Глава 4 Libido

Валентина Лесунова
       Инициатива встречи исходит от женщины, - так считал Григорий, звонить ей.
              - Привет - привет, - ответил он, - уж думал, не дождусь.
    Голос нейтральный, как будто виделись вчера, наверное, нашел  женщину, - вяло подумала она, - что ж, кобыле легче.
               - Жарко, скоро начну пламя выдыхать, - пожаловалась она.
                - Надо срочно охлаждаться.  Где у вас продается самое вкусное мороженое?
                - Где-то в центре.
                - Ну, да, я забыл, самое интересное происходит на улице Ленина. Где встретимся? – по-деловому спросил он.
                - Надеюсь, узнаешь меня, -   в малых дозах кокетство допустимо.
                - Надеюсь, - серьезно ответил он, - Значит, до завтра.
          Принюхиваемся друг к другу, - подумала она, он тоже подозревает, что у нее кто-то есть.
            
          Нарядные блузки где-то в коробках на верхней полке в кладовке. Или в чемодане под диваном, или там же в дорожной сумке.
        Мать после смерти Нины, еще не старая, все что-то искала. Вечерами начинала методично рыться в ящиках, на полках,  переходя из комнаты в комнату. Поиски завершались тем, что отец, подставив лестницу, лез на антресоли.
    Софья советовала, бросить привычку искать  на ночь, ведь утро вечера мудренее.  Мать соглашалась, подсаживалась к мужу на диван, но смотрела телевизор недолго, опять начинала перебирать  в ящиках столов, шкафов, попутно стирала пыль. Искала фотографии умерших родственников, старые, давно вышедшие из моды одежды,  их много накапливалось.
        Для нее  после смерти дочери не было ни настоящего, ни будущего, только прошлое.   
      
         Светло-коричневая юбка и две блузки: розовая и голубая, нашлись в чемодане.  Голубая удачно подчеркивала загар.

        Утром  постучала Люба  и попросила сходить в магазин за продуктами,  сама не может, приболела -  мигрень.
      Что ж, если надо.
      Ни на выходе, ни когда  вошла в подъезд с сумкой продуктов, голосов не услышала.   
      На  скорую руку приготовила  омлет, благо, не постный день, а то бы пришлось варить рисовую кашу и тушить овощи.  Разложила еду по тарелкам, вернулась в комнату, прилипла к зеркалу, и… позвонила  Маша, из Ялты.
        А ведь недавно разговаривали по телефону, и дочь не сказала, что летит в Крым.
                - Привет, мать, как ты там? Я еще немного поживу в Ялте, не знаю сколько, потом  заеду. Как молодые поживают, еще не разводятся?
    
       Дочь спросила еще о чем-то, так, треп, зачем нужно было намекать  на свидание?  Конечно, интересно, что за  знакомство. И ничего умнее не придумала взрослая и опытная врач, как  напомнить, что сердечникам полезно воздержание. Помни, мать, свой возраст, и слишком не увлекайся, влюбчивая моя. Сильные чувства  чреваты последствиями.
               - Малыш, не рано ли мать в старухи записала?
               - Ты что, обиделась? Да, ладно тебе, я еще надеюсь, что выйдешь замуж за владельца замка в Испании. Или он простой российский миллионер?
               - Не миллионер, но не бедный, - засмеялась Софья.
               - У меня тоже роман, так что пока гуляем, и ты, и я, - подытожила дочь и, как обычно,  отключилась первая.
   
    Все, вырвалась, чуть ли не бегом по ступеням вниз, никаких посторонних звуков,  хоть  бы исчезли    навсегда.  Голоса  пугали, были неприятны, усложняли жизнь, напоминали о смерти.
         
        На скрипучем троллейбусе доехала до памятника Екатерине Второй и села на скамейку, так, чтобы видеть остановку. Но появилась экскурсия, поэтому пропустила, он приближался   собранной походкой уверенного в себе человека. Запасной или аварийный вход – выход не для него, только парадный. Неважно, сколько ступеней надо преодолеть, чтобы добраться до вершины, главное - цель. Ты слышишь, Соня, как звучит? Цель это тебе не щель. Но и щель бывает целью. Она обозвала его пошляком.
      Как сговорились, он в голубой рубашке, чуть темнее джинсы. Не дошел до нее, резко повернулся,  обошел толпу людей,  замелькал на фоне зелени синим пятном.
      В глазах потемнело от яркого солнца и напряжения, фон и пятно слились,  испугалась, что  он уйдет, и поспешила к нему. Почувствовал, резко повернулся, обрадовался, сильными руками поднял ее, закружил, бережно опустил, поправил блузку, взлохматил прическу, как будто проверял, нет ли заколок. Она знала его нелюбовь к разного рода  зацепкам. Это не дружеская встреча, как она опасалась, это встреча любовников.
        Она коснулась его стриженых волос:
               - Спортом занимаешься?
               - Хочу еще пожить, так что занимаюсь, - посмотрел оценивающе, перехватил ее взгляд, взял за плечи, прижал к себе, - Сонь, не сердись. Ведь мы с тобой старые друзья.
         Зря надеялась, все-таки дружба. Долгих отношений не любил, называл   антиквариатом, красивым, но бесполезным.
        Провел пальцем по ее губам, - помаду тоже не любил.      
             -  А, может, мороженое поедим потом? Давай шампанское, выпьем за встречу.
         Он повел ее по Приморскому бульвару,  мимо театра, по аллее с выставленными картинами местных художников, кое-кто кивал ему как знакомому.  Показал на гостиницу, нам сюда.
          Швейцар распахнул перед ними дверь.               
    
                - Первый этаж офисный, - объяснил он и повел ее по боковой лестнице на второй, открыл ключом номер, она не успела прочитать цифры, не то две семерки, не то две единицы, как будто это важно,-  втянул  в полумрак.  Окно  закрыто плотными шторами, широкая кровать, синее покрывало,  на столе бутылка шампанского, персики и шоколад.               
                - Сколько мы не были вместе? Ты не помнишь? –  бережно прижал к груди, и она в боковом зеркале увидела, как  вдохнул запах ее волос и на мгновение прикрыл глаза.
                - Дай вспомнить.
      Отстранился, посмотрел в упор: загар приглушил черноту его пристально - гипнотического взгляда.
                - Я привык, что ты всегда в зеленом. Но голубой твоей загорелой коже  больше подходит, - он гладил ее спину.
                - Зеленый  Нина тоже любила
        Рука  дрогнула, он резко опустил ее,  подошел к окну и раздвинул шторы:  от яркого света стало веселее.  Она тоже подошла и увидела бухту. У причала стоял паром, медленно въезжали груженные контейнерами машины. И месяц назад, когда она  прогуливалась на набережной, все также стоял паром и все также въезжали груженые машины. Может,  повезет, и паром поплывет, наконец.

                - Пьем, - он открыл бутылку, с шипением фонтаном  полилось шампанское, - Надо было в холодильнике  держать, - протянул ей бокал.
       Шампанское полусухое, ее любимое.
                - За встречу, - сказали хором под хрустальный звон бокалов.
       Она выпила и сразу опьянела.
                - Я домик купил с видом на море.
           Дошло не сразу.
                - Поздравляю, счастливый, - ее голос воспринимался как чужой, никто не заставлял пить до дна.
                - Заживем с тобой всем на зависть.
                - Со мной? – все плыло, как на карусели, кружилась голова. – Зачем  тебе антиквариат.
                - Глупая, - он взял ее за руку, - ты так красива, - поднял  и потянул на постель.
                - Закрой окно, - он послушно задернул шторы
                - Стесняешься? Зря, ты всегда была  естественной. Оставайся такой.
                - Что может быть естественнее  женщины в подпитии?          
       Почему он все время то исчезает, то появляется? Ненадежный. Почему он не подходит? 
      Она шагнула, оказалась в его объятиях и услышала: «Ты хочешь меня, я знаю».        Сколько раз говорил эту фразу, и она продолжала действовать как гипноз.  Знакомый  запах мужского  тела, его желание, и все-все, и его слова: «Доверяй себе». Она засмеялась: «Доверяй, но проверяй».  «Смешливая ты моя», - он тянул ее на постель, и она не сопротивлялась.
        Ловко справился с ее одеждой, приподнял,   положил на постель, и вдруг зажегся светильник у изголовья. 
                - Прекрати баловаться! -  возмутилась  она, прикрываясь покрывалом.
                -  Строгая учительница, - он выключил светильник, снова включил. – Ты так красива, я хочу на тебя смотреть.
                - Потом, ладно?
                - Ладно, - согласился он, свет погас.
      Момента, когда он разделся, она не уловила. Он обнимал ее, ласкал грудь, живот, -  желание было так сильно, что она крепко прижалась к нему, сомкнув руки на его спине, - попробуй вырваться.
                - Положи руки мне на плечи, - повторил он несколько раз, она подчинилась,  почувствовала резкую боль, и вскрикнула.  Услышала сдавленный шепот: - Расслабься, пожалуйста, я как будто лишаю тебя девственности, - засмеялась, он вошел в нее, - Ну, же, Соня, - но ее не надо было подталкивать, она впала в экстаз, еще, еще, не чувствуя тяжести собственного тела,  услышала его стон и, не сдержавшись, закричала. 
         
                - Ты живая? – спросил он, нависая над ней.
                - Пока  нет.
           Ушел в душ,  она задремала.
               
                - Спишь?
                - Сплю.
                - Просыпайся.
                - Просыпаюсь.
                - Нам надо ехать, смотреть домик у моря. Все документы я уже оформил.
                - Быстрый. Я еще ничего не решила. Зачем мне дом? Зачем тебе, чтобы я жила с тобой в этом доме?
                - Наслаждаться жизнью, - дурашливо пропел он.
                - Наслаждаться? Редкое слово в моем словаре, но  заманчивое. Не поздно ли? Может, обойдемся мороженым?
                -  Я научу тебя вместе получать удовольствие от жизни. Учить моя профессия.
                - Но…
                - Без «но», - он резко перебил ее, посмотрел на часы. – Ах, черт, не успеваем, у меня вечером важная встреча. Обещал одному местному художнику – бизнесмену, таланта нет, а деньги любит. Но насладиться еще раз успеем.
     Он  потянулся к ней, но она отстранилась.
                -  Я вот думаю, стоило ли прожить столько, чтобы услышать от тебя: «Давай вместе наслаждаться». Насмешка, да?
       Он поморщился, ждала, что скажет: не начинай, а? 
                - Раньше ты была не готова.
                - А ты?
                - Я всегда старался получать от жизни удовольствие.
                - Какое же это удовольствие, если стараешься. Оно происходит спонтанно, без вмешательства воли. Воля к удовольствию разве бывает? К свободе, да, но к удовольствию…
                - Я не готов к дискуссии о свободе и воле, когда-нибудь потом.  Если бы ты не  копалась в прошлом… 
                -  Пока таблеток  от прошлого нет, - резко перебила его, - Так что советую найти себе молодую красавицу и наслаждаться жизнью.
                - Были.
                - И что?
                - Старая любовь цепка как рак.
                - Не очень романтично, но уж как умеешь. Мне надо домой. Ты как к Мише относишься?
                - К Мише? Но он уже взрослый, нашим планам не помешает. Я помогу ему, чем смогу, -  «нашим планам», не  быстро ли твои планы стали нашими? – Ну, как, повторим? 
                - Мне пора. Сын волнуется, - соврала она. Вряд ли его интересовало, где она.
                - Хорошо, домишко посмотрим в следующий раз. У бывшего владельца есть трое суток вывезти весь хлам с участка. Я провожу тебя.
                - Я сама найду выход из гостиницы.   
         Но он не слушал. Они вышли из гостиницы, он повернулся в сторону бухты.
                - Поверь мне, седовласому, хоть и с бритой головой, среди  людей мало ненормальных, пренебрегающих комфортом.  Никому не удалось изменить природу человека: он алчный и ленивый, - иначе бы не было прогресса. Другим он не может быть, ибо нет стимула, - загробным миром  не напугать даже священника. 
                -  Пошлый материализм.
                - Если хочешь, поговорим  о духовном.  Может и существует, но в моем мире все вокруг плотно материально. Никакого просвета. Духа нет и незачем придумывать.  И природу человека не изменить. И хватит впадать в заумь, как унылый Яков, пора начать жить.
                - А как же монахи? Как мой сын, наконец?  Он ищет для себя духовный путь.
        Она ждала, скажет: наш сын.
                - Что в нем не так?    
                - Ладно, о сыне не будем. Я о монахах.
                - А я о нормальных людях. Есть такие, что верят в потусторонний мир, в духов, привидений, летающие тарелки,  и живут лучше нас. Почему? Потому что умные, отделяют одно от другого. Не путают мир реальный и мир фантазий.  Соня, выходи за меня замуж, иначе тебе не выжить, ты это понимаешь? Согласна или нет?
                - Куда ты меня ведешь?
                - В чебуречную,  ты же не откажешься?   
                - Я чертовски голодна, - она засмеялась и увидела, как женщина, одетая в серое, с шарфом цвета прелой соломы на голове, медленно переходила дорогу и оглядывалась на них. Шарф  знакомый: такой висел на крючке в прихожей.
           Женщина перешла дорогу,  повернулась и с ужасом уставилась на них.  Это была Люба. Софья приостановилась.
                - Невестка.
                - Не оглядывайся.
                - Мы скрываемся, да?
                - Пойдем же, я покажу  пейзажи, тебе понравятся, тут недалеко, - он крепко сжал ее локоть и почти насильно повлек за собой, потянул вниз по ступеням, туда, где толпился народ у стойки и в нос ударял едкий  запах горелого масла. Софья посмотрела на стены, но пейзажей не обнаружила, -  О, черт, не в ту дверь. Еще немного, еще чуть-чуть, пожалуйста, не умирай от голода, - они немного прошли, и оказались в прохладном, почти пустом зале, вкусно пахло мясом, - Чебуреки это святое. Ты только посмотри. Как тебе?
      По периметру зала были развешаны пейзажи ее любимой «мокрой» акварелью, действительно, великолепные: тут и побережье, и лодки и рыбой, и рыбаки, и закоулки старого Крыма с кирпичной стеной в розах, и смеющаяся девушка в красном сарафане. 
         
       Прихватив чебуреки и пиво, заняли столик  под навесом,-  радовал прохладный ветерок со стороны бухты.  Чебуреки съели быстро, Григорий  пил пиво и смотрел на нее, и она неловкости  не испытывала, его взгляд убеждал: да, хороша.
                - Ни черта сейчас не поймешь. Женщина за пятьдесят выглядит не старше тридцати. А какая-нибудь восемнадцатилетняя, разочарованная в жизни, кажется  десятка на два старше.   Ладно, если от сытости, ладно, если жизнь удалась, но чья заслуга твоей молодости? Может, влюблена? Не допущу, если не в меня,  – он шутливо погрозил пальцем.
                - Природа щадит пока.
                - Природа кого щадит, кого нет. Но если женщине хочется нравиться…
                - Я дважды вдова.
                - Звучит зловеще. Если бы я тебя не знал, сбежал бы.
                - И знал и сбегал.
         Настроение изменилось, будто призраки замаячили, закружилась голова, от пива, от напряжения, от его взгляда в упор, но он не почувствовал:
                - Помнишь портрет Декарта в мастерской Якова? Кстати, у меня тоже есть копия, но главное – не портрет, а рама. Из гипса, грозди винограда и лошадиные головы по углам.  Рама тяжелая, я все гадал, упадет – не упадет, прихлопнет – не  прихлопнет. Эти лошадиные головы Якова напоминали: приставить уши, и маски не надо, - он засмеялся, но ей было не смешно, – Извини, не удержался. Я ведь не поверил, когда узнал, что ты вышла за него замуж. Наверное, бриллиантами тебя заманил.
                - Вшитыми в стул?
                - Этот дятел имел шансы  быть отцом.
                - Он и был отцом.
                - Не преувеличивай его роль.
                -  Миша верующий, как Яков.
                - Ерунда,  Мишка – верующий, пока на этом можно заработать.  Он из победителей. Яшка –  из проигравших, дятел, всю жизнь молол языком, думал, чего-нибудь намелет, ни на что не был способен. Безобидный дурак, - он допил пиво, стукнул кружкой по столу и добавил: - Хотя и не дурак.
                - Дурак – не дурак, ладно, но каким местом Миша, считающий себя спасителем, еще и победитель?
                - Разве  есть разница?
       Он засмотрелся на девицу,  вернее, на ее грудь и плечи, - степень обнажения далеко за рамками приличия.  Гладенькая, беленькая. Два варианта: местная, работает, поэтому некогда загорать, или только что приехала с северных широт.
 
      Софья поднялась. Он повернулся к ней с виноватым видом, взял за руку, пытаясь удержать:
                - Прости, больше не буду. Побудь еще со мной, - попросил он.    
                - Тебе есть чем заняться: домик с огородиком, - посадишь крыжовник, будешь есть и родину вспоминать.
    Шутка не удалась, он был серьезен, тоже встал, взял ее за руку и повел к морю.
                - Одно время я был привязан к Якову, когда в школе учился. Уж очень тоскливое было время, спасибо ему, просвещал понемногу. Но художник из него никакой. Его мазня для народного театра сходила. Он не утруждал себя.
                - Не утруждал, точно, - она засмеялась.
                - На завод к нему приходил с Николаем, Иван к нам присоединялся, когда приезжал на каникулах.
                - Ты был у него? Но ведь вы, мягко говоря, не любили друг друга.
                - Это при тебе, он ведь ревновал тебя, Николай ничего не замечал, - что он вообще замечал, - подумала Софья,  - Мы с Ваней как-то пришли к нему, лето,  от печи жар, вентилятор  завывал так, что голова лопалась.  Естественно, бутылка сухого. Только сели, явился парторг, нужно срочно написать объявление о партийном собрании. Парторг  нервничает, уговаривает: Яш, а, Яш, надо, чтобы через час уже висело на проходной, и, пожалуйста, в слове «Повестка», букву «т» не забудь, как в прошлый раз. Яков встает во весь свой рост и заявляет: платите больше, и все буквы будут. Знаешь, зачем я повесил  Декарта над кроватью? В память о нем.  Какой - никакой, а учитель жизни, других не было.
                - А ты чей учитель?
                - Художникам помогаю, на другое не претендую.
                - Да, помню, художники всегда голодные, им надо помогать. Ты с руки не пробовал их кормить? 
                -  Не начинай, пожалуйста. Ты мне нужна, Соня.
                - Когда-то ты говорил:  голодный зверь бродит в пустыне. Опасна встреча с ним. Вдруг пересеклись в одной точке два зверя  и побрели одной дорогой, ни один из них не одолеет другого. Голодать им  также естественно, как обходиться без секса. Помнишь?
                - Ницше начитался всего лишь.
                - Да? А помнишь, мы с тобой слушали музыку?  Звуки трубы вызывали у тебя  смех.  Такой, что ты синел, я боялась, скончаешься, потом у тебя болел  живот. У меня тоже, я возмущалась, что смешного в музыке, и смеялась тоже.  А помнишь, ты говорил: моя жизнь как  творение галактик во вселенной. Мощная звезда  притягивает  космический мусор. Я обиделась: никогда не считала себя мусором.
                - Я  тоже не считал, поэтому приехал к тебе.
                - Ностальгия по прошлому?
                - По голодному во всех смыслах времени? Нет. Надежда на будущее.
                - Не поздно ли?
                - Нет.
           Наступил вечер, зажглись огни, стало прохладно.
                - Мне пора, - она резко оторвалась, боясь, что он задержит, и заспешила к остановке.