«Дорогой Майкл!
Посылаю это письмо в надежде утолить твою печаль. Мой старый, добрый друг, ты всегда мне верил, и я надеюсь, что твоя вера осталась прежней, потому что история, которую я расскажу, более чем, удивительна.
Предполагаю, что причиной моей смерти назвали остановку сердца? Может, так оно и есть — для меня же самого это был незаметный переход в… как бы это выразиться поточнее? — другое состояние. А перед тем я испросил дозволения написать письмо.
Но всё по порядку.
В тот день я, как обычно, прогуливался по парку. Денёк был чудесный — солнечный, тёплый, о таких говорят, что осень вспомнила свою молодость. Я медленно брёл по аллее к своей любимой скамье под вязом, и не без досады увидел, что она уже занята каким-то странным, маленьким старичком. Почему-то мне сразу в голову пришло это определение — маленький. А потом понял почему — скамья была низенькая, а ноги старичка не доставали до земли. А странный… но разве это не странно, что он сидел и болтал ногами, как ребёнок?
Досада прошла, вместо неё появилось любопытство и, подойдя к скамье, я попросил разрешения присесть. Старичок кивнул и, как мне показалось, тоже не без любопытства посмотрел на меня.
— Какой чудесный сегодня день, — решил я прервать молчание.
— Чудесный?! — возмущённо фыркнул старичок. — Где же он чудесный, когда кругом сплошное безобразие.
Признаюсь, мой друг, я приуныл. Странный старичок оказался самым обыкновенным, и я уже приготовился выслушивать обычные старческие жалобы, как, вдруг, услышал:
— Разве это не безобразие? Вы только послушайте, что напевает этот негодник ветер в ветвях! Какую-то модную, глупую песенку, совершенно неподходящую такой солидной даме, как осень!
Думаю, тебя не удивит тот факт, что в этот момент я просто ожил! Конечно же, не удивит — мне ли не знать, что и ты, и тётушка Дженни за глаза называли меня чудаком и романтиком.
— А, может, ей напротив, будет очень приятно? — с радостью подхватил я разговор. — Разве эта песенка не подходит её воспоминаниям, как нельзя лучше? К тому же, как осень, она совсем ещё молода.
Старичок внимательно на меня посмотрел, довольно хмыкнул, но тут же перебил:
— А облака? Вы только взгляните на них! Или снова найдёте ветру оправдание? Где сказочные замки, где паруса, лебеди, драконы… слоны, в конце концов! Всё размазано, бесформенно! Даже имеющий богатое воображение — и тот не сможет найти в этой абстракции ничего приличного. И мы потом ещё сетуем, что люди перестали смотреть на небо. Взгляните — и что вы там видите?
Тебе известна, конечно, моя страсть смотреть на облака. И сейчас я с удовольствием поднял глаза и привычно стал рассматривать синий холст в надежде увидеть сказочную картину, но… старичок оказался прав. Белоснежные облака ярко выделялись на небе, но казались лишь хаотичными мазками.
— Видите? — вздохнул старичок. — Нет, пора с ним серьёзно поговорить! А вы меня, надеюсь, поддержите.
— С кем? — удивился я.
— С внуком моим, Ветерком. Да, вот, он и сам идёт.
Я посмотрел в конец аллеи и увидел приближающегося к нам молодого человека. Высокий, стройный, чуть худощавый, с приятными чертами лица. На первый взгляд обычный симпатичный юноша, вполне земной, если бы не одна странность — и полы плаща и длинные пепельные волосы развивались будто от сильного ветра, хотя ветер в парке совсем стих. Подойдя к скамье, он сел, и я заметил лукавый взгляд серых глаз.
— Зачем звал, дед?
— Да, вот, сидим мы тут, пытаемся найти смысл в твоих картинах, да что-то ничего не получается. А между тем, тот, кто сидит рядом со мной, лучший ценитель облачной живописи. И что мы видим? Даже ребёнком, и то ты рисовал лучше!
— Не обращайте на него внимания, — обратился ко мне внук, — дед никак не может понять, что время идёт вперёд и что стоять на месте глупо, а уж, тем более нам — ветрам! К тому же, он, — Ветерок улыбнулся, — истинный англичанин и не выносит ничего французского, отсюда и такая нелюбовь к сюрреализму или кубизму. Он считает, что эти направления убили творчество.
— Вот-вот! — возмутился дед. — Надеюсь, что вы были заняты в тот момент, когда на небе появился этот самый кубизм. Ничего более гадкого я в жизни не видел! Я-то другими делами занимаюсь, больше по морю гуляю, а тут пришлось всё бросить, сорвать регату! — и мчаться исправлять это «художество», хотя, какой из меня художник?
Мне было немного неловко присутствовать при семейной ссоре, но и прощаться не хотелось.
— А вы ведь и сами художник? — старый Ветер заглянул мне в глаза.
Я кивнул. Сердце учащённо забилось. И от догадки, и от надежды. И как же я был счастлив, когда первое подтвердилось, а второе сбылось. Ветер предложил мне стать облачным художником. И, конечно же, я сразу согласился. И даже согласился стать учителем этому юному моднику.
Вот, такая удивительная история случилась в тот день.
И на прощанье я хочу попросить тебя не ругать почтальона за то, что он не подсунул письмо под дверь, а бросил на порог. Старина Джон тут ни при чём — это я сам принёс тебе его… А ещё… смотри, хотя бы изредка, на небо…»
Майкл свернул письмо. Почерк был его друга — в этом он даже не сомневался, но само содержание… оно было слишком даже для такого чудака. Он вздохнул и поднял глаза к небу.
Ярко светило солнце, видно, осень вновь предалась воспоминаниям. Небо было почти чистым, если не считать кучки лёгких, пушистых облаков, и Майкл задержал на них взгляд.
Вот, одно из них стало вытягиваться вверх, второе легко под ним основанием… остальные распались на хлопья — лёгкие, кружевные, так похожие на пену волн… и по волнам поплыла лодка с остроконечным парусом — точь-в-точь, как на картине, подаренной ему так рано ушедшим другом.