"Блажен живущий иногда в будущем; блажен живущий в мечтании".
/А.Н.Радищев/
Однажды я прочла статью Пушкина о Радищеве, написанную им для журнала "Современник". В статье Пушкин задаёт вопросы, которые задают себе все читатели Радищева. Почему этот умный, высокообразованный, порядочный и не бедствующий человек поступил так опрометчиво? Зачем он написал книгу, которая ввергла его в жизненные несчастья? Раскаивался ли в своём поступке? Как у него было, вообще, с рассудком?
Помню, в школе я Радищева не читала, хотя он был "по программе". Каким-то образом я исхитрилась избежать с ним близкого знакомства, но "Путешествие из Петербурга в Москву" читать начинала. Правда, осилила страниц десять и столько же пролистала. Помню чувство неудовольствия, когда с трудом пробиралась сквозь извилисто-дремучие фразы, докапываясь до смысла. Некоторые предложения читала по два раза, чтобы уловить суть, и сердилась, почему так сложно написано!
А когда добралась до глав с описаниями бесчеловечности чиновников, помещиков, о жизни крепостных крестьян, то вообще потеряла всякое желание читать до конца. Моя юная, нежная душа не могла вынести этой суровой правды.
Ведь что происходит? Живописуя талантливым словом неприглядные стороны действительности, писатель (и не только Радищев) формирует отношение не только к содержанию произведения, но и к себе самому! То есть негатив со страниц изложения ассоциируется с личностью самого автора.
В школьные годы моя неспособность "отлепить героя от автора" проявлялась достаточно активно. Личность Льва Толстого померкла в моих глазах после прочтения его рассказа "После бала"; мне стал неприятен Иван Тургенев после его "Бурмистра"; имя Николая Некрасова я вообще зачеркнула крест-накрест после его душераздирающих стихов о жизни народа в условиях крепостного рабства …
А тут ещё Радищев с его правдой! Ой, не надо!
В общем, я умудрилась обойтись без подробного изучения сего программного произведения и, что замечательно, это белое пятно в моём образовании никак не повлияло на мою дальнейшую жизнь! Я считала, что культурному человеку достаточно знать о писателе основные факты его биографии!
Вот то главное о Радищеве, что я знала:
Он был первым революционером похуже Пугачёва.
Екатерина хотела его повесить, но помиловала и сослала в Сибирь.
Книга его была изъята и уничтожена.
Павел I освободил Радищева из ссылки, а Александр I дал ему хорошую должность …
Радищев дожил до 53 лет и умер по одной версии от чахотки, по другой - испив яду.
Пушкин в той статье писал о Радищеве и его книге так:
"Путешествие в Москву", причина его несчастия и славы, есть, как уже мы сказали, очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны. Мы бы могли подтвердить суждение наше множеством выписок. Но читателю стоит открыть его книгу наудачу, чтоб удостовериться в истине нами сказанного".
"А-ааа, - с удовлетворением подумала я: "Сам Пушкин говорит, что книга Радищева "пошлая, жеманная и надутая". Значит, я права, что не читала её!"
Вот так, с одобрения Александра Сергеевича Александр Николаевич остался для меня "неизученным незнакомцем".
И таким оставался, если бы моя память не упускала случая подсунуть мне пару строчек из того, что я всё-таки смогла когда-то прочитать.
Первая - эпиграф "Чудище, обло, озорно, стозевно и лаяй".
Вторая - "Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала".
Честно, в этих строчках было нечто завораживающее, величественное и волнующее …, что за слова, что они означают, почему волнуют?
Я вспомнила совет Пушкина из статьи: "открыть его книгу <…>, чтоб удостовериться в истине нами сказанного".
Хорошо, так и сделаю. Порылась в домашней библиотеке, нашла небольшую по формату книжицу, открыла и с большой настороженностью (вспоминая прежний неудачный опыт) стала читать.
С эпиграфом разобраться было просто. Радищев взял (немного переделав) стих из поэмы "Тилемахида" знаменитого в то время поэта Тредиаковского. Этот стих в переводе на нормальный русский означал: "Чудовище тучное, гнусное (грубое), огромное, со ста пастями и лающее". Так Тредиаковский обрисовал Цербера.
Вторая запомнившаяся мне строка, оказывается, имела продолжение: "Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала. Обратил взоры мои во внутренность мою — и узрел, что бедствия человека происходят от человека, и часто от того только, что он взирает непрямо на окружающие его предметы".
Какая красотища! Как образно, красиво, торжественно и точно выражена мысль! Мне очень понравилось.
Пушкин в статье пишет: "Преступление Радищева покажется нам действием сумасшедшего. Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины!"
О как! То есть "противу" всего, что является основой правопорядка екатерининского существования! Я верила Пушкину, но хотела убедиться в правоте его слов. Для этого надо было прочитать "Путешествие из Петербурга в Москву" полностью.
Стала читать дальше.
Произведение небольшое, разбито на 25 глав: первая глава – "Предисловие", вторая – "Выезд", остальные идут под названиями городков, через которые Радищев проезжал в далёком 1790 году.
Читалось то трудно, то легко.
Трудно от того, что у меня всегда при чтении заумного научного труда "мозги встают дыбом". Фразы-лабиринты вызывали умственное напряжение и тоску от того, что я не сразу понимала прочитанное. Помню, подобное состояние (правда, со смехом) я испытала, услышав фразу лектора в "Покровских воротах": "Фалеков гендекасиллаб пятистопный метр, состоящий из четырёх хореев и одного дактиля, занимающего второе место. Античная метрика требовала в фалековом гендекасиллабе большой постоянной цезуры после арсиса третьей стопы".
Легко было от того, что, продравшись сквозь рой архаически-славянских форм и поняв смысл сказанного, я ощущала радость, что я не совсем, пардон, дура ))) К тому же я приходила в восторг от величественной вязи старорусского стиля!
Ой, как мне понравились эти старинные союзы и частицы: яко, дабы, токмо, аки, буде, амо, облый и прочая архаическая лексика 18 века: алкать, десница, лепота, лествица, мраз …
Стиль Радищева пленил и покорил меня церемониальной торжественностью "высокого штиля", это было бесподобно!
Что интересно, не всё произведение написано столь возвышенно. Применительно к теме очередной главы автор использовал и другой стиль (назову его низким), близкий к разговорно-народному языку.
Вот примеры для сравнения.
Высокий стиль.
"Мой друг, какое обширное поле отверзается мне на удовлетворение любезнейшей склонности моея души! какое упражнение для мягкосердия! Сокрушим скипетр жестокости, который столь часто тягчит рамена невинности; да опустеют темницы и да не узрит их оплошливая слабость, нерадивая неопытность, и случай во злодеяние да не вменится николи".
Низкий стиль.
"Кто знает голоса русских народных песен, тот признается, что есть в них нечто, скорбь душевную означающее. Все почти голоса таковых песен суть тону мягкого".
В первом примере – высокопарность, церемонность, изысканность … хочется кланяться и шаркать ножкой. Во втором – понятность и доступность нашего современного языка.
Русский язык совершенствовался, исторгая из себя тяжёлые и неудобоваримые для ума обороты речи. Сам Радищев писал об этом: "Сравни то, что писано до Ломоносова, и то, что писано после его, – действие его прозы будет всем внятно".
Когда было написано "Путешествие из Петербурга в Москву", Пушкин, основатель литературного русского языка, ещё не родился, но предпосылки к созданию такого языка уже зрели.
Пушкин пишет: "В Радищеве отразилась вся французская философия его века: скептицизм Вольтера, филантропия Руссо, политический цинизм Дидрота и Реналя; но все в нескладном, искаженном виде, как все предметы криво отражаются в кривом зеркале".
Вероятно, Достоевский читал статью Пушкина и согласился с ним, высказав о Радищеве примерно то же самое: "обрывки и кончики мыслей" у него соседствуют с вольными переводами французских просветителей".
О, да! Великие русские классики знали, что говорили (высоко сидят, далеко глядят). Может, в книге Радищева и было (по Пушкину) "нескладное, отражённое, как в кривом зеркале", может, были (по Достоевскому) путанные "обрывки мыслей", но мне, когда я вчиталась в книгу, читалось легко и интересно. Главы то короткие, то длинные шли чередой друг за другом, словно непрерывная цепочка: глава – она же населённый пункт, она же новая тема путевых размышлений, за этой главой следует такая же другая, потом следующая и так далее ....
Темы затрагивались разные. Вот некоторые.
О самодержавии.
"Ведай, что ты (царь) первейший в обществе можешь быть убийца, первейший разбойник, первейший предатель, первейший нарушитель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого".
О единстве Бога.
"Егова, Юпитер, бог Авраама, бог Моисея, бог Конфуция, бог Зороастра, бог Сократа, бог Марка Аврелия, бог христиан, о бог мой! ты един повсюду".
О равенстве людей.
"Человек родится в мир равен во всем другому. Все одинаковые имеем члены, все имеем разум и волю. Следственно, человек без отношения к обществу есть существо, ни от кого не зависящее в своих деяниях".
О сути человеческой.
"Старайтеся паче всего во всех деяниях ваших заслужить собственное свое почтение, дабы, обращая во уединении взоры свои во внутрь себя, не токмо не могли бы вы раскаяваться о сделанном, но взирали бы на себя со благоговением".
О русском народе.
"Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость".
О самоуважении.
"Удаляйтеся, елико то возможно, даже вида раболепствования. <…> Итак, да не преступит нога ваша порога, отделяющего раболепство от исполнения должности. Не посещай николи передней знатного боярина, разве по долгу звания твоего. Тогда среди толпы презренной и тот, на кого она взирает с подобострастием, в душе своей тебя хотя с негодованием, но от нее отличит".
О молодёжи.
"Во младом человеке не токмо щегольство преходящее простительно, но и всякое почти дурачество. Если же наикраснейшими деяниями жизни прикрывать будете коварство, ложь, вероломство, сребролюбие, любомщение, зверство, — то хотя ослепите современников ваших блеском ясной наружности, хотя не найдете никого столь любящего вас, да представит вам зерцало истины, не мните, однако же, затмить взоры прозорливости. Проникнет она светозарную ризу коварства, и добродетель черноту души вашей обнажит".
Об отцах и детях.
"Отец обязан сына воскормить и научить и должен наказан быть за его проступки, доколе он не войдет в совершеннолетие; а сын должности свои да обрящет в своем сердце. Если он ничего не ощущает, то виновен отец, почто ничего не насадил. Сын же вправе требовати от отца вспомоществования, доколе пребывает немощен и малолетен; но в совершеннолетии естественная сия и природная связь рушится. Птенец пернатых не ищет помощи от произведших его, когда сам начнет находить пищу. Самец и самка забывают о птенцах своих, когда сии возмужают. Се есть закон природы. Если гражданские законы от него удалятся, то производят всегда урода".
А так же о государственном переустройстве, крепостном рабстве, продажном судействе, воспитании, военной службе, алчности чиновничества, половом развращении, повсеместном мздоимсте, о печати и писательстве, о типографиях, о равнодушии и бездушии…
Поразительно, как в этой небольшой книжке вместилось огромное количество смелых, нужных, глубоких размышлений о проблемах общества, и предложено "многия примеры по избавлению от оных"!
Скажу откровенно, философские рассуждения, витиеватость слога, смена стилей, блуждание в обрывках мыслей (моих собственных и Радищева) привели к тому, что "подъезжая к Новгороду" (к очередной главе), я почувствовала, что чтение меня утомило.
И только я собралась закрыть книжку, чтобы передохнуть, как взгляд остановился на строчке: "Но, любезный читатель, ты уже зеваешь …"
Я рассмеялась и стала читать дальше.
Мне было интересно, почему в этом, в общем-то, справедливом и поэтическом повествовании, Пушкин нашёл "порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешной" …
Пушкин, как поэт, не мог не оценить поэтичность произведения Радищева и его (Радищева) оду "Вольность" (сам подобную написал), помещённую в тексте "Путешествия …". Почему он высказался о книге Радищева как о посредственной? Может, его задело мнение Радищева, в котором он узнал себя (в главе "Тосна")?
- "Я, нижайший ваш слуга, быв регистратором при разрядном архиве, имел случаи употребить место мое себе в пользу. Посильными моими трудами я собрал родословную, на ясных доводах утвержденную, многих родов российских. Я докажу княжеское или благородное их происхождение за несколько сот лет".
Александр Сергеевич Пушкин, как известно, тоже служил в архиве и занимался составлением своей родословной. Он проследил линию своего дворянского рода вглубь веков до легендарного выходца "из немец" Ратши, слуги и соратника Александра Невского, и очень гордился, что происходит из древнего рода.
Не принял ли он на себя слова Радищева о "хвастовстве древния породы", которое "может скружить многим голову"?
Да нет, вряд ли Пушкин мог всерьёз обижаться на радищевские размышления. Наоборот, он ценил это произведение и даже купил для своей личной библиотеки экземпляр "Путешествия …", сохранившийся в архивах "тайной канцелярии".
Больше того, 3 апреля 1836 года Александр Сергеевич написал большую статью (запрещённую цензурой) о Радищеве для своего журнала "Современник". Пушкин называл Радищева человеком "с духом необыкновенным", "с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарской совестливостью".
Слова Пушкина подтверждает портрет Александра Николаевича (выше). Автор портрета неизвестен, но известно время написания – до 1790 года, то есть Радищеву на портрете около сорока лет. Изображение рисует образ человека образованного и мыслящего. Задумчивость и печаль в глазах словно иллюстрируют состояние души Александра Николаевича, которая совсем скоро "страданиями человечества уязвлена станет".
Интересный факт.
В начале предисловия Радищев поставил чьи-то инициалы "АМК", а само предисловие начинается с обращения: "Любезнейшему другу".
Оказывается, что любезнейший друг АМК – это товарищ Радищева по Лейпцигскому университету - писатель Алексей Михайлович Кутузов, с которым Радищев не только дружил, но и много полемизировал на разные темы.
Письмо князья Н. Н. Трубецкого от 1 августа 1790 года Алексею Кутузову:
"...Теперь скажу тебе, что посвятивший некогда тебе книгу ... находится под судом за дерзновенное сочинение, которое, сказывают, такого рода, что стоят публичного и самого строгого наказания. Вот, мой друг, ветреная его и гордая голова куды завела, и вот следствие обыкновенное быстрого разума, не основанного на христианских правилах..."
Александр Николаевич отпечатал свои путевые заметки в собственной типографии и разослал экземпляры друзьям и знакомым. Одна книга попала к Гавриле Романовичу Державину. Державин читал страницы с карандашом в руках и подчеркнул самые важные, на его взгляд, высказывания. Наверняка это были главы, где Радищев рассуждает о правителях, государственном и общественном обустройстве, что, по мнению Державина, могло заинтересовать императрицу.
С тем и преподнёс ей эту книгу.
Екатерина II мудрая (по её понятиям), просвещённая (по понятиям подданных) владычица российского государства прочитала книгу, испещрённую пометками известного стихотворца, но от идей и предложений Радищева отмахнулась и даже рассердилась.
Из записок А.В. Храповицкого (кабинет-секретаря императрицы):
"Сказать изволили, что он бунтовщик, хуже Пугачева, показав мне, что в конце хвалит Франклина и себя таким же представляет. Говорили с жаром и чувствительностию".
Государство Екатерины держалось на законе о крепостном праве, а Радищев (первый!) заявил о безнравственности этого закона и всего общества, в котором одни люди держат в собственности других людей, словно они их личные вещи.
Советская литература называла А.Н.Радищева "первым русским революционером", но, как толкует академический словарь, революционер - это человек обреченный, без интересов, без дел, чувств, привязанностей, собственности, даже без имени. Весь его жизненный интерес, вся страсть – это революция. То есть революционер – это бунтарь-профессионал.
Радищева нельзя назвать ни революционером (как и поэта Некрасова), ни заговорщиком. Его книга не призыв к "топору" (как призывал Емельян Пугачёв или Степан Разин), а "собрание фактов из действительности, сведение о которых, приведенное в сознание, могло бы быть полезно как материал для административных и политических действий".
Александр Николаевич Радищев совершил частную поездку (в то время равную путешествию) из одного города в другой и всё, что видел, описывал в путевых заметках. А видел он то, что нельзя было не увидеть внимательному и вдумчивому проезжающему.
Вероятно, Екатерина II была в очень плохом настроении (голова болела или любовник не явился?), когда ей подали эту книгу. Иначе она (надеюсь) проявила бы свою просвещённость и лояльно отнеслась бы к автору. Но наружу вдруг (или не вдруг?) выползла сущность барыни-помещицы. Как у короля из "Обыкновенного чуда": "Предки виноваты! Прадеды-прабабки, внучатые дяди-тети разные, праотцы, ну, и праматери, угу. В жизни вели себя как свиньи последние, а сейчас я расхлебывай их прошлое".
В общем, немецкие прадеды-прабабки возопили и "заставили" Екатерину (она же урождённая София Августа Фредерика Ангальт-Цербстская) усмотреть в книге Радищева великую опасность для своего государства, вот она и приказала заточить автора в крепость и приговорить к смерти.
Чего она боялась?
Может, того, что воодушевлённые книгой мужики (прочтут в перерыве от барщины?) восстанут и свергнут её? Боялась нового Пугачёва? Почему сразу "Казнить. Нельзя помиловать" с жирной безжалостной точкой после "казнить"!?
Может, на неё подействовал пример Людовика XIV, который запретил "Приключения Телемака", где были рассуждения о том, каким должен быть настоящий государь и как надо управлять народом и государством?
Но, заметьте, Людовик не хотел наказывать автора, он хотел лишь истребить книгу!
Екатерина же сочла Радищева подстрекателем к бунту, хотя могла бы проявить понимание и даже юмор, беря пример с Фридриха II, с которым, кстати, состояла в дружеских отношениях.
Великий Фридрих был и великим правителем!
Однажды он выглянул в окно дворца и увидел толпу, собравшуюся возле стены с каким-то плакатом. Он спросил: "В чём дело"? Слуга, заикаясь от страха, доложил: "Ваше Величество, на стене пасквиль на Вас, и люди его читают!". Фридрих выслушал дрожащего слугу и ответил: "Поди, сними плакат и повесь его пониже, а то люди встают на цыпочки, чтобы его прочитать?"
Слуга перевесил пасквиль пониже, толпа прочитала и спокойно разошлась.
Другой пример. На Фридриха написали сатирический памфлет. Он призвал к себе автора и спросил: "Тебе, видно, есть нечего?" и приказал выдать ему немалое количество денег.
Так что революционного было в "Путешествии из Петербурга в Москву"? Разве что ода "Вольность", совершенно неприемлемая, по мнению Екатерины, для российского самодержавия.
Но, как справедливо заметили сыновья Радищева в своих "Замечаниях", если бы "Вольность" была напечатана в Англии, на нее даже не обратили бы внимания, отметив лишь её эстетическое достоинство. Да и сама ода "Вольность" - "есть преступление относительное, если только можно назвать преступлением похвалу свободе и изъявление ненависти к тиранам. Когда бранят Неронов и Калигул, то Марк-Аврелии и Титы не принимают этого на свой счет".
Пушкин пишет о Радищеве в своей статье: "Все прочли его книгу и забыли ее".
Так стоило ли Екатерине "огород городить" и заточать автора в темницу?
"От императрицы главнокомандовавшему в Санкт-Петербурге генерал-аншефу Брюсу.
Граф Яков Александрович!
Недавно издана здесь книга под названием: "Путешествие из Петербурга в Москву", наполненная самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко власти уважение, стремящимися к тому, чтоб произвесть в народе негодование противу начальников и начальства, наконец оскорбительными изражениями противу сана и власти царской.
Сочинителем сей книги оказался коллежский советник Александр Радищев, который сам учинил в том признание, присовокупив к сему, что после ценсуры Управы Благочиния взнес он многие листы в помянутую книгу, в собственной его типографии напечатанную, и потому взят под стражу. Таковое его преступление повелеваем рассмотреть и судить узаконенным порядком в Палате Уголовного Суда Санкт-Петербургской губернии, где, заключа приговор, взнесть оный в Сенат наш.
Пребываем вам благосклонны. Екатерина."
Приговор над Радищевым современники посчитали немилосердным: "Все честные люди сожалели, плакали о нем оттого, что честные люди, подобные Радищеву, так редки, так редки, что их надобно со свечой искать".
Эпиграфом к своей статье Пушкин взял устные слова Карамзина: "Не следует, чтобы честный человек заслуживал повешения".
Так какой вывод я сделала после прочтения "Путешествия …" – хорошая, ценная, умная и честная книга. И поэтически высокохудожественная!
Местами, конечно, длинновата и нудна, но надо помнить, что написана она в 18 веке, ещё до Пушкина.
Общее моё впечатление - книгу надо читать, это замечательное чтение для любителей русской литературы, русского языка и русской истории, а её автор - достойный пример для подражания.
А сам Александр Николаевич Радищев закончил описание своего Путешествия добрым советом:
"Если, читая, тебе захочется спать, то сложи книгу и усни. Береги ее для бессонницы".