Жигалово. Часть 1. Семья

 
Исчезнувшим русским деревням посвящается...
 
 
 
  Сколько их, осиротевших деревень на русской земле, заброшенных и оставленных людьми, сбежавших в поисках лучшей и лёгкой жизни? Тысячи маленьких и больших деревень остались забытыми, грустно скрепя раскачиваемыми ветром ставнями на битых окнах, да плача завыванием ветра в пустых покосившихся домах. Старенькие, заброшенные домики, насквозь проросшие дикими травами. Ветхие, полуразрушенные заборчики, сараюшки, заросшие травой колодцы. Мрачная картина покинутой русской глубинки. Не все деревни смогли пережить период урбанизации, когда молодёжь уверенными шагами потянулась в города за образованием и цивилизованной, культурной жизнью. Да и войну пережили не все русские деревни.
Жигалово, одна из таких небольших деревенек, которая умерла с последним своим жителем. Согласно переписи 2007 года, в деревне Жигалово числился только один житель. Сразу рисуется образ старичка, такого деда Щукаря, старожилы и последнего носителя истории угасшей деревеньки.
Вполне возможно себе представить, сколько удивительных и необычайных деревенских историй он мог бы нам поведать, с каким упоением мудрого рассказчика этот дедуля рассказал бы нам о своих земляках, покуривая самокрутку и вставляя в свой рассказ то матерные, то самобытно-народные слова и выражения.
 
  Деревня Жигалово расположилась в северо-западной части Смоленской области примерно в двадцати километрах к востоку от Велижа, в шестнадцати километрах северо-восточнее автодороги Смоленск — Невель. В восьмидесяти километрах южнее деревни была расположена железнодорожная станция Голынки на линии Смоленск — Витебск.
Летом деревня благоухала садами, простиралась сочными лугами, где местный парнишка пас деревенских коров. Коровы, сытые и вполне довольные своей коровьей жизнью праздно возлежали на зелёной траве, отмахиваясь длинными хвостами от назойливых мух.
Пастушок, любитель поспать, расположился в тени раскидистого дерева и мерно сопел, широко разбросав тоненькие руки по зеленой, душистой траве. Его убаюкали переливы птичьих голосов, мычание лежащих неподалёку коров и дуновения приятного летнего ветерка.
Начинался тёплый, спело пахнущий разнотравьем июнь 1933 года.
 
  Деревенька в сорок дворов, где жили большие многодетные семьи колхозников, не считалась зажиточной. Люди в ней жили обычные, занимались скотоводством, пахали и сеяли, растили яблочные сады. А природа вокруг была умопомрачительная что летом, что осенью, что зимой. Только половодная весна доставляла жителям Жигалово большие проблемы из-за бездорожья. Телеги и брички застревали в тающей жиже, лошадям приходилось всё время чистить копыта от налипшей густой грязи, иначе они начинали скользить и падать, ломая ноги. И что с такой лошадью делать, пристрелить? Что вы, тут каждая скотина на вес золота, тем более лошадь.
  - Нюра, где ты есть? Опять спряталась? Выходи, кому
говорю! – громко кричала во дворе высокая черноволосая женщина.
Это была Степанида, хозяйка небольшого домика, с голубыми окрашенными ставнями и ровным деревянным забором. Домик был довольно скромный, но аккуратные хозяева содержали его в чистоте. В доме всегда была простая, но сытная еда, в хлеву накормленный и ухоженный скот, а во дворе с утра до вечера обитала разнокалиберная ватага ребятишек. Бегали и кричали на все лады, жуя вкусный домашний хлеб, сбрызнутый водой и посыпанный сахаром заботливой Степанидой. Этот детский деликатес так и назывался «брызни и посыпь».
 
  Соседская ребятня к ним во двор всегда бежала с удовольствием, не только поиграть с детьми, которых было своих четверо, да ещё племянница, дочка умершей сестры Марии, та самая Нюра. Приходили ещё за добротой и участием. Дети от Степаниды всегда получали кусочек хлеба, пирожок, или ободрительное слово и ласковый взгляд, хотя могла и пожурить.
Её серые глаза, как у мамы Марии, всегда завораживали маленькую Нюру. Она вспоминала, как они жили по соседству, когда мама была ещё жива, папа тогда ещё не уехал в Ленинград, а был с ними. Счастливое было время. Нюра грустила, глядя в окно на орущую ребятню и подпирала ручками свои раскрасневшиеся щеки.
Её тётка Степанида была женщина добрая и справедливая. Она учила детей всему, что умела сама. Нюра любила, когда Степанида усаживалась что-нибудь шить. Она всегда крутилась возле тётки, когда та штопала одежду или шила им новые вещи. Ей нравилось разматывать кружева и тесьму, сматывать нитки в пышные клубки и выдёргивать наживульки из простроченных швов. Нюра постепенно училась держать в руках ножницы и иголку с ниткой, ровно разрезать лоскутки, шить из них одежду своим куклам. Степанида её хвалила за старание, а Нюра от этого старалась ещё больше.
 
  Шло время, боль от потери матери и отсутствия отца постепенно стала притупляться. Нюра росла в семье, где были братья, сёстры, тётя и дядя, даже бабушка, только мамы не было. Воспоминания о ней часто заставляли девочку плакать по ночам в подушку и грустить днём, сидя у окна.
Когда Степанида видела грусть девочки, садилась рядом, обнимала её, гладила по густым, волнистым чёрным волосам и смотря в её большие серые глаза, говорила:
  - Не грусти, малышка. Мама далеко, но она всегда с тобой. Я тебя очень люблю, но мама - это мама, её никто не заменит.
Потом вставала и требовательным голосом произносила:
  - Кто мне поможет варить варенье? Нюрка, хорош хандрить, мне сейчас помощь твоя нужна! Бегом на кухню!
И отправлялась вслед за убегающей от неё смеющейся девочкой, тайком вытирая слезу.
 
  В сентябре Нюра пошла в школу. Она была счастлива. Степанида сшила ей новое платье, в тёмные волосы вплела белую атласную ленту...
Нюра долго разглядывала себя в зеркало. Она была уже такая большая и такая нарядная, а глаза казались такими синими от счастья.
Её раздумья прервали забежавшие в комнату шумливые братья и сёстры, которые тоже были нарядные и готовые идти в школу. Степанида, как командир подала очередной приказ и детвора тут же горохом высыпалась во двор. Во дворе уже толпились соседские дети. Вся эта шумная толпа вывалилась на улицу и поскакала, зашумела по направлению к школе.
Школа располагалась в бревенчатой избе в несколько комнат. Учеников было не очень много, зато в деревне была своя школа, а значит, не нужно было ходить за несколько километров в соседнюю деревню.
Директором в школе был пожилой учитель. Поговаривали, что он в революцию был командиром полка, получил тяжёлое ранение и его комиссовали. Его левая рука всегда была в чёрной перчатке, а ходил он, опираясь на палочку. Он был совершенно седой, а ведь вроде не старый ещё. Жил он совсем один рядом со школой. Благодаря ему, собственно, она и появилась в деревне. Матвей Филиппович, так его звали, преподавал географию, физику, математику, черчение, учил мальчишек мастерить всякую всячину. Только про свою жизнь ничего рассказывать не хотел, у него всегда грустнели глаза, и он уводил разговор в совершенно другое русло.
 
  В этот день, первого сентября 1933 года, в школу приняли пять первоклассников. Это было очень хорошо, жизнь потихоньку налаживалась, рождалось всё больше здоровых деток, которые уже не умирали в младенческом возрасте, а успешно дорастали даже до школьного возраста.
 
  Это был замечательный день! Нюре школа понравилась, теперь это была и её школа, а не только старших братьев и сестёр.
  - Григорьева Аня, - учительница называла фамилии своих новых учеников, так они знакомились друг с другом. Хотя, в деревне все очень хорошо друг друга знали, но ведь так принято, а традиции нужно соблюдать.
  - Я, - растеряно сказала Нюра, выйдя из-за парты, совсем недавно выкрашенной голубой краской.
  - Хорошо, Анюта, присаживайся. – сказала Наталья Степановна и улыбнулась робкой ученице.
Нюра села обратно за парту, а сердце в её груди бешено колотилось от волнения.
Дома её волнение усилилось, когда уже в темноте, хлопнула калитка, зашуршали шаги и в открытую дверь вошёл её родной человек.
  - Папочка! Ты приехал! - закричала Нюра и бросилась к вошедшему в дом отцу. Он опустился перед ней на колени и обнял за худенькие плечики. Так они стояли, обнявшись, под радостные крики шумного семейства:
  - Ура, дядя Серёжа приехал! – заверещали девчонки.
  - Ура! Завтра на рыбалку поедем с ним и с папкой - орали оголтелые мальчишки.
  - Какая рыбалка, в школу завтра! - успокаивала их улыбающаяся Степанида - Рыбаки вы мои!
  - Проходи, Серёжа, как раз к ужину!
 
  Это был папа Нюры. Он приехал на важное семейное событие, дочка в школу пошла. Григорьев Сергей после похорон любимой молодой жены остался с пятилетней дочкой и горевал безмерно по скоропостижно скончавшейся любимой.
В родной деревне он больше не мог находиться. Дом, двор, всё, что его окружало, всё напоминало ему о его горе и тяготило. Даже горячо любимая малышка дочка смотрела на него серыми бездонными глазами жены. Так дальше жить он не мог. Горе казалось не преодолимым. И он решил уехать в Ленинград. Дочку сестра жены Степанида предложила пока оставить у них.
- Устроишься, заберёшь. Она нам не чужая, нечего ребёнка везти не понятно куда. Сам ещё на птичьих правах, а девочка как же? Решено, оставляй! – тоном, не терпящим возражений, объявила Степанида, когда Сергей с ней разоткровенничался и поделился мыслями об отъезде.
На том и порешили. Нюра осталась в доме тётки, а Сергей уехал в Ленинград. Удача была на его стороне, а образование позволило ему найти место бухгалтера на заводе и жизнь стала налаживаться. Вдохнув свежего воздуха большого города, Сергей немного начал оттаивать от своего горя, боль утраты постепенно стала отпускать. На душе становилось все светлее, тяготила только разлука с дочкой и волнение за неё. Но он знал, Нюрка в надёжных руках. «Степанида баба толковая, накормит, присмотрит, уму разуму научит, да и не забалуешь у неё. С дочкой всё будет хорошо», успокаивал себя Сергей.
 
  Между тем, летело время, подрастали дети Степаниды и Нюра, конечно. Кузнецовы всегда жили честно. В крови было прийти на помощь, поддержать в трудный час. Все соседи знали и часто обращались к ним за помощью. Кому
муж Степаниды, Степан печку перекладёт, кому сарай подправит, кому мебель подремонтирует - на все руки мастер в деревне. А соседи за золотые руки Степана помогали семье продуктами.
  - Деток своих много, да сиротка ещё с ними живет, – жалели Кузнецовых соседи. Казалось, всё народ понимал. Только в скорости стали сплетничать, что Григорьев навсегда в город уехал, дескать, не нужна ему дочка, не знает жена - покойница, как сиротку обижают...
На чужой роток ведь не накинешь платок. Но Степанида никогда не слушала досужую болтовню и искренне любила Нюру за её добрый нрав, за то, что помощница первая, раньше её собственных детей на зов откликается. Опять же рукодельничать не ленилась, всему от тётки училась понемногу.
  - Молодец, - хвалила её Стеша, - Осваивай, женщина должна всё уметь, мало ли как жизнь то пойдёт? Да и науку за плечами не носить! - наставляла Нюру любящая тётка.
 
  Как водится, летело время, деревня жила своей размеренной жизнью. Однажды, глубокой морозной ночью в дом Кузнецовых постучали. Степан в полудрёме открыл дверь, на пороге стоял мужик в тулупе с бешеными от волнения глазами и заиндевелым от холода лицом.
  - Помогите! - вырвалось у него из груди, как крик подбитой птицы.
  - Что случилось? Помер кто? – зевая, спросил Степан.
  - Тьфу на вас, что вы такое говорите? Жена рожает, не довезу. Застряли возле ваших ворот, вьюга такая, что не
видел, куда еду. Помогите! Она так кричит... – взмолился мужик.
Тут на шум и голоса вышла к мужчинам Степанида.
  - Ну, чего шумите? Степан, дети спят. А это ещё кто такой? – спросила Степанида, поднимая керосинку и пытаясь разглядеть ночного гостя. – Дверь закрой, дует!
  - Жена у него рожает под нашим забором, застряли... - пояснил жене Степан.
  - Так что же вы, бритоусы, стоите тут? Идём, - обратилась она к ошалевшему мужику - Где жена? А ты, Степан, чего стоишь? Баню быстро топи! Воды нагрей! – распорядилась женщина. Степанида легким движением впрыгнула в валенки, стоящие у двери, набросила на плечи мужнин тулуп и скрылась в снежной вьюге с растерявшимся мужиком. Степан ещё некоторое время постоял на пороге, плотно закрыл дверь, потом вспомнил, что велела ему Стеша, вздохнул и сорвав с крючка душегрейку пошаркал топить баню.
Вскоре дверь бани распахнулась и на пороге показался всё тот же ночной гость со своей женой на руках. Она мелко дрожала, светлые пряди волос прилипли к бледному лицу, глаза были чуть прикрыты, казалось, она вот-вот испустит дух. Степан перекрестился и что-то буркнув, подкинул ещё несколько поленьев в печку. Банька была маленькая и состояла из двух комнатух, в первой и расположились роженица со Степанидой.
  - А ну, кыш, - рыкнула Стеша на растерявшихся мужиков - Чего рты разинули? Идите, без вас обойдёмся. Да, моя дорогая? – ласково спросила она у женщины.
Мужики, засуетились перед дверью, затем пулей вылетели из бани, плотно закрыв за собой дверь.
  - Аааааа, - заголосила ночная гостья - Ой, мамочки!
  - Скоро, скоро будешь мамочкой, - улыбалась Степанида - Зовут то тебя как?
  - Мааааша, аааааа, ааааааа, - кричала молодая женщина.
  - Мария... Надо же, - всплеснула руками Стеша. - Мария...
Через час вьюга утихла, пронзительный женский крик, словно прорезал ночной морозный воздух. Через мгновение его сменил звонкий детский плач.
  - Ну, вот Маша, сын у тебя - устало произнесла Степанида.
  - Спасибо...  – едва слышно простонала женщина и крепко обняла протянутый ей кричащий комочек.
Крепкие руки совсем незнакомой женщины помогли малышу появиться на свет в простой деревенской бане. А днём позже в Сельсовете выдали малышу свидетельство о рождении, где было указано место его появления на свет:
деревня Жигалово, Велижского района, Смоленской области.
  - Живи долго и счастливо малец! А вы приезжайте к нам ещё рожать, баня у нас тёплая, - сказала Степанида на прощание малышу и его родителям.
  - Спасибо вам, век не забудем, - прижимая к себе сопящего сына и вытирая слезы радости, кричала Мария, когда сани покидали гостеприимный двор Кузнецовых.
  - Ну, что Стёпушка, пойдём отдыхать? Устала я что-то за эти дни, - тихим голосом сказала Степанида.
  - Ты устала? Ну, ты, мать даёшь! Стеша моя устала, вы такое слышали вообще? - посмеивался над женой Степан и заботливо помогал ей снять тулуп и тёплый шерстяной платок.
  - Иди уж! - махнула на него рукой Степанида и поплелась в комнату тяжелыми медленными шагами. Она легла на кровать и сразу провалилась в безмятежный сон. Вот такие люди в Жигалово. Клад, а не люди. Ничего не требующие взамен за свою помощь. Жить честно и праведно учили их с детства, помогать, делиться, уважать. Вот корни духовного воспитания и уважения к людям, а не ты - мне, я -  тебе. Нет, по-людски жить с таким жизненным принципом. Только искренняя помощь даже совершенно чужим людям, если требуется.
 
  Весной 1937 года, жизнь в уютной деревеньке Жигалово начала меняться. Волнения, происходящие в больших городах, мало касались деревенской жизни, но однажды эхо раскатов репрессий омрачили и размеренные деревенские будни.
В школе, как обычно, шли уроки. Матвей Филиппович вёл урок географии у старших ребят. В школе было тихо и спокойно, раздавался только басистый голос учителя. Ребята всегда замирали на уроках, ведь знали, что он очень много расскажет интересного, если тихо сидеть и внимательно слушать.
Ровно в середине первого урока к школе с шумом подъехала председательская машина, хлопнула дверь, раздались суетливые шаги по коридору, резко распахнулась дверь и в класс вошёл председатель колхоза Иван Серафимович. Это был мужчина в возрасте, совершенно седой, в больших роговых очках. Он тяжело дышал, торопился, ватник был нараспашку, а тяжёлые кирзовые сапоги, забрызганные грязью, всюду оставляли следы.
  - Матвей Филиппович, скорее! – задыхаясь, шептал председатель. – Они приехали, я их к вам домой пока отправил, они скоро придут сюда, скорее, я вас отвезу.
  - Здравствуйте, Иван Серафимович, что случилось? – спокойным голосом спросил учитель. – Кто они?
  - Сотрудники НКВД… - понизив голос, ответил Серафимович, - Скорее, надо же что-то делать! Они же вас увезут, а за что? Вы же учитель, просто учитель! – сокрушался председатель, говоря почти шёпотом.
  - НКВД… - растеряно повторил Матвей Филиппович, - значит так надо, разберутся. Спасибо, Иван Серафимович, но я должен успеть закончить урок. Серафимович тихо ругнулся, махнул на него рукой и вышел из класса, все услышали, как быстро стихали его шаги, как заревел мотор машины и долго рычал, всё дальше удаляясь от школы.
В классе повисла тишина. Дети смотрели на учителя, а он устремил свой усталый грустный взгляд в окно и, казалось, был уже где-то очень далеко. Тишину прервал подъехавший к школьному крыльцу автомобиль, мужские голоса, размеренный гул шагов по коридору и скрип распахивающейся двери. Все резко повернули головы на звук, в кабинет вошёл высокий худощавый мужчина в длинном кожаном потёртом пальто. Матвей Филиппович смотрел в окно и даже не шелохнулся.
  - Касаев Матвей Филиппович? – обратился к нему вошедший мужчина.
  - Да, он самый. С кем имею честь…
  - С вашей честью мы ещё разберёмся, собирайтесь! – командным металлическим голосом произнёс незнакомец и сунул какую-то бумагу в лицо Касаева.
Тот спокойно прочитал и окинул взглядом притихших ребят.
  - Я понял, а пока покиньте кабинет, я сейчас к вам выйду. Прошу вас, - вежливо попросил учитель, указав рукой в сторону двери.
Не сказав ни слова, незнакомец в плаще молча просверлил взглядом учителя и всех присутствующих, затем вышел из класса, захлопнув за собой дверь. Снова наступила тишина…
Дети смотрели на учителя и чего-то ждали. То ли его слов, то ли его реакции на происходящее. Но он помолчал некоторое время, потом заговорил спокойным, ровным голосом:
  - Ребята, так сложилось, сами понимаете, я должен уехать. Задание на следующий урок вам выдаст Наталья Степановна, она частично заменит меня, а в остальном… разберёмся! Надеюсь, вы не будете лениться, не снизите успеваемость, до моего возвращения? – с улыбкой спросил он взволнованных детей.
Но больше в деревню учитель не вернулся. Деревенские судачили, что его замучили в застенках НКВД и он умер от ран. Ещё ходили слухи, что он сбежал по дороге и теперь прячется в лесах. Много было версий, но человека не было, хорошего человека. Мальчишки потом слышали от мужиков, что Филиппович был важным командиром, знал много чего секретного, вот его и упрятали энквдэшники, теперь так со всеми толковыми командирами поступали. «А вдруг война? Кто будет солдатами командовать?», сокрушались мужики.
 
  С 1938 года слухи о предстоящей войне ходили не шуточные. Жить научились с опаской на соседей, а не как раньше, не запирая гостеприимных дверей. Двери, конечно по-прежнему были не заперты, но люди стали более насторожено относиться друг к другу. Особенно это было заметно в городах, где соседи доносили на соседей и
даже своих родных доносчики не жалели, руководствуясь идеей очищения народа от его врагов.
 
  В те времена Степаниде писал в письмах Сергей, что жить в большом городе не совсем так хорошо, как ему когда-то казалось, что он очень скучает за размеренной и спокойной деревенской жизнью, за всеми ними, но он рад работе, работа хорошая и приносит неплохой доход. В деревне не заработаешь таких денег. Что получил квартиру от завода на Васильевском острове, хорошее место, природа богатая, ни чета той, что в центре города или заводских окраинах. 
 
  «… Да, ещё должен тебе сообщить, что встретил женщину, очень хорошую, моложе меня, правда. Говорит, что любит меня, дурака. Надеюсь на это всем сердцем,
потому, как быть одному, нет никаких сил. Летом планируем расписаться. Мила работает в доме моды, шьёт то, что носят ленинградки. Красиво очень шьёт, заказы дома тоже берёт. Говорит, когда к нам Аня приедет, она ей нарядов сама нашьёт. Ты Степанида, не думай, что я за дочку не переживаю, приехать не мог, деньги зарабатывал, да и работает завод без выходных. Слышала ведь, возможна война. Но, не буду об этом. Передай Нюрке привет от бати. Доучится, заберу её в Ленинград. Ей учиться надо, сама ведь говоришь, она девка умная и старательная. А тут любую профессию можно получить, а если она шить умеет и любит, Мила её пристроит обязательно. Всем передаю большой привет, Степану особо! Как я скучаю за нашими рыбалками, не поверишь, ночами снится Проклятая жизнь, некогда посидеть на бережку с удочкой. Тебе спасибо, Степанида, за терпение и великую помощь. Ты, Стеша ей мать заменила. Низкий тебе поклон.»
 
  Ещё раз, перечитав письмо, Степанида всплакнула, помянула добрым словом свою сестрёнку горемычную и пошаркала на кухню, варить обед. «Как Нюрке про женитьбу отца сказать? Надо со Степаном посоветоваться…», думала Степанида.
Обед был почти готов, когда в дом ввалилась толпа повзрослевшей ребятни. Ванька, почти мужчина, 18 лет, школу заканчивает. Милка, красавица получилась,
белокурая, глаза зелёные – «Только бы красота жизнь ей не испортила…», переживала за неё Степанида. «Райка, умница, откуда у неё такие мозги?», в очередной раз спрашивала себя Степанида.
  - У нас башковитых от родясь не было! - говорил о дочери Степан – Ты её от меня хоть родила или как? - шутил он иногда.
Петька, самый младший. В третий класс ходит, хулиганит…
  - Вот это точно мой сын! - шутил Степан – мастеровой и озорной!
Ну и Нюра, конечно. Хорошая милая дочка, помощница.
  - Что делать Степан? – причитала Степанида – Как сказать Нюрке про отца? Что молчишь? – возмущалась женщина.
  - А что делать? Сказать, как есть. Подумаешь, женится. Не помер же он? Вот если помер, то да… как такое ребёнку сказать? А тут что? Подумаешь, женится. Вот сама говоришь, пишет женщина хорошая, Нюрку нашу в город учиться возьмут, – рассуждал Степан.
  - Да, уж, хорошая… - всхлипывала Стеша, вытирая нахлынувшие слёзы спавшим с густых волос платочком.
  - Ты сырость не разводи, чего рыдать то белугой. Нормально всё, нормально. – сказал Степан и вышел во двор.
Сердце вдруг защемило от мысли, что придётся отправлять девочку в чужой большой город. Степан присел на скамейку, достал сомокрутку, прикурил, глубоко затянулся и с силой выдохнул в густой вечерний воздух кольца дыма. Он вглядывался в сырой темный вечер, больше не затягивался, а всё сидел и о чём-то думал, потом затушил папироску, махнул на кого-то невидимого рукой и вошёл в дом.
 
  Жигалово уже перестало тонуть в наступившей весне, подсохли просёлочные дороги от половодья. Наступил май 1941 года.
В этот день небо затянуло тучами и в воздухе пахло грозой. Вновь пришло время гроз и сильных дождей, когда только просохшие дороги вновь поплывут грязными глиняными речками.
Нюре предстояло сдать экзамены в школе. Она заканчивала восьмой класс. Ванька уже служил в армии и этой зимой ждали его возвращения домой. Милка заканчивала десятый класс и жутко боялась экзаменов. Райка с удовольствием училась в восьмом, как и Нюра, но в отличие от неё совершенно не переживала по поводу предстоящих экзаменов. Непоседа Петька учился в пятом.
Жизнь в Жигалово, не смотря на грозы и колхозные нелёгкие будни, всё равно текла своим чередом. Нюра с нетерпением ждала, когда она сдаст экзамены, получит аттестат об окончании восьми классов и поедет к папе в Ленинград, что бы учиться на швею. Она будет замечательной швеёй. Будет шить самые красивые платья и костюмы для самых красивых девушек страны. Это была её мечта. Только не каждой мечте было суждено осуществиться.
 
  Приближался роковой день в истории нашего народа – 22 июня 1941 года. Нюра встретила этот страшный день в Ленинграде. Она недавно только приехала в город, готовилась к поступлению в училище. И тут такая всеобщая беда. Нюра не совсем понимала, что происходит. В городе начиналась паника, люди готовились к эвакуации. Отец собирался отправить жену, маленького сына Гришу и Нюру в эвакуацию. Мила согласилась, а Нюра отказалась на отрез. Отец так и не смог её уговорить на очередное расставание и сдался упрямой девочке:
  - Степаниды воспитание, сразу видно. Такая же требовательная и решительная. Не ребёнок – кремень несгибаемый! – причитал Сергей.
Сам Сергей тоже не мог уехать, завод работал в круглосуточном режиме, налаживалось производство для фронта. На фронт его не взяли из-за больного сердца, а выдали бронь. Нюра ещё не подозревала, в какой город она приехала перед самым началом войны и что ждёт этот непобедимый город.