Уже две недели назад началась зима, а снега ни на палец не насыпало - бесконечный поток серой хляби под ногами и над головой. И прогнозы такие..неутешительные: ждите, Мария Сергеевна, будет вам зима. Такая, что ещё приплясывать будете от холода, задержавшись лишнюю минуту на улице. До весны-то далекооо, не видать отсюда весны. А сейчас терпите, отложите замшевые сапожки в сторону, натяните калошки и месите мутную грязь.
Всё это Маша рассказывала себе сама. Сотрудники бюро прогнозов и знать не знали, что существует на свете такая Мария Цыгалёва - девушка недовольная погодой.
Ну а сегодня, наконец, повезло. За вчерашний вечер и ночь снега насыпало столько, что можно было брать термос с горячим чаем, вкусные булки и уходить в лес на весь световой день.
Машка еле вытерпела до утра.
Как только рассвело, она натянула комбинезон, схватила рюкзак с термосом и запасными варежками и побежала на улицу. Морозный воздух мгновенно окрасил девичьи щёки румянцем и, здороваясь, крепко ухватил Марусю за тонкие пальчики.
Девушка заливисто рассмеялась и погрозила кому-то небесному: но-но-но, Мороз Иванович, не заставишь меня остаться дома, не испугаешь! И к двенадцати месяцам греться не пойду! У меня финский термокомбенезон, потеплее твоей дохи будет!
Взяв подготовленные с вечера лыжи и палки, Маша решительно направилась в сторону леса, сосредоточенно глядя под ноги, чтобы не сойти с узенькой дорожки, расчищенной дворником ещё засветло.
Подойдя к калитке, ведущей в лес, Маруся наконец и подняла голову и остолбенела: за забором начиналась сказка. Вековой лес, сплошь усыпанный пышным снегом, переливался на солнце, горстями разбрасывая серебряные искры. Небольшой, как будто бы, лес вдруг расширился во все стороны и занял Машину душу без остатка, даже немного перелившись счастливой слезой через край глаза. Простиравшаяся перед ней просека была засыпана пушистыми сугробами и казалось совершенно невозможным сделать первый лыжный шаг, нарушив сказочное равновесие, наступавшее со всех сторон.
Маша надела лыжи, взяла в руки палки и легко оттолкнулась. Лес прорастал отовсюду. От ослепительного зимнего солнца наворачивались слёзы, превращавшие сказочный лес в чуть размытое изображение чудной ювелирной витрины, беспрерывно выпускавшей заряды алмазного блеска, демонстрируя радужные грани каждой снежинки.
Через несколько минут Маша остановилась и посмотрела вверх: на фоне голубого неба чернели, переплетаясь, тонкие ветви деревьев. От их обнажённой беззащитности так щемило сердце, что Машка снова пролила несколько лёгких счастливых слёз. “Если бы я умела рисовать”, думала она, “Я не рисовала бы сочные зелёные луга, битком набитые жизнью. Я бесконечно рисовала бы эту безнадёжную хрупкость, не похожую ни на что на свете.”
Постояв пару минут и разместив в своём сердце столько гибкой древесной красоты, сколько было свободного места, Маша поехала вперёд. Оставляя лёгкие, почти незаметные следы лыж, она чувствовала свободу, как будто несли её вперёд не лыжи, а огромный воздушный шар в ярко-оранжевых квадратах, поднимаясь над землёй в корзине которого, ощущаешь одновременно беспредельную робость, тонкой иголочкой впивающуюся в сердце и какой-то яростный восторг от того, что летишь, летишь! И хочется высунуться из корзины, расправить где-то прячущиеся крылья, да и полететь выше и дальше шара, но вот уже горбоносый проводник осторожно берёт за рукав, качает головой и на своём галечном языке предостерегает от сумасшествия.
Свернув с просеки к лесу, чтобы сделать большой круг и доехать до графского озера и дубовой аллеи, девушка обернулась: вдалеке курился дымок, а трубу почти не было видно, так далеко она уехала. Дома ждали к вечеру и можно было, совершенно забыв о времени, поить себя студёным счастьем, полным кубком которого Марусю сегодня одарила зима.