Сын хотел, чтобы ей помог Константин, он был в городе. Но она отказалась. Позвонила дочери, что билет купила. Маша поездку не одобрила: куда и зачем ехать? Бросать работу, ради чего? Понятно, едет к сыну. Но ведь там ни друзей, ни знакомых, а у Мишки своя жизнь.
Как будто у Софьи было много друзей. Так, коллеги. А работу и там себе найдет.
Провожать на вокзал пришла математичка, как-то узнала. Она бегала, суетилась, покупала пирожки, воду, помидоры, совала в Софьину сумку. А Софья смотрела на привокзальную площадь, на людей и думала, что этого больше не увидит. И ничего не чувствовала, как будто уже рассталась с городом.
Поезд тронулся, Софья в последний раз посмотрела на замершую как на торжественной линейке математичку и отвернулась от окна.
Вместе с ней ехала молодая женщина с уставшим лицом, а, может, так казалось, потому что бледное без косметики. Гладкая прическа, длинная ситцевая юбка и широкая, будто с чужого плеча, теплая кофта – облик верующей.
- Повезло, что не с мужчинами, - сказала она и улыбнулась.
Сложила полупустую сумку и пару пакетов на верхней полке и ловко забралась следом. От одежды исходил несвежий запах долгого пребывания в затхлом помещении. И почти сразу уснула. Обнажилось белое колено, Софья прикрыла женщину простыней. Пусть спит.
Хотелось тишины. Но наискось сидели две дамы, пили пиво и громкими навязчивыми голосами пугали одна другую жуткими историями об убийстве взрослыми детьми престарелых родителей. Пугали долго, Софья задремала. Но пронесся мимо со свистом состав, и разбудил ее.
Из соседнего купе доносились голоса: глухой мужской и женский, молодой и звонкий. Слов не разобрать. Голоса усиливались, Софья услышала:
- Хочешь похудеть? Что сидишь? А? Двигайся, по проходу, выходи на станциях. Птицей летай. Птицей, понимаешь?
Ему отвечал женский, оправдывающийся:
- Выхожу, почти на всех станциях, даже на коротких, и что-то из еды покупаю.
- Покупаю, - передразнил мужчина, - а ты не покупай. Красотой радуйся, и этим будешь сыта.
Он как-то странно строил предложения. Какой-то дефект. Нет, не речи. Может, думал на другом языке, и приходилось сначала переводить, потом отвечать.
За окном плыл густой сосновый лес вперемешку с лиственными деревьями, мелькали редкие населенные пункты и брошенные избы с заколоченными окнами или черными провалами, вместо них.
- Что-то случилось? – сочувственно спросила проснувшаяся женщина на верхней полке, - вы помолитесь, легче станет.
- Да, вот, печально смотреть на все это.
- Много пустых мест. Брошенные поля, изрытые как после боя. А вы на отдыхе?
- К сыну навсегда. Брат – художник, в деревне живет, в Тюменской области, еще дочь в Питере, больше никого, умерли.
- Бог дал, бог взял. Они уже на небесах. А вы помолитесь, помолитесь, молитва успокаивает.
Напрягало, что женщина верующая, вероятно, паломница. Надо знать их язык. Язык, естественно, родной, русский, но смысл разный. Скажет так, а верующая воспримет иначе. Вдруг обидится.
Но поговорить хотелось.
- Брат умеет лечить неизлечимых больных. К нему отовсюду приезжают. Он слушает больного и рисует. По рисункам излечиваются. Его святым считают. Не грех ли у вас?
- Не печальтесь, - улыбнулась женщина, - дар исцеления от бога. Не верите? А вы спросите, - она показала на потолок, - помолитесь, он вам ответит. Все наши мысли от него.
- Я сама думаю, своей головой, - возразила Софья.
- Нет, мысли к нам приходят, - она опять показала на потолок, - жаль, чаще оттуда, - она ткнула пальцем в пол, - от дьявола. Молитва их очищает, - она взглянула в окно: – Ой, скоро выходить! - легко спрыгнула с полки, подхватив полупустую сумку, заспешила к выходу.
Софья снова ощутила запах несвежей одежды. Женщина приостановилась и почти прокричала: «Духовника себе найдите, наставника, обязательно, он вам поможет».
- Каждому наставник нужен. Как иначе. Ведь никто не знает, правильным ли путем идет. Наставник и подскажет и покажет, - пробормотала Софья вслед исчезнувшей женщине.
Молодая учительница географии жаловалась на мать, принимавшую в доме паломников. Они являлись, когда угодно, без предупреждения, вонючие, - учительница морщила нос. И еда у них однообразная: быстрорастворимая лапша да чай в пакетах. Люди тихие, незаметные, спали на полу, все бы ничего, но запахи после них еще долго оставались. Квартиру не успевали убирать и проветривать, появлялись новые паломники: приветливые, стеснительные в быту, но не мытые. Изредка кто-то робко просил принять ванну, мать разрешала, но дочь отказывала. Одна радость: закрыться в ванной, налить воду и вдыхать запах благоухающей пены.
Поезд остановился, и место ушедшей женщины заняла девица – красавица, ухоженная, свежая, загадочная. Загадка только для самой себя, еще для ровесников, но не для провожающего мужчины в возрасте отца. Прощальный поцелуй не походил на отцовский.
Девушка погрузилась в мечты с улыбкой на пухлых губах. Кажется, она беременная. Смелая. Хотя вряд ли мужчина ее бросит в таком состоянии. Пусть рожают, вон, сколько свободной земли.
Софьиных детей ценили бы в Китае, не торопятся рожать. Какие дети, если Миша заводит как кликуша: человечество гибнет, вот уже скоро, через полгода, месяц, неделю, завтра. Маша эгоистка, нянчиться с младенцами не для нее.
Рано утром проводница стала трясти девицу, скоро ей выходить. После остановки Софья впала в дрему, есть не хотелось, пила чай и снова дремала. Некоторое оживление внесли пограничники и служба таможни, украинские показались приветливей. Или она стала предвзятой? Заочно полюбила ту страну, в которой собиралась жить?
Опять дремала, покачиваясь на своей полке, просыпалась и прислушивалась к голосам из соседнего купе.
- Первый человек, возник, когда появился учитель.
- Откуда? С луны? – ответил насмешливый женский голос.
- С вами, женщинами, интересно и нелегко. Вы все конкретно воспринимаете. Учитель был послан богом. Но это трудно объяснить. Это как шестое измерение. Как вам его изобразить, если мы в трехмерном пространстве?
- Иногда я думаю, мир бы ничего не потерял, если бы конкретного человека ничему не учили, а сразу приставили к станку или лопате, - снова женский голос.
- Круто, но неправильно. Знания даются, чтобы не погибнуть. Человека надо спасать, а не лопату.
Человечество погибнет от невежества, вот уже скоро, через полгода, месяц, неделю, завтра.
Над ухом раздался гудок, промчался встречный поезд. Наступила тишина, укачало пассажиров. Лежат себе на полках, покачиваясь, и не догадываются, что кто-то их спасает.
Ее тоже укачало, и вдруг явственно услышала: «Убирайся вон! Ты мне жизнь испортила! Из-за тебя, все несчастья из-за тебя!»
Кто кричал? Муж? Сын?
За окном темно, но на небе, там, впереди появились багровые отсветы. Идет бой? Стреляют? Проходивший мимо мужчина объяснил: «Это свет большого города. Скоро будет длительная остановка». Кто-то спросил, что за город. Ответа не расслышала.
Через два купе на боковом месте лицом к ней сидел Николай. Точно он. Молодой. Держится прямо. Отвернулся к окну. Наклонился, стал рыться в сумке. Делает вид, что роется, а сам косится на ножки торгующей пивом из ресторана. Встал, приблизился. Никакого сходства, только прическа.
Доброжелательная попутчица с верхней полки, лучезарно улыбаясь вставными зубами, спросила:
- Наверное, отдыхать едете или в гости?
- Нет, к сыну. Муж умер, я осталась одна. Квартиру забрала его дочь.
- Все будет хорошо, черная полоса сменилась светлой, ведь вы едете к сыну, будете жить вместе с ним на Черноморском побережье в теплом и самом красивом городе, - утешила ее попутчица.
Не все будет таким, как она представляет. Не маленькая, к этому готова. Зато конец холоду, снегу, скользким дорогам.
Поезд прибыл в Симферополь. Она вышла из вагона, к ней спешил мужчина, походка как у сына, да ведь это он! Возмужал, изменился, обнял ее, и она вдохнула родной запах. Отстранилась:
- Тебя трудно узнать, взрослый стал.
- Еще бы, скоро пойдет четвертый десяток.
- Я была у брата, жила у Кузьмы. Ты горел.
- Кузьма еще жив? Молодец! Да, было, пятки обгорели. Маша помогла с операциями.
- А я ничего не знала.
- Не хотелось огорчать тебя, такую глупость сотворил
Он смотрел на нее, и она отметила, рад встрече.
Приподнятое настроение не покидало. За окном автобуса сменялись пейзажи, напоминавшие картины итальянских художников – пейзажистов.
* * *
После комнатушки у сердобольной Нади ее не смутило жилье в старой двухэтажной почти развалюхе. Зато Сталинской постройки с высокими потолками и толстыми стенами. Зимой тепло, летом прохладно.
Дом, как и положено стилю, с колоннами у входа. Правда, колонны осыпались, в подъезде через всю стену проходила глубокая трещина, и, как потом выяснилось, деревянные перекрытия были в аварийном состоянии, - здание в любой момент могло рухнуть, сложиться как картонный домик.
Она переступила порог нового жилища и обрадовалась: комната большая, можно огородиться ширмой (где-то же продаются), мешать сыну не будет.
Не сообразила, что площадь казалась большой, потому что пустая, только в углу свалены туго набитые сумки с вещами и у стены раскладушка. Даже не было штор.
- Вот, располагайся. Я пока занят, временно живу в другом месте, - коротко объяснил он отсутствие необходимой мебели.
Он ушел, и она осталась одна в квартире, соседи, супружеская пара пенсионеров, как сказал Миша, на даче караулили черешню от бомжей.
На следующий день Миша привел друзей: Ксению и Андрея. Оба худые, в белых майках, с выгоревшими волосами и красными носами походили на брата и сестру.
- Вчера на пляже сгорели, - объяснила Ксения. – Первый раз выползли вдвоем. Все некогда было, работаем. Андрей – тренер, я в школьном лагере воспитательница.
- Учительница! - обрадовалась Софья,- Коллеги, значит. Я преподавала русский язык и литературу.
- Да, - удивилась Ксения, - Миша, ты почему не говорил, что Софья Леонидовна учительница? Я ведь думала, что вы крестьянка.
- В смысле? – Софьины брови поползли вверх.
- Ну, хозяйством занимались, огородом, варенье варили.
Обе посмотрели на Мишу, он о чем-то говорил с Андреем.
Сын куда-то заторопился, и Ксения с Андреем повели Софью на прогулку. Улица, на которой жил Миша, оказалась пыльной, и незатененной. Деревья были, но какие-то тщедушные. Трава на газонах пожухла.
Нежарко, но лето давало о себе знать, Софья ощущала симптомы повышенного давления, ее пошатывало, но согласилась забраться на Малахов курган.
- Это святое место, погибло много народа, и в Турецкую и в Отечественную, - увлеченно рассказывала Ксения.
Что ж, пусть рассказывает, Софья не призналась, что тут бывала много раз. Андрей молчал и улыбался ей. Вежливые молодые люди.
Улица раздражала контрастом богатства и нищеты: за рядом лачуг с перекошенными окнами и гнилыми рамами возвышались частные дворцы с кричащей лепниной. На дороге иномарки обгоняли допотопные с облупленной краской троллейбусы, двигающиеся рывками и со скрипом.
Долго поднимались по ступеням, у Софьи кружилась голова, но стеснялась признаться в этом. Потом долго искали скамейку, нашли в конце аллеи.
- Это аллея Дружбы, здесь раньше были таблички, кто какое дерево посадил. Все растащили, - объясняла Ксения.
- Вон тот платан посадил первый космонавт, - Андрей показал на раскидистое дерево с мощными ветвями.
- Нет, не этот, вон тот, - Ксения махнула в противоположную сторону.
Молодые заспорили, Софья воспользовалась, сунула в рот таблетку и запила водой из пластмассовой бутылки. Залюбовалась в просвете между деревьями дымчато-лиловой полосой моря. Андрей перехватил ее взгляд.
- Может, вы хотите на пляж?
- Купальника нет с собой. Надо вернуться домой.
- Не надо, не сейчас, еще погуляем, - настаивала Ксения.
Молодые переглянулись, Софье не понравилось, будто выманили из дома, но ни на чем настаивать не стала. Только настроение испортилось.
- Надо новоселье устроить, - вдруг предложила Ксения. – Андрей, что же мы не сообразили раньше?
- Но ты ведь знаешь, Миша очень занят.
- Ладно, не сегодня, и не завтра. Через неделю.
Софья кивнула.
Гуляли долго, побывали в центре, прошлись по улице Ленина. Когда вечером, расставшись с друзьями, вернулась домой, окно в комнате было зашторено синей, переливчатой тканью. Цвет вечернего неба при скудности освещения углубил пространство, и оно казалось еще больше.
Комната сына всегда была погружена в полумрак, и только узкий луч света был направлен на книгу или тетрадь. Ни Софья, ни Маша не любили неосвещенных углов, но Миша не обращал внимания на их ворчание.
- Мишка, ты эгоист. С тобой ни одна не захочет жить. Так и умрешь бобылем, - пугала Маша.
Отмахивался от нее как от надоедливой мухи, не отрываясь от книги.
Идею с новосельем поддержал, но предупредил, что все приготовления на ней, ему некогда.
Она утром съездила на рынок, Ксения обещала прийти помочь, но не смогла: Андрей повредил ногу, оступился на ровном месте, сидят в очереди к травматологу, на новоселье не смогут прийти. Но пусть не волнуется, их заменят Лена, тоже учительница, и ее муж Павел, преподаватель университета, учился вместе с Мишей.
Когда Елена появилась на пороге их дома, держась за высокого, плотного мужчину, у Софьи на мгновение остановилось сердце. Если бы она верила в переселение душ, считала бы, что сестра Нина воплотилась в образе этой молодой женщины.
Посмотрели комнату, Павел посоветовал кондишен, жара начнется в конце июля, без него никак даже в старом доме с толстыми стенами.
Лена рассказала, что перед аспирантурой Миша жил у них, они вместе с Пашей поступали. Жили весело, даже удивительно, как мальчики смогли подготовиться, - она засмеялась, но взглянув на Софью, покраснела.
После ухода гостей Софья долго не могла уснуть, перебирая события вечера. Сердце матери не обмануть, Миша тянулся к Елене, и ей тоже нравилось, когда он был рядом. Он вышел, и она погрустнела.
Нет, не зря явилась Елена, так похожая на сестру. Почему бы сыну ни жениться на ней? Если у пары нет детей, значит, никто не осиротеет.