В коридорах конторы, но особенно насыщенно и густо в приёмной директрисы, пугающе пахнуло в ноздри валерьянкой.
- Кого ждём?- с дрожью во внезапно охрипшем голосе спросил Сергей Семёнович, встретив суровый взгляд секретарши, стоящей на подоконнике с тряпкой в руке.
-Вас когда вызывали?- Она взглянула на часы.- Где вы пропадали столько времени?
- Нигде. Я сразу пошёл, как вы позвонили.
- И что?! Полчаса добирались?
- А быстрее не получается, Татьяна Николаевна. Снежища-то выпало по самое колено. Измордовался весь, пока до вас добрался.
- Ну будет оправдываться. Проходите, она ждёт.
Сергей Семёнович, изобразив на лице гримасу серьёзно озабоченного человека, вошёл в кабинет.
- Проходи, проходи, Серёжа.
Ласковая интонация в простуженном голосе директрисы, судя по предыдущим валерьяновым дням( так шутили за пределами конторы) сулили для него явную неприятность.
Он не ошибся.
-Я вот по какому поводу вызвала тебя, -напористо начала она, -завтра после обеда к нам приезжает сам. Кто, кто!? Чего не понятно? Романов Николай Григорьевич. Сегодня приезжали товарищи, федеральную трассу они очистят без нас. А вот меня ткнули носом в наши дороги. Плохо, плохо чистишь, Сергей Семёнович. По фабрике замечаний нет, но посёлок, дорогой мой! Я больше не потерплю! Чтоб сегодня был чист, как мой стол!- Голос директрисы прогремел как лист железа на ветру.-
- Я завтра с утра самолично проверю! Я не позволю срамить фабрику и коллектив! Понял?! Иди работай! Постой! Возле клуба, чтоб не снежинки! Николай Григорьевич клуб хочет посмотреть. Так очисть и вывези снег!
-А куда?- робко запротестовал Сергей Семёнович, представив снежные валы вдоль дорог.
- Меня это не касается. Это твоя забота! Смотри! Не подведи наш партактив. Ты же член парткома. Так что с тебя – вдвойне!
Сергей Семёнович был человеком исполнительным и ответственным.
Он явился домой далеко за полночь уставшим, вспотевшим, но довольным собой.
Дороги возле конторы, клуба и ближайших улиц были очищены. Площадь перед клубом буквально вылизана. Там, где ковш экскаватора был бессилен в борьбе с очередным сугробом, деревянная лопата в руках Сергея Семёновича победоносно завершала битву с непокорным атмосферным объектом.
Он даже залюбовался проделанной работой. Площадь выглядела гладкой, словно праздничная скатерть на столе.
Под утро ему приснилась метель. Огромные хлопья снега, подхваченные ветром, со звоном билась об его голову, отдаваясь болью в ушах.
Когда боль стала невыносимой, он проснулся. Звон продолжался и наяву.
- Тьфу ты, холера! Телефон!
Он вскочил, поднял трубку. Звонила директриса. Она уже ждала его в конторе. На часах было без пяти семь.
Жена,в ночной рубашке, догнала его уже в дверях.
- По дороге хоть съешь, непутёвый. Совсем загнёшься со своей работой,- ворчала она, суя в руку бутерброд с колбасой.
Бутерброд он проглотил, почти не жуя, пока сбегал по лестнице с пятого этажа. На улице морозно, даже изрядно морозно, аж ноздри слипаются и снежок под ногами похрустывает со скрипом.
- Февраль на исходе, а весной и не пахнет, -обиделся Сергей Семёнович на происки погоды,- и чего ему неймётся ехать к нам, -вспомнил он о Романове и мысленно пожурил того крепким русским словцом, хотя в душе понимал, что не прав.
- Что поделаешь, такая у них работа: проверять, напутствовать, наказывать. Ишь, Матвеевна, засуетилась. Видно ночь не спала. Боится начальства. А кто его не боится?
Директриса уже стояла на пороге конторы в полушубке, в валенках, закутанная шалью, только нос торчал. В этой зимней одежде она выглядела величественно, почти пьедестально. Неожиданное словечко чем-то напугало. Робея, он шагнул на порог, но директриса двинулась ему навстречу и он почтительно попятился назад.
- Ты что-то, Семёнович легкомысленно одет,- в голосе Валентины Матвеевны явно прозвучало недовольство и даже, как ему показалось, осуждение, словно он в чём-то провинился.
- Да ничего. Я привык… Зато легко и удобно.
Он был как всегда в своём неизменном демисезоне, довольно куцем, но весьма элегантном, слегка приталенном, с изящной бляхой на поясе.
.
Мало кто знал, что скрывалось под залатанной подкладкой осеннего демисезонного пальто. А там, под ним, плотно облегала грудь и спину спасительная меховая безрукавка, собственноручно сшитая из шкуры бездомного пса, сбитого машиной.
- Ну что, милок, пойдём посмотрим, как ты выполнил партийное задание.
Директриса осталась довольной. Особенно умилила её площадь перед клубом.
- Молодец, Семёныч, ай да молодец!- Она дружески похлопала его по плечу. – И снег вывез, нашёл ведь куда. А на дыбы ведь встал. А чего фонари не горят? А?! Безобразие!
- Не могу знать. Вчера горели... Наверное, на подстанции что-то.
-Я им счас устрою подстанцию! Идём в клуб. Согреешься.
В клубе была суета, как в муравейнике. Звенели вёдра. Шаркали швабры, плескалась вода, щётки и тряпки ползали по дверям и оконным стёклам. Аврал на лицо!
- Что значит –незваный гость хуже татарина,- насмешливо разглядывал Сергей Семёнович работников культпросвета. Суетливых. Испуганно возбуждённых.
- Мне бояться нечего. У меня всё в ажуре. Порядок полный.
Он был доволен собой. Даже горд.
Директриса остановила спешащего куда-то председателя фабкома.
Сергей Семёнович не любил Егора Олеговича и не потому что тот в прошлом году отдал предназначенную ему путёвку в Кисловодск своему тестю, нет, он презирал его за откровенное воровство, хотя в душе тайно завидовал такой способности председателя.
Егор Олегович жил в его подъезде двумя этажами ниже и Сергей Семёнович едва не каждую неделю видел из окна как шофёр и сам Егор Олегович вытаскивали из тёмного нутра «каблучка» тяжёлые картонные коробки и узлы и уносили на третий этаж.
- Умеют люди жить,- который раз не без зависти резюмировала жена Сергея Семёновича и он ловил в интонации её голоса упрёк в свой адрес.
Нет, на чужое он никогда не положит глаз.
- Ты не забыл? Всё приготовил?
- Что вы, что вы, Валентина Матвеевна, разве я когда-нибудь забывал? Всё будет люкс. Всё уже на месте: и коньячок, и икорка, и лимончики- пончики, и всё, всё прочее. Не волнуйтесь...Единственно… Вот скатерти у них грязные. Придётся купить новые.
- Не беспокойтесь, я принесу свои. У меня совершенно новые, польские.
- Как хотите, -почему-то обиделся Егор Олегович, но Валентина Матвеевна не заметила обиды. Зато Сергей Семёнович сразу понял её причину. А чего догадываться, всё ясно. На столе в квартире председателя уже не будет новой скатерти. Как тут не обидеться!
Сергей Семёнович отвернулся, чтобы тот не увидел злорадства в его глазах.
Низ окна, разрисованный морозными узорами вдруг радужно заискрился.
Сергей Семёнович шагнул к окну. Холодное блеклое солнце нехотя выползало из-за плотной заснеженной стены дальнего парка. Его лучи упали на снег и словно зажгли его. Он вспыхнул мириадами крошечных голубых фонариков.
Длинные синие тени от запорошенных снегом лип растянулись на площади до самых стен клуба. Небо было льдистое, акварельно зеленоватое, с крошечными как человеческие вздышки на морозе, прозрачными облачками. Там, за окном, всё смотрелось так целомудренно чисто, ярко и радостно, что Сергей Семёнович вскинул руки вверх, скрестив ладони на затылке и выдохнул не громко, восхищённо :- Боже мой! Какая красотища!
- Чем ты тут восхищаешься? -удивилась Валентина Матвеевна, подойдя и став рядом.- Сколько ж снега навалило, надо же!.. А –а там…Что?... Что это такое?- Она прильнула лбом к стеклу.- Сергей Семёнович! Что я вижу!?
-А что там? -сразу спустился с высот восхищения Сергей Семёнович, также прильнув лбом к окну.
- Ваше разгильдяйство вижу, дорогой мой!- закричала она, топнув ногой.- Ты за всё лето ни разу не косил газон! Смотри! Повсюду лопухи! Двухметровые! Ты что – ослеп!? Вот торчат повсюду! Это ж… это.. ты что не понимаешь? Это же наша бесхозяйственность! Леность наша! Наше бескультурье! А если он увидит? Его же прочат в ЦК! О, боже! Нет, нет! Этого я не допущу! Не скосил за лето, скосишь сегодня. Иди коси! Косу в руки и давай, давай! Через час, чтоб ни одной палки не торчало! Иначе пеняй на себя! Тринадцатой лишу точно! Давай, шагай! Беги!
Сергей Семёнович не стал оправдываться и сопротивляться. То,что прошедшим летом ему, да и ей самой было не до газонов, она знала не хуже его. Лето было на редкость дождливое. План по заготовке силоса и гранул хочешь не хочешь, а выполнять надо. А как выполнить, если в поле даже на гусеничном не въехать.
- Эх, чего объяснять-то и кому?
Расстроенный вконец, он взял на проходной ключ от кладовой. Там, среди лопат и граблей он отыскал нужную ему косу, примерив по своему росту и длине руки, нашёл на полке оселок и чиркнул им по лезвию косы. Летний звон косы прозвучал светлой музыкой. Что-то радостно ёкнуло в душе.
- Почему сегодня не лето? -подумал он, грустно вздохнув, но вспомнив о предстоящем, что ожидает его, помрачнел и сразу осунулся в лице.
Он чиркал оселком, а коса теперь отвечала не ласкающим слух звоном, а гневным голосом директрисы: -Коси сам! Коси сам!
Он представил себя стоящим по колено в снегу и размахивающим косой и содрогнулся, не поняв, то ли от страха, то ли от возмущения, то ли от жгучего стыда, ибо всё это вспыхнуло в нём на мгновение, оставив в душе зияющую пустоту, где испуганное сердце беззвучно выстукивало слог за слогом одну и ту же угрожающую фразу : ли-шу три-над-ца-той!
Через проходную он не пошёл, страшась насмешек, а направился к забору, где был спрятанный от посторонних глаз проход за пределы фабрики.
Он шагал по расчищенной дороге, высоко подняв косу над головой, крепко держа за рукоять, как привык держать древко флага или транспаранта на праздничной демонстрации и уже думал только об одном: как же он будет косить.
- Под корень невозможно, слишком снег глубок. Если поверх снега – косу придётся держать на весу, высоко, неудобно и не понятно под каким углом. Вот незадача. А косить надо. Иначе, сами понимаете...
Худенькая фигурка человека в демисезонном пальтишке, передвигаясь по колено в снегу, усердно размахивала косой под издевательский хохот, заглушенный толстым стеклом клубных окон.