Проснулась поздно утром с неприятным ощущением тревоги. Что-то снилось, полосатое, как старый изношенный матрац, кто-то заглядывал в окно, пытался открыть. Было душно, она открыла форточку, под утро разбудили троллейбусы.
После смерти Якова вместо ярких красочных снов погружалась в темный, с завихрениями туман. Запомнила из последнего встречу с сестрой на лесной поляне. «Как это умирать?» - спросила ее. «Не спрашивай, сама испытаешь, а меня нет, я ушла окончательно и безвозвратно».
«Неотвратимость наказания», - всплыл чей-то голос. Судья в мантии из телевизора спускался по ступеням к новому жилищу в старом доме.
Не надо было так наедаться салатов, да еще выпила.
Сын ночевал неизвестно где, вставать с раскладушки не спешила и прислушивалась к шуму машин за окном, ждала, когда на остановке под окнами с визгом грохнут двери троллейбуса. Хлоп – открылись, хлоп – закрылись, нет пассажиров. Захолустный район, не похоже на город русской славы.
Навязались слова: неизбежность, неотвратимость, неприязнь, неприятие. Кого, чего? С трудом встала и поплелась на кухню.
Решила поджарить оставшуюся картошку, стояла рядом с плитой, но картошка подгорела до черноты. Непонятное нашло на нее, видимо, сказалось внутреннее напряжение. Страх? Скорее, ужас. Может, в тот момент произошла кратковременная остановка сердца, и она ощутила смерть. Не могла сдвинуться с места и только уговаривала себя: успокойся, посмотри, на подоконнике цветут белые фиалки, скоро заглянет в окно солнце. Прислушайся, слышишь? детские голоса, - рядом с домом спортивная площадка. Да, мы все умрем. Все люди смертны. Нельзя так бояться, нехорошо.
Но ей было так плохо, будто душа билась в припадке.
И в этот момент ожил телефон:
- Здравствуйте, Софья Леонидовна, как чувствуете себя? – услышала она вежливый голос Лены.
- Спасибо, нормально.
Что-то есть, какая-то связь на расстоянии, позволяющая чувствовать боль другого, потому что Елена спросила:
- Вам ведь плохо. Что-то случилось?
- Пройдет, - очень хотелось думать, что ей нравится Миша.
- Сходите на пляж, тут недалеко, одна остановка на троллейбусе, дойдете до парка имени адмирала Ушакова, он же основал этот парк. Спуститесь к морю, увидите забор, обойдите, там мелкая галька и песчаное дно. Мало кто знает это место.
Троллейбуса так и не дождалась и по улице развалюх на фоне дворцов по крутому спуску попала в оазис зелени и прохлады. Лиственные деревья и кусты, ярко высвеченные на солнце и затененные другими деревьями - любимый цвет успокоил. Как раньше, как случалось в лесу в любое время года, погружение в мир природы отозвалось душевным умиротворением,
Спасибо Федору Ушакову, надо обязательно посмотреть его биографию, хороший был человек.
Но нашелся кто-то, лишенный чувства прекрасного, на могучем дубе повесил объявление: «Сдается жилье посуточно, недорого».
Она свернула с дороги и наткнулась на руины круглой бетонной площадки, ржавая арматура торчала в разные стороны как щупальца монстра. Сквозь трещины бетона густо проросла трава. Бывшая танцплощадка. Обошла горку гипсовых осколков: части тела, навешанные на металлические штыри, - восстановлению не подлежат. Похоже, здесь стоял пионер с горном. Советская парковая культура ушла сама по себе, а впечатление, что погибла под бомбежками.
Путь перегородила железнодорожная насыпь. Правильно решив, что пара отдыхающих с надувным крокодилом приведет куда надо, нырнула следом за ними в сырой тоннель. Вынырнула и увидела манящую панораму синего моря на фоне голубого неба.
Пляж из бетонных плит, местами разбитых, видна почерневшая арматура, - не понравился. За забором, как и предсказывала Лена, узкая песчаная полоса, добралась через валуны, закрывающие обзор. Вот почему здесь никого нет. Сняла обувь и погрузила ноги в теплый песок.
Вода обожгла холодом, и, чтобы не растягивать мучительный процесс медленного погружения, нырнула с головой и поплыла, как умела. Тело быстро перестало ощущать холод, но боялась переохладиться и заставила себя выйти на берег. Приятно лечь на мягкий песок и закрыть глаза, подставив тело солнцу. Ощутила легкое жжение, плечи чуть-чуть покраснели, опять вошла в воду, уже увереннее.
Домой шла пешком, очень хотелось позвонить Лене, поделиться восторгами, с трудом себя сдержала, нельзя быть навязчивой.
А ведь Лена старше Нины, - Софья остановилась, факт ее поразил. И внешне они разные: Елена узколицая с солнечными зайчиками в светлых радужках, гибкая, ей бы прыгать и танцевать, не то, что медлительная Нина, луноликая с темным взглядом, если всмотреться, в глубине черные точки страха. Однажды приснился ее взгляд в упор, мерцающий в свете луны, зрачки вытянулись как у кошки, - и это было страшно.
Когда обедала, кто-то пришел. «Привет, мамуль! Ты дома?» - сын заглянул на кухню.
- Входи, не стесняйся, ругать не буду за то, что ты дома не ночевал, - она засмеялась, но он оставался серьезным, – Ты был у женщины? – спросила вдруг.
- Да, я был у жены, - ответил он.
- У жены, - эхом повторила она, но смысл сказанного дошел не сразу.
- Да, я женат, жена скоро придет, и вы познакомитесь.
Неожиданная новость, а ведь дочь предупреждала. Она почувствовала обиду, будто сын обманул ее. Обида душила, но молчать тяжелее.
- Где она скрывается? – спросила ровным голосом без интонаций.
- В одном месте, у знакомых. Они уехали и оставили ей ключи от квартиры.
- Кто она? Сколько ей лет? Есть ли у нее имя, наконец? – Софья возвысила голос.
Бабища, толстая, безобразная, а он попался, была бы любовь, сказал бы матери, а не так, втихаря. Скоропостижный брак, потому что она беременная двойней.
Сын рылся в пакетах, потом в ящиках кухонного стола, что-то искал на полке, заставленной банками. Перестал, скрестил руки на груди, нервно дергалась нижняя губа, - признак сильного волнения.
- Комната эта куплена на ее деньги. Немного помог Григорий Григорьевич, что я говорю, он очень помог, если бы не он, не было бы ничего. У нее была комната в общежитии, не знаю, что произошло, но договор купли признали недействительным, ее выселяли, пока не вмешался он. Комнату продали и купили эту. Ты что-то имеешь против? У тебя есть другие варианты? Если нет, радуйся, что мы не бездомные.
- Что ж ты прятал от меня свою жену?
- Из-за Любы. Она боялась встречи с тобой.
- Значит, Люба, - редкое сейчас имя. Как ты представляешь жизнь втроем в одной комнате?
- Я думал об этом, часть можно отделить стеной из гипсокартона.
- Можешь сделать?
- Да.
- На деньги жены?
- Это моя забота, - он посмотрел на часы, - Люба ждет.
Закрылась дверь, сын спускался по лестнице в ритме стаккато, от форте до пиано, грохот железа, визг, хлопок, - полный ступор. Почему часть, а не половину? – подумала запоздало, но спрашивать некого.
Услужливо всплыло предупреждение дочери: куда ты, мать собралась, ведь Мишка не сегодня – завтра женится. Окрутит какая-нибудь стервь, нормальная за него замуж не пойдет, и что ты будешь делать на совместной кухне? Закончится тем, что стервь подсыплет в твою кастрюлю крысиного яда, вот и сказке конец.
Вот тебе и Елена, размечталась, а ведь друзья знали, что Миша женатый. И Лена тоже знала.
Миша привел жену вечером, когда Софья уже устала ждать. Маленькая, худенькая, с желтым, нездоровым, рано увядшим лицом, в серой майке и длинной юбке в мелкий цветочек, боязливо вошла в прихожую, прячась за спиной сына, чуть выглянула и тихо, заикаясь, заговорила:
- Меня зовут Люба, а вас, я знаю, Софья Леонидовна. Как вам у нас нравится? На море были?
Софья не сразу поняла, что задан вопрос.
- Да, да, была, сегодня. А ты? Что-то бледненькая.
- Нет, нет - она затрясла головой, - на море не хожу и не загораю.
- Местные жители редко загорают, этим их можно отличить от приезжих, - объяснил сын.
- По тебе не видно, - усмехнулась Софья.
Сын с опаской смотрел на мать, боялся, что устроит скандал. Люба тоже испугано смотрела и все пыталась растянуть в улыбке судорожно сжатый рот.
Миша скрылся в комнате, а Люба, лишенная опоры, прижалась к стене и стала сумбурно говорить о чем-то, не соответствующем моменту. Что-то вроде, ах, какие прекрасные носочки продаются в магазине. Перескочила на сумки, снова вернулась к носкам, нет, косметика, незаметно перескочила с ширпотреба к воспоминаниям о своем отце – профессоре. К ним в гости приезжал Григорий Григорьевич. Ах, как жаль, рано умер. Нет – нет, не Григорий… отец, он умер вовремя. Ой, что я говорю, - она зажала рот ладонью, - то есть ему было много лет, когда он умер. Она запуталась и замолчала.
Софья подумала, может, у нее психиатрический диагноз?
Сын, наконец, вышел из комнаты, переодевшись в майку и шорты, втроем сели за стол на кухне, Софья с вечера приготовила пирожки, Мишины любимые, с начинкой из сушеной груши. Тесто такое, что хоть месяц храни, не испортятся. «Муж объелся груш», - захихикала Люба, откусывая пирожок, и подавилась. Долго кашляла, слезы потекли по раскрасневшимся щекам, лицо разгладилось, помолодело, Софья отметила правильные черты. Портил впечатление взгляд серых глаз, временами затуманенных как у слабоумной.
Миша обещал завтра поставить стену, есть рабочие, стройматериалы, до вечера справятся, и они ушли.
Софья жалела, что сцена знакомства проходила в атмосфере неловкости, настороженности и недоброжелательности. В этом винила себя. Уж, лучше бы Люба надерзила, ну, поскандалили, потом бы помирились и успокоились.