев. – Кто будет скот стеречь, огороды обрабатывать?
-- А вы на что? Или думаете отсидеться в конторе? Вы чем будете заниматься? Пироги есть да указывать работникам, где их место? Нет, все получат наделы, на которых будут учиться выращивать овощи и ухаживать за скотом. За посягательство на чужое добро будем применять адекватные меры воздействия.
-- Это что же, мою землю раздадите этим голодранцам? Этим вонючим ишакам, которым только бы горло залить? – опять взвился Марат.
-- Это когда же она твоей стала? – вступил в полемику молчавший до сих пор начальник электросетей. – Кем ты сюда приехал? Голодранцем с гор. Когда это успел здесь землей обзавестись?
-- Всю жизнь эта земля принадлежала тем, кто жил на ней испокон века. Многие на нее зарились, да не всем она доставалась. Это ты в последние годы пообтерся, в друзья к Витьку затесался. Под его покровительством у народа доли за бутылку скупил, всех поспоил да в рабов превратил. Навез родни, решил, что мы, как рабы, на вас пахать будем, -- закричала вдруг всегда молчаливая глава Прудищенского сельсовета. – Всех мужиков наших поуничтожил, споил их отравой. Насажал на все командные места своих. Они и говорить-то по-нашему не умеют, сколько дважды два будет, не знают. Только и могут, что деньги считать. Им, значит, все, а нам шиш? Да еще мечеть строить на нашей земле задумал… Вот наш бог вас и покарал. И нас вместе с вами, нечестивыми…
Эмоциональный напор молчаливой обычно женщины оказался настолько велик, а может быть, отвечал тайным мыслям многих из собравшихся настолько точно, что в зале начался гвалт, а руки мужчин непроизвольно потянулись в сторону Алиева. Тот откровенно не ожидал такого отпора. Ведь, презирая в душе каждого находившегося в этом зале, он на словах всегда старался держать себя с ними по-дружески.
Началась словесная перепалка, готовая перерасти в рукоприкладство. Мезенцев кивнул головой на безмолвный вопрос подошедшего к двери Самохина. Тот отступил в сторону, кого-то пропуская. В зал вошли несколько военных с оружием. Крики сами собой сразу же утихли. Мезенцев поднял руку, призывая к тишине.
-- Спокойно, граждане. Прибыл отряд из Прудищ. Доложите обстановку, -- обратился он к одному из военных.
-- Обстановка в населенном пункте Прудищи и прилегающих к нему деревнях накалена до предела, -- начал человек в камуфляже с капитанскими звездочками на погонах. – В воинскую часть прибыли несколько человек из этих населенных пунктов с просьбой защитить их. В указанных мною населенных пунктах начались насильственные действия против части жителей. Их незаконно выселили из принадлежащего им жилья, применили к ним угрозы их жизни и здоровью. Несколько домов было взорвано. В других начались пожары. По их просьбе нам пришлось вмешаться. Нашему отряду было оказано вооруженное сопротивление на подступах к данным населенным пунктам. Вскоре сопротивление неизвестных вооруженных людей было сломлено. Задержать никого не удалось. Все были в военном камуфляже и масках. Бандиты растворились в ближнем массиве леса. Нами проведены повсеместные обыски в оставшихся домах этих населенных пунктов. Обнаружены несколько арсеналов оружия, взрывчатки, исламистской литературы террористической направленности. Поразило то, что местное население находится в ужасающих условиях…
Тут говоривший взглянул впервые на Алиева и поинтересовался вполне дружески:
-- Если бы не этот ледяной катаклизм, ты бы всех нас к чертовой матери разнес? Или все-таки планировал из нас рабов сделать, а сам шахом себя возомнил? Или кем там еще? Удобно устроился. Точно по революционному гимну: кто был ничем, тот станет всем. И власть тебе потворствовала. Завод, где он паленую водку производил, мы уничтожили. Спирт вывезли под охрану в часть.
-- Когда же успели? – подивился Мезенцев. – Молодцы, запасы спирта нам в медицине пригодятся. Что с населением?
-- Коренное население возвращено из сараев в свои дома. Родственники этого, -- кивок в сторону Алиева, -- арестованы. Мужчины, пойманные с оружием, отправлены в часть под усиленной охраной, женщины и дети погружены на телеги и отправлены в город…
-- Правильно, так им и надо… -- опять возмущенно закричали несколько человек разом. – Еще бы и узбеков с таджиками…
-- А завтра татар, а потом белорусов, вон их сколько осталось у нас после субботнего рынка, потом украинцев, а там и до выходцев из соседних районов дойдем. Москвичей давайте отселять… -- съерничал глава Краснинского сельсовета Александр Егоров, -- это мы уже в истории проходили…
Мезенцев некоторое время помолчал, слушая возмущенные возгласы. Наконец, пар был выпущен. И он заговорил:
-- Никто никого никуда не собирается убирать. Нас слишком мало, чтобы устраивать междоусобицы и бездумно гробить население. Но за любое проявление экстремизма будет следовать суровое наказание. Кавказцы в Прудищах обосновались недавно, обманом завладев имуществом коренного населения. Те, кто приезжал сюда с документами об окончании сельхозинститутов, будут направлены в деревни, где требуются специалисты данного профиля. Компактно проживать никто из них не будет во избежание межэтнических трений с коренным населением. Тех, кто прибыл сюда без направлений и не имеет никакой специальности, расселим там, где есть пустые дома. Все они будут под контролем местной власти. Первые же проявления агрессии или поползновения на изъятие чужого имущества будут пресекаться по законам военного времени. Что касается так называемых узбеков и таджиков. Тут ситуация сложная. Согласитесь, это несчастные люди. Они приехали сюда, чтобы заработать средства на жизнь семье. Не их вина, что используются они не там, где что-то умеют делать. И уж, тем более, они не виноваты в том, что их берут на те рабочие места, которые могут быть востребованы коренным населением. С этими претензиями лучше обращаться к нынешним так называемым владельцам хозяйств и предприятий. А теперь эти несчастные люди оказались здесь отрезанными от своего мира. Местное население также страдает от изоляции, но оно хотя бы находится на своей земле, рядом близкие люди…
-- Ага, понаехали, а теперь наших подростков еще и приваживают к наркотикам, -- недовольно бросила крупная, ярко накрашенная блондинка. Мезенцеву приходилось с ней уже сталкиваться. За броской и несколько вульгарной внешностью скрывался явно мужской аналитический ум и умение бороться. Он уже подумывал о том, чтобы привлечь эту особу в комитет по чрезвычайным ситуациям. Эта может сподвигнуть даже самое пассивное население на общественные работы.
-- К сожалению, без издержек не обходится. Я не сомневаюсь, что и среди прибывших из Средней Азии есть скрытые ваххабиты, которые вполне могли готовить подрывную деятельность в наших местах. Но тогда грош цена нашей доблестной милиции. Куда она-то смотрит, в таком случае? Или все уже привыкли жить по принципу моя хата с краю? Пока жареный петух не клюнет, никто не шевельнется? С молодежью надо работать. А ее в последние годы бросили насамотек. Вот наши великовозрастные детки и начинают блажить, что им скучно, что делать нечего. И от этого ничегонеделания превращаются в бездумных и бездуховных зомби, которым только бы выпить да уколоться. А там и трава не расти.
А с уроженцами из Средней Азии и недавно прибывшими с Кавказа придется вести разъяснительную работу. Сейчас учителя в отпуске, пусть организуют курсы по изучению русского языка, по истории нашего края. Этим людям придется жить рядом. И неизвестно, сколько времени…
На следующий день по городу разнеслась весть, что жители дальнего сельсовета, проживающие компактно у южной границы ледника, на своем собрании приняли решение выделиться в сельхозобщину с собственным самоуправлением. Главой выбрали Наталью Владимировну Веселову, крупную блондинку с мужским характером и несгибаемой волей. Она тут же привезла районным властям меморандум о выходе из состава района. Жители решили сами распоряжаться выращенным урожаем, тем более, что в отличие от многих других сельских предприятий, здесь были в наличии и топливо, и техника, и склады для хранения зерна и кормов. Мало того, мужская часть населения этого сельсовета организовала добровольную дружину по охране правопорядка, а заодно и от посягательств на свою собственность.
Мезенцев, узнав о выделении этой общины, только головой покачал.
-- Вот, гром-баба, -- восхищенно протянул, -- с десяток бы таких, и проблем на земле не было. А то, гляжу, мужики перевелись совсем.
Однако, в свете случившегося, надо было думать о тех, кто оказался в районе случайно и не имел своего пристанища. Если такие сельхозобщины начнут организовываться и дальше, многим на территории района места не останется. Значит, чрезвычайному комитету следует и на это обратить внимание.