- Ну что, так и будешь сидеть и жалеть себя, мой Государь? - она смотрела прямо ему в глаза.
Он поднял голову. Война проиграна. Те, за кого он отвечал - мертвы. Государство разорено. Он не справился, не сумел защитить своих людей. Вся заваруха опять, как и почти всегда в истории, началась из-за бабы. Нет, не этой, другой. Той, что вчера приходила умолять его о пощаде и каяться в своей глупости. Она, мол, не знала, что её невинный флирт приведет к таким последствиям! Дура! Головой думать надо, а не... И что с ней делать? Казнить? А толку-то? Отрубив её глупую башку ничего не исправишь... "Пошла прочь с моих глаз!..."
Царица продолжала смотреть на него. Кажется, даже чуть насмешливо. Эта женщина единственная из всех не боится вот так смотреть ему в глаза. Она будит что-то в его душе. Она злит его своей непокорностью - и своей безграничной покорностью ему. Как ей удается сочетать это в себе? Она будит в его душе что-то, что делает его уязвимым. Его - уязвимым? Никогда! Слишком многое в этом мире зависит от него, слишком много ответственности лежит на его плечах, он не имеет права на уязвимость!
- Подойди ко мне, мой Государь! Обними меня!
Она лишает его силы своей любовью! Так быть не должно, хватит, этому надо положить конец!
Он делает несколько решительных шагов в её сторону, обнимает её, прижав к себе одной рукой. Второй рукой выхватывает нож, вонзает ей в спину.
Она медленно оседает в его руках, глядя ему в глаза. Ни тени испуга, лишь лёгкое недоумение и растерянность словно промелькнули на её лице, губы дрогнули в мягкой улыбке: "Я люблю тебя". И всё? Да, и всё.
Он выбрал идти путем силы, или путь выбрал его, и на этом пути приходится делать выборы. Принести в жертву любимую женщину - или утратить силу, поддавшись её любви, и тогда жертвой его бессилия станет целый народ. Он сделал свой выбор. Не сейчас, а давным давно, взойдя на престол. Сейчас он лишь ещё раз его подтвердил: самому себе и своему народу.
* * *
Сон повторяется из раза в раз. Другая семья, дочь... Их он тоже не смог уберечь тогда. Он слишком сильно их любил, и после их смерти мщение стало смыслом его жизни. Дочь, любимая, ненаглядная дочь. Так страшно было видеть её в петле там, в лесу. Найти и уничтожить тех, кто это сделал! Он уничтожал всех, кто попадался на его пути, кто казался ему подозрительным или причастным. Он не раздумывал и не разбирался. Его не беспокоило, что в поисках одного он убивал десятки: путь силы часто бывает обагрён кровью. Таков его путь. Таков его крест.
Та, из сна, вдруг заговорила с ним. Она никогда не говорила с ним прежде, только смотрела издали, взглядом, до краёв полным безграничной печали. Услышав её голос, он взрогнул от неожиданности.
- Отец, прости меня. Я сделала это сама. Я была слишком одинока. Я чувствовала себя никому не нужной. Мне не хотелось жить. Мне больно видеть, как ты проливаешь чужую кровь в поисках виноватых. Виноватых не было и нет. Я сделала это сама.
- Зачем?!
- Ты меня не любил.
Он проснулся, чувствуя, как злось переполняет его душу. Злость и ещё, пожалуй, недоумение. "Бабы - дуры!", - крутилось у него в голове. "Дуры, одержимые своей любовью. Из-за неё начинаются войны, рушатся города, погибают люди! Любовь - зло! А бабы - дуры!"
Злость закипала в его венах вместо крови, ища выхода. Он вскочил на коня и погнал его во весь опор, пришпоривая и разгоняя всё сильней и сильней. Неважно куда, просто нестись вот так через лес, так быстро, как только возможно, чтобы не видеть, не помнить, не чувствовать разорённые войной улицы, запах боли и страдания, наполнявший воздух, не помнить о тех, что полегли от его - напрасной! - мести, не думать о той, что сегодня сделала свой последний вдох в его руках. "Я тебя люблю". Шпоры с новой силой вонзились в бока из без того задыхающейся в беге лошади. "Любовь - зло. Бабы - дуры" - пульсировало в его висках.
* * *
Странное бесполое на вид существо сидело на берегу озера, кутаясь в поношенный балахон. Увидев его, существо вскочило и сделало попытку скрыться в лесу. Он спешился, взял коня под узцы, подошёл к воде.
- За что ты проклял меня? - существо заговорило с ним, удерживая безопасную дистанцию.
Ах, это снова он, тот глупый колдун, бахвалившийся своей силой! "Я обрёл безграничную силу! Я могу разом уничтожить целый город!" - похвалялся он тогда в каждом трактире. А спустя три дня в городе разразилась эпидемия чумы и начался повальный мор...
Да, он проклял его тогда. Убить - было слишком просто, слишком мало. Наложить проклятье - это да. Пусть живёт и мучается, и он сам, и весь его род!
- Ты напустил на город чуму!
- Но ты же тоже убил сотни людей. Почему бы тебе тогда не проклясть и самого себя?
- Я убивал во имя защиты других, а ты - из пустого позёрства. Как ты можешь сравнивать нас?
- Если честно, не вижу существенной разницы для тех, кто мёртв и для тех, оплакивающих их, кто остался жить... Сними с меня проклятье? Дай мне прощенье?
- Нет.
* * *
Ещё одна беспокойная ночь. Что ж эти сны так преследуют его? Она. Та. Всё тот же взгляд, покорный и дерзкий одновременно. Он убил её, чтобы не видеть этого взгляда. Но как избавиться от него теперь, в этих снах? Белое платье в пол, украшенное кружевами - ещё не обагрённое кровью. Волнистые каштановые локоны - ещё не разметавшиеся при падении. И снова та же мягкая улыбка: "Люблю тебя, мой Государь".
Если бы заранее знать, что её взгляд не оставит его, так и будет следовать за ним - стоило ли тогда убивать?!
***
Как и в прошлый раз, колдун сидел на берегу озера, размышляя о чём-то своём. Увидев всадника, сделал резкое движение, пытаясь снова скрыться в лесу.
- Стой! - остановил его властитель. - Ты по прежнему хочешь моего прощения?!
Колдун замер на месте, ожидая продолжения речи.
- Верни ей жизнь! И тогда я сниму с тебя своё проклятье!
- Как я могу верить тебе? Откуда мне знать, что ты не обманешь меня?
- Верить или не верить - решать тебе.
- Я никогда не делал такого. Я не уверен, что я справлюсь...
- Если у тебя хватило могущества, чтобы лишить жизни целый город, то хватит и на то, чтобы вернуть её одной-единственной женщине!
- Отведи меня к её телу и оставь там одного.
***
Он сидел в саду и глядел на светлеющее небо. Как так получается, что пытаясь нести своим людям защиту и счастье, он, вместо этого, оставляет за собой след страданий и боли? Что не так? Где, в чём, когда он ошибся? Что напутал? Ведь он всё делает правильно, почему же вокруг сплошь разрушение и смерть?
- Потому что ты закрыл своё сердце для любви. Ты боишься, что она сделает тебя слабым. Но её отсутствие делает тебя жестоким.
Чей это был ответ? Откуда ветер донёс его? Может, снова из какого-нибудь сна? Он так и не понял этого. Он думал над услышанными словами.
***
Царица сделала глубокий вдох и открыла глаза.
***
- Ну чего, чего ты хочешь от меня?! - он изо всех сил старался понять свою старшую дочь,
- Душевного тепла, отец!
Он чувствовал, как в нём волной поднимается раздражение, вызванное искренним непониманием.
- Я могу дать тебе денег! Ты хочешь денег?
- Я хочу душевного тепла!
Он долго размышлял над тем ответом, услышанным ночью в саду, и честно старался впустить в своё сердце любовь. Но чаще всего всё снова упиралось вот в такие дурацкие разговоры, как сейчас. Той, которая повесилась в лесу, тоже нужно было от него какое-то "душевное тепло"!
- Хочешь платье? Хочешь, я куплю тебе платье?
- Я хочу душевного тепла, отец!
Он уже готов был взорваться от ярости, но в этот момент царица, сидевшая неподалёку и прислушивавшаяся к разговору, вдруг подала голос:
- Я хочу платье!
Его неожиданно охватило неведомое ранее чувство благодарности. Словно наконец-то распахнулась та дверь, в которую он так долго пытался стучать.
- Я не знаю, в чём измеряется "душевное тепло", дочь. Я могу дать тебе защиту. Могу дать тебе дом, деньги, платья. Но я не знаю, в чём измеряется душевное тепло!
- Может быть, в унциях? - снова подала голос царица, лукаво поглядывая в его сторону.
Новая волна благодарности затопила его сердце. Вот она, лучшая женщина из всех! Не требующая от него того, чего у него нет. С благодарностью принимающая то, что он способен ей дать. Деньги. Платья. И даже смерть...