Он ощущал необъятную любовь. Несмотря на - или благодаря внушительому объему выпитого, его грудь переполняло чувство необъятной нежности ко всем, кто его окружал - к давно оставленной пассии, к никогда не свергнутой крепости, к вдали мерцающей звездочке, ко всем в хороводе танцующим, в одном потоке плывущем, друг друга на месте топчущим, толкающим или тянущим и, конечно, к этой, ну, как бы её назвать, неясной, окутанной туманом, сомнительной занозистой ласточке, вьющей свое гнездышко где-то в районе его груди вот уже месяцев пять. Бесполезная ночь сворачивала в трубочку последние надежды на светлое завтра, и пьяное марево было единственным, что могло спасти это худое замерзшее тело в этот безрадостно начинавшийся год.
Нет, не сказать, чтобы все было плохо. Просто набор обстоятльств и пейзаж перспектив как-то провоцировали назвать состояние его души не иначе как средним или даже похуистическим, то есть тем самым, присущим поколению нулевых, безразличным равновесием, заставляющим смотреть в окно и видеть в унылом картонном натюрморте многоэтажек великую беспонтовую миссию несчастного, крестопоходного, долгого и многословного псевдосуществования. О, да. Загнуть фразу поумнее, выдать себя за бронзового Кьеркегора, созерцающего с высоты птичьего полета наш бренный, несовершенный мир, представить себя если не Калигулой, то, ну, хотя бы Наполеоном - ничто не могло заменить ему этого демисезонного, межпланетоного удовольствия. И вот сейчас, заворачивая на бумаге фразы позаковыристей, он казался себе, как минимум, новым пророком, ну, а как максимум - видел себя на обложках мультипланетных выпусков журналов "Cosmopolitan" и "Ogo-nyok".
В дверь постучали.
Постучали.
Постучали в дешевую, фанерную, ненадежную, на всю комнату резонирующую дверь.
"Да?"
Молчание.
"Кто?"
Молчание.
"Кто там, можете войти, можете войти". - Молчание.
Гудящая голова бронзовым всплеском отбарабанила тяжкий подъем с промятой кровати и бледным воздушным шариком полетела к замочной скважине. Щёлк, неприятный резкий свет из коридора - сквозняк и больше никого.
"Нестранно", - подумал он, потому что ничего странного в этой жизни произойти уже не могло, особенно после того, как одна из прекраснейших девушек вот так запросто белою ночью под черным сводом заброшки творила не пойми что - не пойми что, но не важно. В общем, дверь была снова закрыта.
Дверь была закрыта на надежный китайский замок, голова, как в воду, погружалась в пуховую подушку, неизменным спутником сопровождавшую эту многострадальную голову в объятия морфея вот уже пять или шесть недосыпанных лет. Комната уже начала танцевать в алкогольном мареве - и вдруг... То ли как-то неоднозначно щёлкнула пластиковая бутылка в гулком пыльном шкафу, то ли как-то загадочно пробежала тень по золотому сечению покачнувшейся комнаты, то ли просто запотевшая от коньяка и пива голова начала выдавать за реальность узорчатые тени, плясавшие босанову на обойном полотне триста двадцать какой-то комнаты. В общем, если говорить скупо(а мы в обществе постмодерна любим, чтобы нам говорили быстро и скупо), он увидал посреди комнаты плоский непонятный объект, мерцающий такими цветами радуги, которые и не снились ни адобам, ни фотошопам. Не вдаваясь в подробности и, как подобает мудрому современному человеку, предпочтя счастье неведения смелой попытке познакомиться с чистой незнакомой материей, блестящей так близко, буквально на расстоянии вытянутой руки, он закрыл глаза и лениво отвернулся к стенке, сжав в кулак любопытство и собственные яйца, так трусливо задрожавшие от предчувствия чего-то нового, неизведанного, потустороннего.
Утро началось со скрежета двадцатитрехлетних суставов, отпевающих мутный вчерашний день, казавшийся теперь далеким, как Эльбрус или Джомолунгма, никогда не дававших покоя его больному воображению. Там, на сопках, среди ветров и снегов, во льду по самую маковку, замерзала забытым подснежником никому не нужная, его, и только его, бедная летающая тарелка.
Кто теперь достанет её оттуда? Когда настанет тот день, когда она появится снова, как манна небесная, как лакомый второй шанс, как лампа с джином, как идущие вспять поезда? Ответь мне, всемирная сеть. Я твой пасынок, твой верный квартиросъёмщик, налогоплательщик, твой честный и преданный раб. Увидев тебя однажды, я не могу забыть этих неоновых струй. Моя эллипсоидная алюминиевая мечта, куда ж несешься ты от меня? Дай ответ. Не дает ответа.