Смеркалось. Гаврила вышел из гостеприимного дома, где хозяйка все подливала и подливала в граненый стакан самогонки, сдобренной сушеной вишней с сахарком, приговаривая при этом:
- На посошок, Гаврилушка.
И он пил не пьянея. Закусить было чем. К Пасхе готовились в деревне особенно старательно. Стол, заставленный нехитрой посудой, ломился от разной снеди: блестели крашеные луковой шелухой яйца; блинчики утопали в растопленном масле; пирожки с печенкой, картошкой, капустой и неизменные тарочки горкой красовались на чудом уцелевшем подносе; зажаренная в русской печи курица с румяной картошкой; кисель, сваренный густо, чтобы можно было хлебать его ложкой; рисовая каша, украшенная вареньем, - словом, все празднично, по-деревенски красиво и нарядно было на столе. Гости ходили из дома в дом, лакомились, где свежей рыбой, а где и пельменями, слепленными всей семьей специально к Пасхе господней, плясали, пели частушки и песни.
Хотя Советская власть уничтожила храм, хотя в деревне не было церковнослужителей, но тайком люди накладывали на себя крестное знамение. Дети росли некрещеными, однако, провожая дочь или сына в лес или на реку, мать обязательно скажет:
- Ну, с Богом!
А это значило: храни тебя Господь!
В Пасху никто не прикасался к топору или пиле. Заготавливали дрова загодя, чтобы хватило на несколько дней. Только по хозяйству приходилось справлять все: доить корову, чистить хлев, кормить скотину. Считалось дурным знаком что-либо делать инструментом, шить или вязать. В этот день гуляла вся деревня.
Гаврила пришел из ближней деревни в Тубу, чтобы заказать местному кузнецу Миронычу железный бак, столь необходимый в хозяйстве: скоро свадьба сына, и надо нагнать самогону.
Он шел по улице, сытый, в меру пьяненький, довольный и счастливый. Все удалось ему.
Заказ принят и через два-три дня будет выполнен.
Пройдя несколько метров от широких ворот Тубы, Гаврила остановился, огляделся, не понимая, откуда доносится едва различимое хрюканье, и в уже сгустившихся сумерках увидел свинью. Она рылась в черноземе картофельного поля, находя оставшиеся в зиму картофелины, плохо собранные школьниками, которым был отведен этот участок.
Гаврила сошел с утоптанной и отъезженной дороги в поле, с трудом переставляя ноги в кирзовых сапогах, то и дело вязнувших в непросохшей земле, совсем недавно освободившейся от снега. Подойдя к свинье, которая продолжала заниматься любимым делом, он постоял, снял фуражку, вытер ею выступивший пот на лоснившемся сытом лице и попытался согнать животное с места. Свинья сопротивлялась. Она не хотела идти, стала визжать, не подчиняясь чужому человеку.
Свинья эта недавно опоросилась, принесла 12 поросяток, и дядя Вася в светлый день Пасхи решил отнять поросят от матери. Он чистил хлев, наводил порядок для малышей, а Машка, крупная, нежно-розовая свиноматка, бродила тут же, мешая ему. То ткнется рылом в ногу, то в лопату, то под зад пихнет.
- Иди, иди, Машка, во двор, не мешай мне! – открыв дверь, произнес хозяин и выпустил свинью на свободу.
Машка порылась во дворе, обнюхала все углы, похрюкивая звонко и счастливо, наслаждаясь неожиданной свободой. Увидела приоткрытую калитку, носом раздвинула ее пошире и выскочила на улицу, ведущую в поле. И пошла, пошла, радостно хрюкая, обнюхивая каждую выброшенную палку, кусок дерева, подталкивая камень, неожиданно попавшийся на пути. Остановилась, когда учуяла запах картошки, стала рыть землю, и в этот момент Гаврила увидел ее. Он тут же нашел палку, которой осенью ребятишки вытаскивали печеную картошку из костра, и погнал свинью к лесу. Она сопротивлялась, лениво передвигая ногами, по-прежнему хрюкала, не понимая, куда ее гонят. Это злило Гаврилу, он бил ее по заду, торопясь поскорее загнать в лес. Помутненным сознанием мужик понимал, что делает что-то нехорошее, но это была кратковременная вспышка совести, которая быстро погасла.
Вот и дорога, идущая по лесу, но внезапно свинья остановилась и заупрямилась, не желая двигаться дальше. Вероятно, она вспомнила своих малышей, которых подошла пора кормить. Тугие соски, требующие немедленного употребления, касались теперь земли, и завизжала громко Машка, когда в очередной раз Гаврила ударил ее по заду. Так с ней никогда не обращались. Она помнила ласки хозяйки и хозяина, которые бережно похлопывали ее, почесывали за ушами, поглаживали по спине.
Гаврила рассвирепел. Он стал бить ее по спине, по голове: свинья не двигалась с места.
- Услышат, прибегут люди на крик, - со страхом подумал он. – Надо кончать.
Когда в очередной раз Гаврила ударил Машку, она сорвалась с места и укусила его за руку. Палка выпала из рук ненавистника, и он упал от боли, соскользнув на прошлогодних листьях березы. Свинья сама пошла по дороге, ведущей в Зарубину. Это обрадовало и успокоило Гаврилу. Он шел за ней, убыстряя шаг. Вдруг Машка снова остановилась, будто поняла, что идет не домой. Одним глазом, боковым зрением она следила за человеком, который шел за нею, помахивая уже не палкой, а тяжелой дубинкой. Совсем темно стало, а они прошли половину пути.
- Надо поторопиться, а то придется валандаться всю ночь, - думал Гаврила. Хмель вылетел из головы. Здоровый крепкий мужик, он не раз хаживал на охоту, справлялся с медведем, никогда никого не боялся, а перед свиньей взяла его оторопь. Поравнявшись со стоявшей Машкой, он снова ударил ее по спине. Она взревела дико, рванулась от мужика в лес и побежала. Гаврила бросился за ней, на ходу выхватывая охотничий нож, который находился всегда при нем.
Машка вдруг уткнулась в огромную кряжистую лиственницу, поваленную прошлым летом ветром - смерчем, остановилась, развернулась и, встав на задние ноги, толкнула своего обидчика так, что тот не устоял на ногах, бухнулся прямо в яму растаявшего снега. Она пошла прямо на него, одержимая желанием наказать, растоптать человека. Гаврила барахтался, пытаясь подняться, но Машка мотала головой и била в живот ему, кусала руки. Он нанес ей несколько ударов ножом, но Машка вырвалась и снова побежала. Она бежала по лесу, раздирая соски в кровь и не замечая боли. Мужик догнал ее, окровавленную, пытаясь свалить и перерезать глотку. Наконец сильным ударом повалил на землю, долго бил по голове, пока она не захрипела. Все остальное он сделал ножом.
Утром, чуть свет, а тетя Варя уже на ногах. Ищет свою Машку, зовет ее. Вечером в потемках не стали искать, думая, что никуда не денется, придет домой к своим поросяткам.
- Настасья! – закричала тетя Варя. – Ты Машку мою не видала?
- Нет, не видала. А че случилось-то?
- Да мой-то вчерась вздумал Машку от поросят отлучать. Выпустил ее, она и убежала.
- Дак далеко-то не могла убежать, ищите в лесу, посоветовала соседка, - может, залегла где.
Дядя Василий с ног сбился в поисках пропавшей свиньи. Тетя Варя с утра костерила его самыми непотребными словами, и он, чтобы не слышать ругани жены, обежал все картофельное поле до самого Илима, но Машки нигде не было.
- След надо искать, Машкин след. Земля-то еще не высохла, - думал он и стал пристально всматриваться в чернеющее поле, обнаружив свежие вмятины Машкиных ног. Так и шел он по следам, пока их было видно. Василий - в лес. Долго бежал и уткнулся в поваленную лиственницу. А на ней, свисая, лежала машкина брюшина со сморщенными сосками. Тут же лежала ее истерзанная голова, исколотая множество раз.
Белугой взревел Василий:
- Это какой же стервец поднял руку на мою Машку!
Дядя Вася с тетей Варей жили на самом краю деревни. Жили обособленно, по гостям не ходили и у себя не принимали. Добросовестно работали в колхозе, двух дочерей выучили, они городскими стали, редко навещали своих родителей. А когда приезжали, родители гостей не созывали: дочери запретили.
В светлый день Пасхи они занимались домашней работой, в колхозном гулянье не участвовали.
- Вот Господь-то их и наказал, - заговорили бабы после случившегося.
- Какой Господь! Этот леший-то, Гаврила Зарубин, мясца вишь на свадьбу сынку своему припас.
- А кака така свадьба! Кто к нему таперича пойдет, рази жулье, как и он.
- Слышь ты, Анна, сказывают: валялся в ногах Гаврила-то у Василия. Пощады просил. Все, мол, заплатю, тока не подавай в суд.
- Заплатю. Вишь как прижало ево. Варнак… Черта ему лысова… Об чем думал, кады Машку убивал…
- Василий не должон прощать. Ишь чо захотел… Пощады ему…