Как было душно в этой, заставленной шахматными столами, комнате. Еврейские дети, когда думают, активно поглощают кислород.
Теоретические занятия уже закончились. Мы сели играть. Преподаватель куда-то вышел. Раздался стук в дверь. Это всех рассмешило. В дверь никто никогда не стучал.
Я сидел ближе всех и крикнул:
-- Да, да. Войдите!
В класс вошел необычно одетый мальчик -- короткое пальто, из рукавов торчали большие, как у взрослого, красные кулаки, шапка-шлем с ушками на голове, на ногах сапоги с обрезанными голенищами.
-- Можна запісацца ў шахматны гурток? – спросил он.
Все опять рассмеялись. Я спросил у новенького:
-- Откуда ты такой?
-- З-пад Бараўлян.
-- Как твоя фамилия?
-- Цар.
Я переспросил:
-- Царь?
-- Цар, -- уточнил он.
-- А как тебя зовут?
-- Коля.
-- Царь Николай самодержец всея Руси, -- сказал я.
Все засмеялись. Он не понял моей шутки, но тоже засмеялся.
Коля стал приезжать в шахматный кружок в Минском дворце пионеров три раза в неделю. Сперва ехал в жарком, воняющем бензином автобусе до Обсерватории, а потом на троллейбусе до остановки Дом профсоюзов. На дорогу ему выдавали восемнадцать копеек. Пять копеек на боровлянский автобус и четыре копейки на троллейбус. В боровлянском кондукторши его знали и не брали денег за проезд, а на троллейбусе номер «1» он ездил зайцем.
После занятий в кружке он шел в гастроном Центральный, покупал себе порцию сливочного мороженого за тринадцать копеек и тут же на улице съедал, откусывая большими кусками. Помню, уже в ноябре я увидел, как он медленно, словно совершая ритуал, шел к троллейбусной остановке. На мороженое, которое он держал перед собой, как взрослые держат стакан с вином, падал снег, и он ел этот снег вместе с мороженым.
Мне в июле уже стукнуло двенадцать, ему было тринадцать. В первый день знакомства в перерыве мы померялись силами в коридоре, он быстро, но очень вежливо меня повалил. Он был значительно сильнее меня, но я лучше его играл в шахматы.
На занятия он ехал сразу после школы со школьным портфелем в руках, всегда опаздывал на теорию и попадал сразу на игру. Я его поджидал. Мы играли несколько партий подряд, и он ни разу не мог у меня выиграть. У него была странная манера, он создавал из шахматых фигур симметричные конструкции, как будто строил города. Я разбивал эти конструкции трех-четырехходовыми комбинациями. Однажды он сказал раздраженно:
-- Ну, ты іграеш неяк па-жыдоўску.
-- Да. Я еврей, -- ответил я.
-- Брэшаш. Ты зусім не падобны.
-- Здесь почти все евреи, -- сказал я.
Он с испугом огляделся.
-- И преподаватель тоже еврей.
-- Як ты знаеш? -- спросил он.
-- У него отчество Израилевич.
Коля замолчал, покраснел и в тот день играл совсем плохо. Назавтра он принес и молча сунул мне в карман куртки большое, прекрасно сохранившееся для января антоновское яблоко. В знак дружбы я купил ему в Центральном гастрономе сливочное шоколадное мороженое за двадцать восемь копеек.
-- Ты не крыўдуеш, што я цябе жыдам абазваў? -- спросил Коля.
-- Нет, я привык.
Во время зимних каникул занятий в шахматном кружке не было. На Новый 1963 год папа подарил мне собрание сочинений Александра Беляева. За каникулы я залпом проглотил все семь томов и пребывал в состоянии сильной книжной интоксикации. Как только мы увиделись после двухнедельной разлуки, я сразу же принялся рассказывать Коле содержание какого-то из беляевских романов, он прервал меня и сказал:
-- Так не цікава. Ты лепш прынясі пачытаць.
Я принес и дал ему почитать «Голова профессора Доуэля»
Он держал книгу непозволительно долго, две недели, а возвращая спросил:
-- Гэта што, усё праўда?
-- Нет, конечно.
-- А чаму ў кнізе пішуць?
-- Это же фантастика.
Он покраснел.
-- Чего ты? -- спросил я.
-- Чаму вы ўсе з мяне смеяцеся? -- сказал он с явной обидой.
-- Никто не смеется. Это фантастика. Типа, когда люди мечтают. Вот у тебя есть мечта?
-- Так. Хачу выйграць у цябе ў шахматы.
-- Зачем это тебе нужно? -- расхохотался я.
-- Каб ты не думаў, што я дурней за цябе.
-- Да, ладно тебе, Царь Николай.
-- Цар, -- поправил он меня.
Я обнял его за плечи и сказал:
-- Хорош злиться. Лучше пошли сыграем.
Он уже неплохо начал играть. Его наивную комбинацию с открытым шахом я заметил сразу же, но дал довести до конца. Он выиграл ферзя. Когда партия закончилась, я встал, протянул руку и сказал:
-- Поздравляю, ты победил.
Он вскочил, пожал мне руку своей огромной холодной красной лапой, надел пальто, натянул на голову шапку-шлем с ушками, схватил портфель и убежал. Больше я его никогда не видел.