Кто ты, Мудон Первый?

Марина Леванте
       Кто это такой Мудон Козлов? — Часто спрашивал народ, слыша где-то великий звон из малой епархии его величин? И следом чутко пожимал плечами, оглядываясь вокруг, пытаясь разглядеть эту невидимую величину.

      А Мудон, или как многие звали его,  просто Мудя, был велик, велик настолько, что величины его раздувались до неимоверных размеров его всё не воплощённых амбиций. Он хотел быть всем и быть везде этим всем, короче, он хотел бы называться не Мудон Козлов, а Мудон Великий и конечно же,  только Первый. Но в жизни всё было совсем не так, как оно обычно и происходит у людей, и потому окружающие звали его, кто просто Мудя, а кто — Сука-Мудон, и следом приговаривая «отдай деньги, жидовская морда».
 
       Кто лично не был знаком с этим маленьким кругленьким лысоватеньким человечком, что вечно пялился  в  свитер  бутылочно-зелёного цвета, на анфасе которого, что значит на главной округлости  небольшого туловища,  многозначительно  красовались вязаные  морды двух северных оленей, с ветвистыми рогами, довольно  быстро начинал понимать, сначала, недоумённо уже по привычке, пожав плечами, почему почти никто не желал обращаться к нему, как тому хотелось — Мудон Великий Первый, а звали просто Мудя, ну или ещё, Сука-Мудон.

    Что ему самому не нравилось в этих накрепко прилепившихся к его личности названиях, не совсем было понятно?

         Может, они напоминали ему истории его прошлых лет, при воспоминании которых Мудону становилось как-то сильно не по себе, и он начинал даже зябко поёживаться, но это не отменяло того, что он продолжал соответствовать своим прозвищам. Особенно тому, второму, когда громко и возмущённо, ударяя Круглечка, что валялся в тот момент на земле, пытаясь прикрыть лысоватый череп руками, который представлял единственную ценность во всём его трухлявом тельце, били ногами в тяжёлых ботинках сначала по голове, потом с силой по рёбрам в том, натянутом по обычаю, до глаз, что жмурились в тот момент от боли, свитере с оленями, и так же методично повторяя: «Отдай деньги,  сука Мудон!» при этом, каждый раз прибавляя, знакомое «жидовская морда», а следом, «Мудя-Козёл», таким образом, интерпретировав его настоящую фамилию, которую он и сам не очень-то любил.

      Но кто-то же звал его просто и коротко-лаконично — «Мудя» и это были не только его дети в количестве шести  штук, из которых четверо являлись парами близнецов – две девочки,  и два мальчика. В этом и не только Круглячок представлял огромную опасность для женщин, которых надо сказать он очень любил, но больше всё же был озабочен демографической ситуаций в стране и потому жён у него было пять, а детей, вот, сколько бог послал, но позже, и взял, одну девочку, из той пары близняшек, что звала его ласково Мудя. О чём Мудон Козлов потом раззвонил на весь мир, так был опечален потерей дочери.

Да, он своих детей не просто любил, он их просто обожал, он для них даже сказочку сочинил, про двух бомжиков, что поселились на вокзале около его дома, дав им тоже весьма своеобразные имена, «Бомжики М и А» … Почему своеобразные? Потому что попал как-то неожиданно любящий отец прямо в яблочко, он сам и был носителем этих инициалов  "М" и "А", если учитывать его корни.

       Правда, новоявленный писатель-сказочник вроде,  бомжом не был, а по каким-то причинам его даже называли сукой, да и корни его завязли на земле тульской, откуда он был родом и откуда, из города самоваров и оружейников прибыл позже покорять столичные российские просторы. Это ему его тётка родная присоветовала, как он сам позже рассказывал, лёжа на белоснежных простынях с очередной любовницей в номере отеля, в тот период, когда находился  между двух огней, с одной женой ещё не распрощался, матерью тех девочек, а следующую и будущую, которая позже преподнесёт ему ценный дорогостоящий подарок, родив двух мальчиков сразу, услал в отпуск на Кавказ.

                — Понимаешь, Катенька, — вещал Великий Мудон, глядя на обнажённое тело очередной своей пассии  сквозь прозрачные стёкла очков, он их во время любовных утех никогда не снимал, странно, что его замечательный свитер в тот момент отдельно от хозяина лежал на стуле. — Я, когда был ещё очень молод, мне моя тётушка сказала, что жениться можно, сколько угодно, но все невесты сосредоточились в столичном граде, здесь у тебя ничего, племянничек, не выйдет.

              И окончательно осознав всю мудрость сказанного старой тётушкой, потом чётко усвоив, что перспектив в родной Тульской области у него действительно нет, Мудон Козлов, отдав честь ещё в надетой после армии солдатской пилотке, рванул, куда подальше, выполнять заветы тётки. Но, по всему видно, будучи натурой увлечённой абсолютно  во всём, так увлёкся, что до сих пор, несмотря на зрелый возраст, что однажды настиг его уже полысевшую  голову круглой цифрой пятьдесят, всё никак не мог остановиться и  катился на своих коротеньких ножках вперёд в натянутом на закономерно  пополневшее пузо свитере с оленями, и только вперёд, под девизом: «Ни шагу назад…»



                ***


                А назад действительно ему пути не было. К тому, означенному возрасту, что Мудон отметил рождением ещё двух близнецов, уже не кто-то и не некоторые, а почти все знали его,  как суку.

Разумеется, для своих детей, ни жён, конечно же, он так и оставался папой Мудиком, но как-то, даже со стороны вся его отцовская любовь выглядела сомнительно-односторонней.  Но это можно было пояснить тем количеством детских душ и лиц, которые он вынужден был любить.

            На всех бесконечной широты его чувств всё равно не хватало, как и времени на заботу о них, чего удивляться, что девочки-близняшки, Оля и Соня к двенадцати годам выглядели какими-то болезненными с виду, личики их были землисто-желтушного цвета, они почти никогда не улыбались и всё время ждали папу в гости…

      Часто оставаясь одни дома, они общались друг с дружкой, будучи очень замкнутыми, и потому особых подруг и друзей у них не было, мать их днями напролёт работала, чтобы прокормить девочек, которые грустно мечтали не о конфетах и печенье, а о более насущных продуктах, что даже не видели в своём холодильнике.

            Как-то одна из близнецов приболела, ей было скучно без второй своей половины, и девочка развлекалась тем, что в домофон вялым шёпотом наговаривала своей сестричке, давая той их общие обещания:

            — Я болею. У меня болит живот... и у меня упадок сил... и сегодня я никуда не пойду. Ео скоро, может быть,   придёт папа, он принесёт колбаску докторскую и…, наверное, конфетки.

             Но папа так и не пришёл в тот день, у него как всегда на повестке его жизни были более важные дела, чем посещение своих брошенных детей, тем более, что самое основное-то он, уже выполнил, не только женился в какой раз, но и процент демографии успешно повысил, так что, остальные заботы его вообще не касались более.


           «Ни шагу назад!» он это помнил и никогда не возвращался в разорённое гнездо, оставленное позади в прошлом, отвозя только, этих детей в музыкальную школу, когда по договорённости с их матерью, выпадали его отцовские дни. Но даже в те минуты, что девочки радовались редкой  встрече с папой Мудей, он как-то мало обращал на них внимания.  Пока отец вёл разговоры с коллегой по работе на свои актуальные для него темы, Соня и Оля словно волчата, жались к его коротким ногам с пухлыми ляжками и мягкому животу, глядя исподлобья на собеседника отца, помешавшего их свиданию с любимым человеком, которого они видели крайне редко. А потом Сони не стало, и она и вовсе больше не встречала своего  Мудю, тяжело переболев и оставив в одиночестве свою сестрёнку, которая обещала ей докторскую колбасу и может быть, конфетки.

                А Мудон, громко позвенев своей печалью, понёсся дальше, у него были другие великие задачи, не только устроить демографический взрыв в этой стране.


                ***

           После того, как Мудон Козлов прибыл из своей Тульской области в столицу, он окончил пару высших заведений, и тут же стал специалистом не только в исторических реалиях, но и, что было самым главным в его биографии, спецом по политическому пиару, занимаясь тем, что  продвигал своих региональных кандидатов на более высокие должностные правительственные  места, правда, за немалую мзду, а на самом деле просто разводил Мудон лохов на деньги… Разумеется, не забывая выполнять заветы тётки, а при таком раскладе, занятий политпиаром, одна задача, нарожать побольше детей, компенсировалась второй, ибо денег требовалось всё же  много на содержание потомства отца, стремящегося к героической славе материнства.

            А кем же ещё был Мудон Первый? Ну, он побывал редактором в нескольких политических издательствах, поработал обозревателем отдела «Искусство» в какой-то газетёнке, ещё он руководил в одном банке пресс-службой, был главой центра общественных связей, ещё замом начальника управления информационного обеспечения, по старой дружбе организовал информационную поддержку тому банку, в котором возглавлял пресс-службу, при проведении различных конкурсов и во время банковских «информационных войн». Потом, был ещё Мудон Первый начальником управления общественных связей другого банка, побывав пресс-секретарём у именитого лица, возглавил малоизвестное информагентство и вообще, участвовал в создании множества информационных интернет-проектов, а следом, большинство из них этот удачливый господин по фамилии Козлов продал, заработав на этих продажах нехилые денежки.

              Но, как хорошо известно, ему же было, куда их тратить, дети росли не по дням, а по часам, жёны тоже сменяли одна другую, как и сам любящий муж и отец менял свой род занятий, не отходя достаточно далеко от основного, всё так же одеваясь в тот вязаный старый зелёный свитер, который всё с большим трудом натягивал на свой не распухший живот, а на пояс, что напоминал спасательный жилет, нарисовавшийся вокруг его талии.

          Вот, он уже и заделался в политтехнологи, желая теперь на этом поприще подзаработать. Сколотил для верности себе и под себя коллективчик из двух добрых молодцев, встав во главе него в качестве атамана… Назвал его — «Мои люди». А эти «люди», что надёжно опирались на очередное мудоновское информационное агентство, работали по одной и той же, на удивление, простой схеме.

         План их совместных, согласованных действий был очень лёгок… Удалые молодцы не из музыкального или танцевального коллектива, действовали по обычаю, без промаха, создавая то тут, то там, политические конфликты, что выливались следом в довольно ощутимые прибыли для них самих и их атамана Мудона, руководствуясь при этом весьма оригинальным лозунгом: «Кто принесёт больше? У вас ещё дома остались деньги? Так несите же скорей! Все окупится!»

           Дело спорилось в их богатырских руках, они лукаво поигрывали шариками накаченных мышц, инициативы и планы по выбиванию денег множились быстрее, чем плодились блохи на бездомных собаках.

            Как-то раз, один из выскакивающих из «общего ларца», русский молодец по имени Алёша и почти Попович, подвязался на ниве «Межпарламентской ассамблеи непризнанных».  Это была лично им выдуманная конструкция, правда, оказавшаяся довольно странной и бесполезной, но предназначавшаяся, конечно же, как всегда для раскрутки, в той ситуации, «обновленцев». Выступал Попович по обычаю, за демократию и права народов, хоть и это было не ново и затёрто, но всё же действовало безотказно.

         Итак: В его рукаве – козловский информационный портал.
 
     Из достижений – обеспечение  «рукопожатия» САМОГО.

     Итог: В  руке — чемодан и даже ни один, с огромными суммами, полученными за эти обеспеченные, знаковые рукопожатия.

    Вот и всё. Вся гениальность совокуплялась с простотой, наивностью и доверчивостью, оставалось додавить вопрос «только вот кого?» Тем не менее, результатом были ловко подхваченные тяжёлые чемоданы, наполненные наличностью, а следом необходимо было, как можно быстрее испариться с поля зрения, только что боевых действий, пока не схватили за шиворот, будто их тут ни то, что не было, а даже и не намечалось.

             Но всё же, всё это  больше напоминало лохотронные компьютерные «скачки» или «тараканьи бега», в ходе которых под обещание быстрого несметного богатства мошенники вынимают у лоха всю его жалкую наличность.

      А так оно и было.

         И каждый раз, напевая при этом один и тот же куплет из детской песенки: «Покуда живы жадины вокруг, удачи мы не выпустим из рук!» эта гоп-кампания, хватая  богатеньких, простодушных Буратино крепко за руку, обещая попутно другое рукопожатие за огромный куш, который потом плавно перекочёвывал в их карманы, после того, как эти разбойники поясняли, куда там нужно нести эти чемоданы с наличностью, а на самом деле просто вешали бедолаг традиционно на крюк, грамотно сажая «под колпак», чтобы потом, конечно же, их как следует выдоить.
 
          Короче, за долгие годы своей такой рабочей труженической деятельности, Мудон научился, многому. Но основное, в чём он безусловно преуспел больше всего и  тут надо отдать ему должное, политтехнолог очень умело, работал с лохами. Понятное дело, что никаких «признаний» и «траншей» при этом своим клиентам он не обещал, максимум, что те получали, это — еще одно «крепкое рукопожатие».

           Но, тем не менее, обладая лисьим нюхом, походя при этом внешне на суслика или сурка, с бегающими глазками и дёргающимся кончиком носа, когда тот чуял жертву, или умирал от любопытства, такой грешок за ним тоже водился, сумел Козлов прогреметь на весь свет, как рукопожатный человек, не являясь таковым на самом деле, да и история, когда его больно и долго били по рёбрам ногами, свидетельствует всё же, совсем о другом.



                «Отдай мои  деньги, сука жидовская!»

            То, что Мудон Козлов был наделён редким таланом удивительного сволочизма, стало давно для всех понятным и неоспоримым, потому-то его и приглашали к себе, если намечались какие-нибудь гаденкие делишки, зная хорошо его натуру, и то, как он умел ловко прикрываться лозунгами патриотизма, хотя страдал при этом жуткой нелогичностью в своих многочисленных измышлениях, которыми щедро делился во время своих публичных выступлений.

        Порою же мнение этого великого титана мысли, сильно отдавало банальным диссидентством, хотя сам Мудон об этом, кажется, даже не догадывался. Но рассуждая о том, как на глазах его поколения, его родной город уменьшился в два раза и почти растворился в окружающей полусельской, слободской местности, делясь впечатлениями из своего детства, тем, как он воспринимал те реалии, говоря с не пойми больше с горечью или досадой, по обычаю выглядывая из-под своих очков и шевеля лоснящимся от возбуждения кончиком носа: «Живые поля на краю города, колодцы, домашний скот — это мой вполне осязаемый детский опыт».
 
            Уже чуть позже, почти неизменившиеся впечатления от прожитого и пережитого, вызывали в нём бурю протеста, это видно было по его глазам, и той боли в голосе, с которой он рассказывал: «Простая советская бедность. Кусок мяса как отдельное блюдо, горячую воду из крана и тараканов я впервые увидел уже взрослым и уже в Москве».

         Вот так, пролетарий и крестьянин, это то, что представлял на том этапе своего существования в СССР мальчик Мудя, который получил от того строя всё, что он предлагал за просто так, говоря сам же, что в той, прежней школе, на его взгляд, главным было — равенство возможностей, единая общеобразовательная база, которая позволяла каждому развиваться в любую сторону. Или не развиваться.

        Но, словно женский пол, что порою бессовестно торгует своим телом, который, кстати, он именовал прекрасным, умным, почему-то живучим, это при нём-то, с его постоянным стремлением к смене очередной спутницы жизни, но и  опасным, что не отменяло постоянных попыток этого маленького ростом человечка залезть под юбку к любой женщине не только  с желанием осеменить её, не забывая о главной цели своей жизни, но, и как, он сам выражался, охмурить её, что подразумевало под собой, доставить даме удовольствие от полового акта с ним, Мудоном Первым, который попользовав свою мать, советский строй, взяв от неё всё, что сумел, и следом, решив, что больше брать нечего, развернулся в ней спиной, и во всеуслышание, не стесняясь заявил : « Я приветствовал смерть СССР. Я ошибался».

          Вот это «Я ошибался» и вовсе было непонятным, ибо он тут же прибавлял: «Первый шаг сделан — Россия свободна от тупого коммунизма. Но дальнейшие шаги будут труднее — в жизни и достоинстве России заинтересованы только те, кто живёт в ней». Разумеется, тут-то он имел в виду только самого себя… «Остальным же, за редким исключением, хочется торгануть ею и сделать так, чтобы она не жила», — с пафосной нотой в голосе заканчивал свои речи этот истинный патриот, не понятно, какого на самом деле Отечества.
 
             Ну, видно, свои финансовые дела, правильно называемые грязными аферами, когда он сам занимался торговлей государственных интересов, подставляя различного рода подножки во время избирательных компаний, или подкладывая на витрину гласности нужных кандидатов для ответственных постов, от которых и зависела дальнейшая судьба так любимой им на словах России, он не считал «желанием торгануть так, чтобы она не жила»

             А его противоречивая натура всё не знала покоя, и Мудон, который родился среди полей и болот в окружении русской деревни, не гнушался делиться своими рассуждениями на тему имперских амбиций, а это стало модным, не так, как его бессменный свитер с оленями, отдающий извечной политикой консерватизма, и как он сам изъяснялся с очередной трибуны, потрясая маленьким кулачком в воздухе, а, на самом деле, просто сотрясая его своей всегдашней благоглупостью:
 
              — Мне был известен их интерес к проблематике империи и имперского субъекта и потому я решил поделиться с ними своим практическим опытом переживания имперского наследия.

           О каком имперском наследии шла речь? Что унаследовал он, Мудон Первый или Великий, от той империи? Что вообще, знал о ней, за которую он готов был теперь рубаху рвать на себе, хотя просто не вылезал из своего, ставшего давно заскорузлым, вязаного изделия, главным украшением которого по-прежнему оставались два оленя с рогами на головах? Ту нищету и бедность, о которой сам же и рассказывал, но, наверное, просто позабыл о тараканах, населяющих московские квартиры и поедающих остатки хлебных крошек, забытых квартирантами на столах коммуналок, и о той воде, что подогревал ещё до того, в печи, когда проживал в своей глубинке, откуда и  был родом?

          Эко память–то, давала сбои у историка, тщательно изучившего те времена и те эпохи, и смело, безапелляционно выкладывающего своё мнение ещё и в книжках, написанных и опубликованных им самим.  Мнением, что не должно было подвергаться никакой критике, ведь оно, было ясно от кого… от того, крылатого монстра, титанический труд которого оценивался всегда по достоинству, чемоданами, что с трудом тащили помощники этого руководителя «Союза аспидов и василисков».

           Но, тем не менее, Козлов не забывал каждый раз добавить, опять громко рассекая воздух своей маленькой пухлой ручкой, воображая её грозным железным мечом, а себя самого Дартер Вертером, так же рублено-отрывисто произнося: «-  Я был и остаюсь критиком, в критике — основа любого знания. Главное … »

        На этих его словах очень хотелось задержать дыхание, зажмурить крепко, со всей силы глаза, чтобы не расплакаться и не разрыдаться в голос, а больше, не заржать, как конь, увидевший ворота, предназначавшиеся не для него, а для барана, потому что Мудон честно, от всего сердца пояснял, что было, по его мнению, главным, уже почти угрожающе насупив светлые брови, опять рублено кидал в публику: «… не превращаться в подзаборную собаку, брешущую на любое движение воздуха».

        Ой! В этот момент везло тем, кто просто ещё не был близко знаком с пламенным оратором, а только взирал снизу на этого Толстячка-Круглячка, ибо мог словно, закружившись во вьюге этой немыслимой словесной пурги, вылететь с пиар-площадки самого Мудона Первого, да и, впрямь, давно пора было величать ему себя Мудоном Великим за свои множественные великие дела.


                ***

          Но как-то, этот хитрый суслик или хорёк, настроив свой лоснящийся влажный кончик носа по ветру, не только чуял любое движение или веяние воздуха, а и должным образом вливался в ту струю, что обещала ему успех очередного его мероприятия, ловко расставляя свои сети, в которые заманивал жертву, на ходу обхаяв всё и вся, попутно критикуя противника, чтобы в более выигрышном свете выглядеть самому, ну, а итог такого непревращения, когда грызун трансформировался всё же в подзаборную собаку, не заставлял себя долго ждать, в виде получаемого гонорара не только за устраиваемые рукопожатия…

           Тем не менее, то, что Муде Козлову ничего не служило уроком, уже стало совершенно ясно.

              Ему самому казалось, что он уже обласкан и обцелован до невозможности состоявшейся своей жизнью — удачно полученным советским образованием, потом сменившимся строем, в котором он уважал, в первую очередь того, у которого он перенял манеру уверенно стучать кулаком по столу, рассекая  воздух невнятными словесами про лучшую жизнь и будущую демократию, того, кто этот строй преподнёс почти на блюдечке, украшенном фужером с водкой, лично ему, Мудону Первому, да, и не только, оставив далеко за бортом этого тонущего судна то большинство несогласных поднять в нужный момент руки и сказать своё «за», превратив их в тех жертв, назвав лохами, для своих разводов на бабки.

           Следом почитал конечно же, его преемников, которым, как он полагал замены нет и не будет, во всяком случае, в ближайшей перспективе, потому что у него, Мудона, всё хорошо и так… всё состоялось… Как он хотел, как мечтал в своих рассуждениях об империи и её наследии, в котором ему виделись только те буратины, к жизни которых на самом деле, он, вообще–то, тяготел, а их богатства всё маячили на горизонте его мечтаний, но на поверку не всегда выходило так, как ему хотелось, и мечты его оборачивались в несбыточность, когда привычная схема неожиданно  давала сбой… А так бывало, просто сам Мудон не любил вспоминать о таком, но болящий бок с поломанными рёбрами не давал политтехнологу и пиарщику  возможности забывать о произошедшем, когда он услышал ту, фразу, ставшую для него культовой « Отдай мои деньги, сука Мудон!»


                ***


           Вся эта история, непосредственным участником которой стал и Мудон Первый, произошла в диких джунглях с её обитателями, часто именуемых «российским бизнесом»… Уже давно некоторые сторонние наблюдатели заметили такую странную закономерность: если капиталистический хищник назойливо подчёркивает свою близость к церкви, мечети или синагоге, то почти наверняка за богомольным образом скрывается такая образина, что клейма на ней негде ставить.

          Примеров такого наблюдения было достаточно много, как и тот, что произошёл с благодетелем Сретенского монастыря Сергеем П., подозреваемого в преднамеренном банкротстве, и одновременно спонсором израильской армии, что отмотал впоследствии 8 лет за похищение и убийство двоих людей.

          Но участником этой истории, о которой, собственно, идёт сейчас речь, был не менее колоритный экземпляр. Бывший член Совета Федерации от российского региона, и ныне владелец входящего в 400 крупнейших финансово-кредитных учреждений России ЗАО одного из банков, назовём его товарищ Х., с которым произошла принеприятнейшая история, повлекшая за собой те разборки полётов, в которых и поучаствовал и сам Мудон Козлов, наречённый жидовской сукой, хотя к евреям на самом деле никакого отношения не имел.

         Короче, названный наш товарищ Х. был не просто порядочным здравомыслящим человеком с прекрасной репутацией и послужным списком, он ещё являлся и любящим отцом многочисленного семейства, и, конечно же, просто замечательным семьянином.

         Что вдруг случилось с его устоявшимися приоритетами, не совсем понятно, но, тем не менее, однажды ночью он, сидя сам за рулём своего автомобиля, вызвался подвезти возвращавшуюся с выпускного бала студентку. Девушка сначала не хотела садиться в шикарный «Лексус», но когда хозяин радушно предложил свой мобильный телефон, чтобы она могла позвонить встречающему её брату, согласилась.

           А этот уважаемый всеми гражданин, отец пятерых детей, пятый только-только родился, стрессом от его рождения и объяснял он потом произошедшее, отвёз случайную пассажирку в глухой переулок, заблокировал все двери, сорвал с неё одежду, сильно избил, а именно этот факт очень показателен, и изнасиловал выпускницу, приговаривая при этом: «Не надо меня злить, всё равно будет, как я хочу!».

          Разумеется, он же привык, чтобы все ему подчинялись беспрекословно, чего уж тут было ждать чего-то другого…

          Но после совершенного злодеяния, этот банкир и просто хороший, для кого-то человек, отпустил всё-таки свою жертву, но, видно, так вошёл во вкус, до того ему попадались женщины, абсолютно на всё согласные, что напоследок, набравшись храбрости, попросил номер телефона у девушки, желая с ней встретиться ещё раз и как видно, повторить только что сделанное…

         Реально господина Х. попутал бес, и он, вспомнив, что уважаем и почитаем, решив блеснуть благородством, позвонил со своего мобильного брату только что изнасилованной и избитой им школьной выпускницы, попросив того приехать и помочь сестре добраться до дому, сам он уже не успевал отвезти девушку, ему надо было двигаться к своему родившемуся пятому отпрыску.

           Собственно, то, что насильника и определили по номеру, зафиксированному мобильником брата, и арестовали, пояснять не надо, как и наверное, то, что это была не первая и не единственная его жертва… Вскоре в расследованном деле нарисовался и второй подобный эпизод, а потом представитель следственного комитета и вовсе призвал всех изнасилованных этим достойным всеобщего почитания человеком не бояться и смелее обращаться в органы.

         Поскольку дело рассматривалось в особом порядке (то есть без оглашения доказательств, допроса свидетелей и потерпевшей), не смотря на то, что подозреваемый признался в совершенном, приговор оказался сверхгуманным, и бывший сенатор получил всего 3,5 года условно.

     Ну, а уже позже, как и до того, никто даже и не вспомнил, что в молодые годы теперешний бизнесмен, сенатор и прочее отличался отменным здоровьем, успел отслужить в воздушно-десантных войсках и стать кандидатом в мастера спорта по боксу. Для банкира, конечно, маловато, а вот для «смотрящего» от каких-нибудь авторитетных ребят в самый раз.

            Как, к примеру, главный герой революционной кинотрилогии — пролетарий с Выборгской стороны Максим стал «смотрящим» от большевиков по одному из банков рухнувшей Российской Империи. Хотя, разумеется, достоверно не было известно, во всём ли походил товарищ Х. на революционера Максима, и бился ли он на самом деле с ментами. Ну, или хотя бы тряс ли будущий банкир торговые точки на рынках.

          В общем, за давностью лет, забыты были и все детали новых преступлений, совершённых этим негодяем, а к тому, времени, как на горизонте нарисовался Мудон, так и вовсе никто не вспоминал, кем он был, этот господин Х., все только знали, кем он является, честным и бескорыстным членом какой-то региональной структуры и никто не хотел даже верить в то, что, когда на первом же этапе провалилась его предвыборная кампания, которой занимался, конечно же, великий политтехнолог Мудон Козлов, за что авансом получил, разумеется, обычную свою таксу, в виде не маленького чемоданчика с наличкой, что не состоявшийся депутат, но зато успешный боксёр со своими бывшими напарниками молотил ногами в дорогих ботинках по рёбрам Муди, в попытках не пересчитать на предмет сохранности, а переломать их, что так сильно болели у него до сих пор и не давали возможности забыть такого позора, произошедшего в его замечательно-счастливой и мирной  до сего момента жизни, а слова «Отдавай деньги, жидовская сука..!» так и звучали в его  ушах, громким эхом напоминания, что не послужили ему всё-таки уроком в будущем.
 
           А ведь, денег и впрямь, было потрачено немало! Пиар-группа банкира во главе с известным политтехнологом, поселилась тогда в фешенебельной гостинице, расположенной в центре города, и работать предпочитала не у себя в номерах класса «люкс», а в таком же дорогущем ресторане, сидя за столиком, накрытым белой накрахмаленной скатертью и уставленным несметным количеством разных горячих и холодных блюд и закусок. И, где эта знакомая уже команда пиарщиков своим неизменным составом, прославилась ещё и щедрыми чаевыми.

         То, что под чутким руководством тоже небезызвестного главного редактора информационного портала был налажен выпуск 300-тысячного тиража, какой-то местной газетёнки, а по всей области, подобно поганкам после дождя, выросли мощные билборды с лозунгами «Наш кандидат — против бедности», «Наш кандидат — за достойную жизнь» и «Наш кандидат — новое имя», правда, в последнем конкуренты старательно переделывали «имя» на «вымя», даже подробно рассказывать не стоит.

          Работа, как всегда била ключом, нарисованный кандидат с плакатов щедро раздавал подарки и визитки, потом его, тоже получив какой-то презент, тепло принял вышестоящий госсотрудник, напоив робкого провинциала чаем, и вообще, приезжий гость произвёл столь приятное впечатление на вышестоящего товарища, что одаренный до зубов коммерсант впоследствии никак не мог поверить в то, что такой человек мог кого-то изнасиловать.

         Но факт остаётся фактом, и даже доказанным следственными органами, хотя, слух о произошедшем конфликте не получил развития даже в самой команде молодого кандидата, бывшего боксёра, который, вопреки ожиданиям, набрал чуть больше 8% процентов голосов. А многие, голосовавшие за господина Х., до сих пор не верят в такую, по их мнению, наглую ложь о том, что настолько культурный и воспитанный мужчина, благочестивый отец семейства, мог сломать несколько рёбер организатору собственной же избирательной компании, ещё и с криками «где мои деньги, сука жидовская?!», что так и застряли в ушах у Козлова, правда, совсем не  мешающие ему жить дальше, ибо он умудрился после всего, отойдя от побоев и незаслуженного сквернословия в свой адрес, стать ещё, правда, не надолго, госчиновником при САМОМ, за рукопожатие которого он постоянно получал свои честно заработанные гонорары.

                «Смерть фашистским оккупантам!»

          Сменив любимый свитер, уже замызганного сероватого цвета со стёртыми мордами оленей в анфасе, на костюмную синюю тройку в узкую полосочку, Мудон почувствовал себя и вовсе очень важным и ответственным лицом за судьбу того имперского субъекта, опыт переживания наследия которого он прошёл самолично. Да и та миссия, что была теперь возложена на него, как на государственного советника, отвечающего за связи со странами постсоветского пространства, в которые он должен был привнести иное отношение к его любимому дражайшему субъекту, за который он радел всей душой, понимая, как сам говорил, что всё началось с того момента, когда в конце 1980-х,- начале 1990-х он «… был русским изоляционистом, который не чувствовал всей живой трагедии того многонационального русского народа, который с гибелью СССР очень быстро оказался в условиях, несовместимых с национальным выживанием».

            Но он же после приветствовал смерть СССР. Потом в чём-то незамысловато ошибался. А теперь опять углубился в подробное изучение национальной политики тех стран, что уже давно отпочковались от границ бывшей державы с советским режимом и строили свои новые условия для проживания. На чём основанные? Да, у кого, на чём… Это было теперь их личное подсобное хозяйство, в котором они вольны были распоряжаться по своему усмотрению, став полноправными хозяевами на своей земле, что заключена была теперь в собственные государственные рамки.

Кто-то из тех советских республик до сих пор был обижен на власть советов, вспомнив или даже не забывая все эти бывшие годы, вынес на сцену иных, уже своих национальных героев, сменив вывески и названия улиц и городов, заговорив исключительно на языке своей коренной нации, без учёта высказываемых порою пожеланий правителями соседних стран, в частности, и нового российского образования. Но и это тоже была иная страна, иная территория, со своими законами и порядками, закономерно обеспокоенная спокойствием своих границ и потому Мудону Козлову поручено было наладить добрососедские отношения с этими ставшими теперь чужими государствами, что примыкали и не только, к рубежам Российских просторов…

           Ещё больше утвердившись во мнении, что он титан ума и кладезь политтехнологических талантов, облачившись в новый, синего цвета имидж, стал Мудон разъезжать по странам и весям ближнего зарубежья и ревностно выполнять порученное ему задание, регулировать дела русскоязычных, что оставались на тех территориях и продвигать позитивный образ России за её пределами.

          Его жизнь опять била ключом, чуть иным, но напоминая родник, в котором давно забытое старое, стало совсем новым.

         Потому, не успев получить в руки жезл своего нового назначения, он сходу развил бурную деятельность на постсоветском пространстве, в частности, в Грузии и других Закавказских республиках, Приднестровье, Прибалтике. Выступая с высоких трибун, Мудон говорил сам, но свои умозаключения выдавал за мнение абсолютно всех россиян, даже не проведя, хотя бы полагающегося в таких случаях соцопроса. А, так как величал он себя ещё и историком, а это, разумеется, так и было… а кем же ещё, был Мудон Первый? Он же окончил исторический факультет, защитил докторскую, стал профессором, написал кучу книг на темы истории и политики, в общем, стал на этой ниве, как герой фильма Бельмондо, асом из асов, следом вооружился лозунгом, больше напоминающим те знакомые билборды, но звучащий несколько иначе, будто на дворе в стране и во всём мире шла Вторая мировая война, когда он был действительно актуален: «Смерть фашистским оккупантам…!» и понёсся в массы с идеей победить непобедимый фашизм, о котором без его деятельного участия давно никто и не вспоминал бы, а только чтил память погибших в той жуткой геополитической мясорубке за передел мирового пространства, устраивая своего рода провокации в тех бывших союзных республиках уже одним лишь своим приездом и появлением в их внутренней среде.

           Но довольно быстро выявилась вся истинная цена этим талантам заезжего политтехнолога, когда он, Козлов, облачившись в свои регалии, попытался легитимировать и включить в русло государственной политики «нацбольские» методы борьбы. Что значит, Мудон или здесь более уместно, Мудя, не нашел ничего умнее, чем предложить руководству своей страны полное копирование стратегии радикалов.

Увы, к улучшению отношений с Россией такие методы налаживания мирного сотрудничества, конечно же, не привели.

Его козловский радикализм просто хлынул через край таким бедственным потоком, что все добрые намерения одной стороны, другой были восприняты совсем наоборот.

Не понятно было, зачем вообще надо было внедряться во внутренние дела уже бывших теперь республик. На территории Прибалтийских стран на тот момент проживало уже очень малое количество остатков русскоговорящих, если речь шла об их судьбах, и были они гражданами совсем не того субъекта, чьи интересы вроде ринулся защищать Мудон, они к нему, к этому субъекту, не имели вообще никакого отношения. Захотелось правительству тех государств, чтобы был у них один единственный госязык, так это их личное дело.  Никто же оттуда сюда не едет и не рассказывает в подробностях, как нам тут жить и на каком говорить… А может, латышам и литовцам или тем более медлительным в своих речах эстонцах, не нравится как звучат русские слова?
 
Тем не менее, мы — здесь, у себя, а они — там, тоже у себя. Никто не имеет на самом деле права, вмешиваться во внутренние дела чужой страны, вполне достаточно и дипломатических представительств, имеющихся на иностранных территориях и на этом, как бы, миссия чужаков там должна и ограничиваться.

           А то, что Мудон ещё и делами русских, вроде должен был заниматься в тех странах… То, какими, такими делами, очень хотелось задать вопрос?

             Ущемлением их прав, основанных на истории, которую так хорошо знал Мудон Первый?

         Так и великодержавная, и мировая история материков и континентов переписывалась столько раз, что теперь трудно уже разобраться, где правда, а где выгодная ложь. И так была всегда и везде. Нельзя же начать делёж со времён незнамо каких веков и дальше качать права там, где нас давно нет, хотя, может быть, и были даже когда–то, проходя как-то мимо, случайно осели и пожили, но потом то ли нас выгнали, то сами пошли дальше, оставив после себя в тех землях могилы своих родственников. Или, как получилось с той же Прибалтикой, не только могилы, но и сами родственники решили остаться на чужой, но ставшей для них родной территории.

         Это, вообще-то, выбор любого человека, быть там или здесь, принимать условия новых государств, и их режимы, даже если им угодно чествовать иных, героев, не привычных за долгие времена одного строя, что сменился на нечто не популярное и неприемлемое для кого-то.
 
         Так что тот лозунг на билборде со слоганом «Смерть фашистским оккупантам!» ни по каким статьям не мог быть применим к Латвии, Литве и Эстонии. Да, ещё и звучал как-то он опять по мудоновски противоречиво.

         Мудя ведь для пользы дела воспользовался своими умственными способностями в удивительном ключе, создав на одном портале выставку карикатур со знакомой до слёз и любимой им тематикой, оккупации. И не фашисткой, а нацистской всё же, хотелось бы тогда отметить, зная, откуда начал своё шествие фашизм и что это за режим… Но итальянцы во главе с Муссолини, вроде не вторгались на территории тех стран, о которых шла речь в тот момент, а тем более, прибалтийских…  Ладно, раньше такое прокатывало. Но теперь, называя себя историком, говорить о фашизме…? Хотя, многие так и используют по старинке, это слово, уже ставшее больше термином, употребляя его и как еврейский, и как русский фашизм.

           Простим Мудону эту оплошность, но зачем надо было ещё и на карикатурах рисовать знак свастики в руках ни в чём не виноватой тётеньки, что до сих пор украшает статую Свободы, стоящую на главной площади латвийской столицы, а следом, надевать нацистскую форму чёрного цвета на бывшего руководителя той страны, с возгласами, что их надо бить или мочить?  Она, эта их президентша что, сама и оккупировала то государство, будучи ещё и в форме немецкой армии? Ведь речь-то должна была идти о советской оккупации, когда дело касалось Прибалтики военных лет по официальной версии латвийцев.

             Но этим Мудон, которого некоторые считали одним из лучших политтехнологов России, и ещё рупором российских интересов в ближайшем зарубежье, в том числе включая, конечно же, и провинившуюся перед ним лично по всем статьям и Латвию, и следом, Литву, и Эстонию, не только Закавказье и Приднестровье, не ограничился, и в рамках конкурса под знакомым уже девизом, что организовало его интернет–агентство, опубликовал ещё и рисунок с государственным флагом Латвии, стилизованным на карикатурах под свастику, а также марионетку в национальном костюме, которой управляет кукольник со свастикой в руках.
 
             Все эти выходки именитого политтехнолога были явной провокацией, как и его радикализм, направленный против внутренней политики тех стран, вовсе не способствующий улучшению и так попорченных отношений между бывшими советскими республиками и Российской Федерацией, не только опубликованными карикатурами с подачи великого Мудона. Да и те, легионеры, что остались в живых и которых вытащили из кладовок, молодые последователи новых исторических реалий, стряхнув с них вековую пыль, и нацепив им на лацканы мундиров SS награды за признанные, всплывшей новой историей, подвиги, с одним лишь желанием показать всему миру, кто тут победитель, а главное, кто хозяин на их земле, не имели никакого отношения к положению тех русских, что решили не покидать пределы этих территорий.

          Так что, то, что Мудон, и это было не то, что весьма ожидаемо, словно в игре в домино, по очереди становился персоной нон-грата, то есть не желаемым элементом к посещению тех стран, куда был командирован для налаживания дружеских отношений, последовательно, то там, то тут, не стало чем-то удивительным, а было даже весьма закономерным.

          И произошло это довольно быстро, когда двери на границах рубежей стали закрываться перед его мелко подрагивающим от удовлетворения по поводу своих деяний кончиком носа, а деньги, выделяемые ему его шефом на улучшение заодно и имиджа российской стороны там, тоже точно так же он потратил довольно скоро и очень даже много.

       Естественно, такое положение вещей не могло продолжаться до бесконечности, и Мудона низвели до его прежней должности, транспортировав в кабинет главного редактора его же информационного портала по одной и основной причине, за излишний радикализм в проведении политики с сопредельными государствами.
 
        Но самое интересное, что данная рокировка на служебной лестнице не стала Мудону Козлову поводом для переоценки ценностей и смены партнеров. В этом он был убеждённый консерватор, не меняя политику своего поведения абсолютно ни в чём.

      Теперешний редактор так и продолжил делать ставки на общение с сепаратистами на всём пространстве бывшего СССР.  Уже, будучи в новой-старой должности съездил в  оккупированный армянами Нагорный Карабах, правда ещё и, блеснув новым имиджем, теперь ещё и социолога, разумеется, успев выступить в роли глашатая воли  всех россиян, твёрдо, ни минуты не сомневаясь, сообщив с трибуны, о том, что «большинство россиян сочувствует борьбе Нагорного Карабаха», опять не спросив ни у кого, но зато привычно солгав.

       А главное, вряд ли, этот политтехнолог такими высказываниями прибавил в Азербайджане уважения к российской журналистике, которую в тот момент и представлял сам Мудон Первый. Да и «чудом политической технологии» эти его шаги, тоже язык не поворачивался назвать.


                «Бомжики М и А»


        Теперь, после всех подвигов великого комбинатора Муди, что написал такую замечательную сказку про себя любимого, которую так и назвал « Бомжики М и А», которую предполагалось им читать своим детям на ночь глядя, мало, кто, удивлялся, встречая этого болтуна по части интеллекта, что заканчивался потолком на провокациях в информационном пространстве, сшибании незаработанных честным трудом огромных сумм денег, а следом Мудон, будучи обременённый страшным чувством зависти к тем, кто был более успешным в карьере, просто в личной жизни, к тому, кто занял должность, от которой неудавшийся советник  был, мягко говоря, отстранен, он начинал плетение интриг и планов мести… Почти никто не спрашивал, глядя на его бессменный вязаный свитер, который опять светился оленьими мордами с ветвистыми рогами, на его ещё больше надувшемся спасательном кругу, не задавал глупо звучащего  вопроса «Кто ты, Мудон Первый?»

            Просто все и так, более чем достоверно и часто, даже не из третьих уст, знали, что из себя представляет этот маленько роста человечек, с круглой лысиной и шевелящимся лоснящимся кончиком носа, которому ничего другого не оставалось теперь в этой жизни, как продолжать строить козни против объектов собственной зависти, коих было огромное количество. Тем более, что способов плетения интриг тоже существует огромное количество. И их можно даже черпать из истории, если имеется такое желание. А то, каким историком был Мудон, уже было ясно, так что оставалось только надеяться, что хотя бы, использовав новое, что являло собой хорошо забытое старое, он не наворотит ещё больших неприятностей и не накликает ещё большей беды на имперский субъект, практическим опытом переживания имперского наследия которого он так откровенно и с готовностью делился.

          Правда, всё же бОльшую угрозу он представлял для женщин, которые были, по его словам, очень опасными созданиями, и их будущих детей, если ему вдруг удастся охмурить ещё кого-то… Тем паче, что в мечтах и чаяниях он-таки подумывал, а не устроить ли всё же ему демографический взрыв в своей стране, и тем прославиться, коли, как он начинал уже догадываться, со всем остальным у него не очень, как-то вышло. Чего уж, там, ограничиваться пятью жёнами и N-ым количеством уже имеющихся детей…? Вон, он и сказку сочинил, как любящий отец, ну, а с колбасой и конфетами, как-нибудь уж, решится, само собой, даже без его вечного и бесконечного радикализма, без которого не существовало бы, наверное, в реальности Мудона Первого или Великого, каким он там, сам себе больше нравился.

           Хотя, как известно, любая посредственность никогда не останавливается перед попыткой достижения поставленной цели только по причине эдакого своего «таланта» …  Вот и  Мудон будет продолжать надеяться на обретение полноты глубокого счастья всё же, во всех аспектах своей жизнедеятельности, но, как и каждый, счастья, в своём понимании этого слова.