- Драконье племя само по себе неугомонное, а мой знакомец крылатый особо бродячим нравом был отмечен. Не сиделось ему долго на одном месте. Вот однажды распростёр свои крылья да и улетел прочь из леса этого. – Ведьма вздохнула и умолкла.
- И что? И не попрощался даже? И не сказал куда направился? – возмутился кот, - вот же натура, блин блинский!
- Нормальная натура, - возразила Ведьма, - вполне драконья: не верить, не обещать, не прощаться… Так вот, улетел он, а я осталась. Жила себе, как жила, иногда на портрет поглядывала, да и всех делов.
Никифор хотел было возразить, что, скорее всего, не всё так гладко было, но решил промолчать – чем мудрость свою кошачью выявил. А Колдунья далее сказывала:
- Однажды птицы слух принесли, что в далёком краю заморском Дракона изловили и прилюдно казнить собираются. Их-то, кот, Змиев, не так-то много в мире нашем осталось, извели их великое множество. Кто за нрав тяжёлый поплатился, кто за поступки свои, а кого ради крови убили. Ходит в полусказочном мире глупость великая – будто-бы кровь драконья волшебную силу имеет и бессмертие дарует.
- Правда, что ли? – удивился кот, - вот уж не знал.
- Сила в крови драконьей тогда будет волшебная, когда дракон её по своей воле даст, и то это вопрос сомнительный, как по мне, - Ведьма была непривычно задумчива, ворошила свои воспоминания глубоко
запрятанные. Доставала из себя слова о прошлом, которое до сих пор её душу мутную тревожило.
– Как я о том узнала, задумалась: а не мой ли Дракон в беду попал? Вот и глянула в свой котёл-то. Глянула да и обмерла – поневоленный, в цепи закованный, измученный – не узнать. В драконьем обличье, не в человечьем, прикован он на площади городской, под солнцем палящим.
Я тогда недолго думала – метёлку схватила да и в путь. Сгоряча-то не взяла с собой ничего, окромя Пустого зелья. Его ещё Семижильным зовут, потому как в нём вода с семи рек собрана. Такое зелье будь-то колдун или ведьма, али волшебник какой - только раз в жизни варят - когда-кто сподобится. Я его ещё по-молодости сготовила. Всё на авось держала. Зелье-то особое, универсальное. В минуты нужды особой – оно любым другим стать может.
Нашла я те края быстро, по молве людской, по ветру южному. И площадь ту нашла. Народ говорливый, пёстрый, сказочный. Правитель молодой, красивый. Глазом быстр, умом остр. Он-то и собрался казнить Дракона привселюдно.
- А за что его так? – не выдержал Никифор. Он Ведьмин рассказ не дыша слушал, лишь глаза зелёными огнями в наступающей вечерней полутьме горели. А хозяйка тем часом к камину наклонялась, разжигала его. Потом в шаль укуталась и продолжила говорить, так как остановиться уже не могла:
- Как потом выведала я, случилась у них там оказия – прежний хан помер внезапно: то ли своей смертью, то ли с помощью. А молодой
воевода Уруган на его место метил. Был у этого воеводы друг и сподвижник – чародел Крисали. Не без его помощи Дракона изловили. Как проведали эти двое, что занесло в их края редкость такую крылатую – решили воспользоваться. Что новую власть перед народом лучше всего укрепляет? Правильно, подвиг великий. Дело необычное, что другим не под силу. Чтоб народ ахнул и возвеличивать начал. Да что я рассказываю, кот, в твоём мире-то это часто-густо, сам знаешь.Особливо, перед выборами-то...Ну да ладно...Значит, взяли Уруган с чароделом своим девицу с улицы, обрядили в шелка да и заточили в высокую башню. И пустили молву, что томится в башне поднебесной Принцесса красоты необычной. Дракон был бы не Дракон, коли бы этим вопросом не заинтересовался. Вот и пошёл на живца. А там его Крисали ждал с ошейником заговорённым: он силу драконью отнимал, в человека не давал оборотиться. Потому как какой интерес простого дядьку поймать да казнить? Чудище крылатое поинтереснее будет. А Уруган себя сразу покорителем Дракона объявил, защитником всего народа и всех Принцесс прекрасных. О казни той глашатаи по всем краям страны трубили, всех созывали поглазеть. Эх, люди, люди…Времена идут, а вы всё не тех зрелищ ищете, - женщина тихонько покачала головой. И Никифор молча согласился.
- А что ж дальше? – спросил у хозяйки.
- Слушай, - продолжила Колдунья, - а дальше должен был Уруган убить Дракона на площади перед своими верноподданными. Не в битве
сразить, а просто прикончить тварь беспомощную, волшебными оковами связанную.Но, есть такой полусказочный закон, Никифор. Каждый палач перед казнью у народа спрашивает – нет ли среди присутствующих того, кто в оправдание виновного слово скажет или дело сделает. Ну, али заместо него свою жизнь отдаст. Хан Уруган от обычая не отошёл – спросил зычным голосом молодым: нет ли на площади того, кто за Дракона, злодея огнедышащего, вступится.
- И ты ответила, да?
- Ответила. Да из толпы-то и вышла. Дракон меня узнал, в цепях дёрнулся. А Уруган спрашивает: «Кто такая? С какой целью заступничаешь?» Молвила честно и просто: «Ведьма,- говорю я, - с краёв далёких лесных, от самой границы с миром человечьим. А вступаюсь оттого, что знаю его давно…и люблю». – Тяжело Ведьме последние слова дались, но она с собой совладала и дале сказывала:
- Рассмеялся хан, чародела своего подозвал, посоветоваться. Велели людям не расходиться, а меня в покои позвали – поговорить… Крисали хитёр был, силу мою сразу почуял, в открытую перечить мне они не стали – сделку предложили: «Нам твоя жизнь заместо Драконьей ни к чему, - сказал тогда мне Уруган, - а вот если службу сослужишь – отпущу твоего Дракона. Слово ханское даю!»
(продолжение следует)