Григорий уехал за билетом. День казался длинным, купаться без него не хотелось, она прилегла и уснула. Проснулась, наступил вечер, вышла на крыльцо: огней мало, окна соседа не освещены, наверное, уехал. Позвонила: телефон Григория вне доступа.
Поискала ключ, закрыла дверь и вышла за калитку. Не сразу сориентировалась, вспомнила о тропинке и по ней, почти на ощупь, не догадалась включить фонарик мобильника, добралась до остановки.
* * *
Вошла в квартиру, сразу почувствовала - нежилая. Пусто, тихо до жути, и запах, как в краеведческом музее, куда водила детей на экскурсию. Не было раньше.
В ее закутке пахло затхлым, включила свет, показалось, что кто-то подглядывал из кладовки, подошла, со скрипом приоткрыла дверь и в ужасе закрыла: запах, показавшийся музейным, исходил оттуда.
Долго рылась в сумке, наконец, нащупала телефон, нашла номер, дрожащим пальцем нажала кнопку вызова.
- Она умерла, я могла спасти ее, но не спасла…
Григорий перебил ее:
- Соня, куда ты делась? Я уезжаю завтра утром, с соседом только кокетничать, на большее пусть он не рассчитывает. Ты что сказала? Опять о смерти? В смерти Нины ты не виновата, ни в чьей смерти не виновата. Это в тебе гордыня, говоря языком верующего. Нет, не все в наших руках, далеко не все. Запомни, ты не тянула ее на дно, не держала ее под водой. Был шторм, ты выплыла, она нет, тебе повезло. Я ее не обманывал. Она не любила меня, и перестала любить своего мужа. Бывает. Ее представления о замужестве не совпали с реальностью. Как и твои, как и других женщин. Но мы с тобой будем счастливы, вопреки всему. Ты меня слышишь?
- Ты не понял.
- Софья, не дури.
Скрипнула дверь кладовки. Ни минуты, ни секунды не оставаться здесь, она в панике отступала, сбежала по лестнице, вырвалась на улицу и заметалась, плохо ориентируясь в темноте. Резкий сигнал остановил, мимо проехала машина, шофер что-то выкрикивал, она видела, как широко открывался рот, но звуков не слышала. Наткнулась на ствол дерева, прижалась к нему и сползла на траву. Немного успокоилась, решила еще раз позвонить Григорию, но сумки и телефона не было.
Пришлось вернуться. В каморке был свет, сумка с телефоном, там, где она оставила. Позвонила сыну, не надеясь, что он ответит. Ответил.
- Люба повесилась, - сказала она и заплакала.
- Жди, скоро будем, - коротко ответил он.
На столе лежала общая тетрадь в синей коленкоровой обложке. Открыла, прочитала: «Мой дневник», ниже: «Все будет хорошо!», еще ниже: «Надежда, Вера, ЛЮБОВЬ!!! 2005 год
Написано четким почерком отличницы, она наугад открыла и стала читать:
«Гриша – крыша, как назвала его мама, когда он явился к нам во второй раз, как он сказал, по делу. С ореховым тортом. И повел меня на Приморский бульвар, на аллею, где выставлены работы художников. В первый раз он закупил глиняные изделия, кружки, бутылки и вазы с вылепленными ушастыми и длиннохвостыми котами со смешными мордочками. Перед отъездом попросил оставить некоторые, чтобы пограничники на таможне не придрались. Заберет в следующий приезд. Еще он покупал морские пейзажи с парусниками. Мне тоже подарил небольшую картину: гуашь на картоне, художник назвал ее «Взгляд из космоса». - Откуда? – удивилась я. - А черт его знает. Наверное, накурился чего-то и почувствовал себя в космосе. В нормальном состоянии написал бы «Вид из иллюминатора».
Зарождающаяся планета, в пузырях, будто в кастрюле варится суп. Над планетой черное пространство с темно- красными и синими всполохами. Я назвала: «Зарождение жизни». Григорий повесил ее на стену, но через какое-то время гвоздь отпал, и картина исчезла в одном из многочисленных и захламленных ящиков. Маме она не нравилась.
В тот раз, вместе с глиняными котиками он оставил у меня большую - преогромную сумму денег в долларах, я не считала, сколько их. Спрятала в шкафу под бельем и время от времени проверяла, на месте ли. Предварительно завешивала окно. Навоображала такого, будто он уголовник и скрывается, может, убийца, но я его и такого люблю. И буду любить. Даже придумала историю, что он убил любовницу, потому что она изменила ему. На бандита не похож, только много денег. Но я верю, что Григорий способен на все...»
Господи, совсем еще ребенок, сколько ей тогда было? – подумала Софья, но не могла вспомнить дату ее рождения.
«…нет любви, то есть она, может, и есть, как привязанность, как ненависть, как желание семьи и прочее, но чистой любви нет, как нет идеала. Это способность нашего сознания, не более. - Спасибо, что не бросаешь. Тогда скажи, зачем я тебе. - С тобой я мужчина, самец. - И это все? Чем ты отличаешься от животного? - Ничем, потому что власть над женщиной украшает жизнь».
Из дневника выпала потрепанная и пожелтевшая фотография Миши в военной форме. Странная форма, такой она еще не встречала. На обороте подпись угловатыми почерком Мары: «Борис – 1940 год». Как он похож на Мишу. И на Якова.
Значит, Дуся и Яков были любовниками, значит, Николай их сын. А как же сходство с Григорием? Придумала себе, потому что хотела сыну успешного отца? Но Яков? как же так? Он убил Василия? Зачем? Чтобы жениться? На ком? А, может, все же Григорий – отец Миши? Что получается? Все люди братья и сестры? Ей стало смешно, некоторое время сдерживалась, но не смогла: расхохоталась до слез, до спазмов живота, во все горло, и остановилась, как только подумала, что Николай мог убить Василия. Ведь он знал, кто его отец. И Дуся знала. Нет, это невозможно, ведь Маша – копия деда. Но так ли она похожа на него? Каждый слышит, как он дышит.
Открылась входная дверь, донесся голос сына: «Здесь я живу». «Почему открыта дверь?» - спросила женщина. «Потом». «Что значит, потом?» - учительница, властные нотки не спутать ни с какой другой профессией.
Упрашивающий голос сына: «Ну, пожалуйста, Александра, потом, ладно? Здесь мать. Пока она здесь, но вопрос решается».
«Окончательное решение вопроса», - зазвенело в ушах, но ей страшно не было. На пороге возникла крашеная блондинка в тесном и коротком платье, обтягивающем необъятных размеров грудь, тонкую талию и плоский живот. А коленки-то костлявые, - подумала Софья, звон прекратился, она владела собой. Следом вошел сын и обнял женщину за талию.
- Где она?
Он открыл кладовку, там было пусто.
Софья взяла сумку и обошла их. Только бы не задеть, не задела.
Когда села в автобус со скрипучими дверями, вспомнила, что телефон оставила на столе.
Доехала до поворота, вышла из автобуса, - ни звезд, ни луны, все затянуто тучами. Скорее почувствовала, чем увидела, забор воинской части, тропинку осветили фары проезжающей легковушки.
В доме смутно светилось окно, видимо, на прикроватной тумбочке включена настольная лампа. Дверь не заперта, она вошла в комнату и увидела голое женское тело, лицо скрывалось в темноте. Незнакомка сидела на краю кровати и была похожа на юношу. Бугорки могли быть маленькими грудками или слегка увеличенными и припухшими сосками юноши. Плоский живот, плотно сжатые гладкие ноги скрывали рыжеватый треугольник. Не Марго, у той груди выросли. Если только не отпали.
Женщина привстала, ловко повернулась, и, откинув одеяло, села на голую мужскую спину. Заработали руки с развитыми мышцами, заходили ходуном маленькие грудки, багрово налилась шея, - женщина делала Григорию массаж спины. Она подпрыгнула.
Григорий вскрикнул:
- Осторожнее!
- Не бойся, вреда не будет, я же врач.
Сползла со спины к ногам и заработала пальцами по позвоночнику, будто месила тесто, звонко похлопывала по плечам.
Софья попятилась к выходу, открыла дверь и посмотрела на них: он все также лежал на спине, а она сверху, спиной к Софье, изображала наездницу, ярко освещенные светлые волосы встали дыбом и повторились устрашающей тенью на стене.
Софья попыталась спуститься к морю, пора быть рассвету, но было темно, доносился лишь нарастающий рокот стихии. Кромешная тьма, все сливалось, закрыла глаза, открыла, стало еще темнее. Обо что-то споткнулась, попыталась устоять, но неподвластная ей сила инерции, - тело покатилось вниз, больно ударяясь о камни, она упала на гальку, вдохнула запах прохлады вперемешку с водорослями – рядом море, вот-вот накроет волна и унесет.
Попытка откатиться не удавалась, тело отяжелело, страх забился в горле.
Не было звуков, даже всплеска волн, - ничего, только боль в правой половине головы, левая не ощущалась. Только боль справа и звон, как назойливый комар, но здесь комаров нет, - уверял Григорий.
Она замерзла, холод такой, какого давно не испытывала. Холодно, но лучше, чем в психушке лежать. Ничего, вон уж дом виден. Дым из трубы не идет, но брат хранит тепло. Окно заморожено причудливым узором.
- Нина?
- Это я, Соня. Ваня, ты что? Откуда Нина?
- Ты стала очень похожа на сестру. С годами люди становятся добрее и покладистее. Смотри, вот ее портрет. У тебя глаза точно такие же. Раньше ты часто злилась, а теперь печалишься.
На столе торт, слоенный, с орехами.
- Ешь, твой любимый. Григорий ждал тебя, не дождался.
Как не дождался, вот он, прожорливый, большой кусок запихнул в рот.
- Я все знаю, Софья, но так и не понял, почему ты сбежала.
- Потому что меня хотели в психушку упрятать. И детей забрать. Вот почему.
- Что торт не ешь? Угощайся, твой любимый.
- Нет, спасибо.
- Как хочешь, - он заглотал остатки вместе с крошками. Вытер губы носовым платком, – Выходи за меня замуж.
Гул, ровный, угрожающий. Слабость такая, что нет сил двигаться.
- Соня, хочешь услышать шум моря?
- Да, Ваня, хочу.
- Прижми ладони, вот так, слышишь? шумит море.
Шум моря поглотил все вокруг и резко оборвался.