Бабка Настя ворочалась всю ночь с боку на бок, вздыхала тихо и горестно. Ныли застуженные за долгую жизнь ноги. Ныли натруженные руки. Из тонких девичьих ладошек они превратились в смуглые крепкие ладони, поверх которых бежали токи жизни. Некогда ей было замечать это. Но однажды удивилась, как время меняет облик человека. Доверчивые глаза всё ещё смотрели на мир с удивлением и радостью.
Всё она успевала, везде бегом. А тут стала осознавать, что есть у неё и ноги, и руки. И ноги не всегда уже летят. А руки медлят, словно в задумчивости.
- К погоде, к погоде, - подумала она.
Вон как воет за окном!
Скрипит дверь. Из щелей поддувает.
А за окном летала по полям Метелица.
Подол белого снежного платья закручивало ветром.
Она вскидывала невидимые руки, и летели над лесами широкие рукава её платья.
То на ёлки закинет она сети колючие и осыплет их серебром снежным, то дороги переметёт, да там и оставит острые хрустко белые завалы.
То на пороги к избам кинет сыпучие сугробы.
Испуганные птицы под крыши спрятались, замерли. Голодно им.
А Настасье всё не спится.
- Скорей бы утро, - думает она.
В это время святки были по деревням.
Бывало, соберутся в какой-нибудь избе. Сядут девки за прялочки. Красные сарафаны льняные. Белые передники, отороченные старинным орнаметом-оберегом.
У колен округлых веретёшки взлетают, ниточки бегут от кудельки, вычесанного пучка льна. Ниточки завиваются, накручиваются.
А сами девки украдкой, краем глаза косят, на дверь смотрят. Ряженых ждут. Сначала парни заходят с гармошками. Стараются к девкам на колени сесть.
Гармошка зальётся.
Девичьи голоса вторят:
Человаться не умеешь.
Приходи, так научу.
А твои толстые губы
Я подпиливать хочу!
Ох, милая моя!
Да чем забраковалася?
Попа в баню не вошла.
Немытою осталося.
И придут ряженые. Кто как набасится.
Не узнать. Кто там? Чьё обличие?
Лицо измазано мукой да сажей. Шубу вывернут на изнанку, шапку - тоже. Вот тебе и медведь!
А гармошка наигрывает. А наряжухи наплясывают.
Вот и «Белого» да страшного вносят через порог, на пол кладут. Все боятся «покойника».
Лицо мучное, зубы из сырой картошки большие торчат.
Двери запрут. Девок хватают да кидают к Белому. Девки визжат, кричат.
А тот цаловаться страшной-то лезет.
Больше всего ходили в избу Настиной матушки. Она хоть и калекой была, но людей привечала. Была её матушка беременной ею, а неловко напарницы повернули что-то в льнотрепалке. Зятянуло туда её бедную руку и косточки переломало. Хотели руку отнять. Но матушка не дала.
- Хоть плеть, но своя, - сказала.
Так об одну руку она и корову доила, и сенокосила, и всю семью обшивала.
И к им в избу пришли на праздничную беседу. Настя с братишками на печи сидят, от туда поглядывают.
Вот занесли в избу домовину с «покойником». Лицо мукой засыпано вгустую. Глаза ввалились, углями размалёваны. Зубу - не зубы, клыки страшные торчат. Это картошку сырую разрезали да вставили в рот, как ноне боксёрам на ринге. Вот начали ряженые вокруг домовины чередом ходить, веником вересовым помахивать, дымом едким запахло.
Испуганные замерли робятки на печке и рты пооткрывали. У младшего и слюнки потекли.
Гармошка давно меха закрыла, спрятала в себя все наигрыши.
А «покойник» вытянулся в белой нательной рубахе и белых кальсонах.
Вдруг поднимает руки. Хвать девку! И тянет к себе человаться!
Ух, как завижжали все!
Кинулись к дверям!
А двери парнями замкнуты!
Настя с печки свалилась, лбом об пол шмякнулась, заривила с перепугу.
А в кажной деревне свои святки. Свои горки. Утащат у кого-нибудь дровни и катаются с горки, а накатавшись, забрасывают их в речку Глазиху.
- Ищи, хозяин, пропажу!
Шумная ватага неженатых парней идёт по деревне и смотрит: кому, что на шальное сделать!
А по деревеньке пройдём!
Да кое-чо поделаём!
Где поленничу развлим,
Где робёнка сделаём!
Идут ватагой или стенкой.
Поют свои страдания под гармошку.
В шутку бьются, бревном, как игрушкой потешатся, наиграются, как палицей богатырской, покрутят его в своих медвежьих лапах от силушки не траченной.
И больше всего доставалось девкам.
Ворота на двор обливали в мороз водой, чтобы утром их не могли открыть.
Поленницу разваливали под крыльцо. Накрепко заматывали проволокой входные двери.
Дровни, санки большие, закидывали на крышу.
- Поди, достань!
Утром встанут, не выйти!
А мальчишки тоже искали, где бы что натворить.
Топила Настя уже взрослая баню по-чёрному. Затыкала её наглухо. Окошечко, откуда дым выходил, тряпкой тугой закладывала.
Только закроет, мальчишки палкой тряпку толкнут в баню.
Уповод придёт Настя в баню.
- Да что за беда!? СтуденО в бане! Лавки, пол ледяные. Затычка на полу.
На второй день снова Настасья баню топит.
Так и хочет помыться, попариться.
Снова робятишки затычку вынули. Настя всё поняла.
На третий раз она истопила баню.
Жарко в банюшке. Пусть выстоится. Заткнула оконце.
А сама в предбаннике ждёт.
Чует: идут мальцы.
Хвать их, да к родителям приташит.
- Вот оне, смотрите на них! Изгалялись надысь!
Или к перу картошечку мелку привяжут да к окошечку приделают.
Крутится пёрышко, вертится картошечка.
Стук-стук в оконце.
- Кто там? Каково лешава несёт? Кака нечиста сила стучится?
Выглянет бабка на крыльцо. А там пусто. Перекрестится и дверь захлопнет.
А в другой деревушке в тёмной не топленой баньке, сторожась от людей, сидит красна девица. Достаёт зеркальце. Хочет заглянуть в будущее, суженого увидеть.
Как зашуршит вдруг у стены!
Это сухие метёлки замороженной полыни бьются о стену:
- Шур! Шур!
- Баннушко! – вскрикнет девица.
Подхватит подол сарафана и кинется вовремя из холодной и страшной бани. Только валенки замелькают по сугробам, да коса девичья взметнётся. Скорей в тёплую избу!
А вот зазвенели бубунчики под праздничной дугой. Летит лёгкая кошовочка, расписанная алыми розами.
А в кошовке пара молодая. На молодке шаль алая. Счастливые и весёлые. У него в руках вожжи. Понужает он лошадь. И мчит она санным путём.
Ой! Матушка-Русь! Кормилица! Не оставь нас, грешных! Куда ты?!
Не пахано поле-то! - вскрикнет Настя.
Умчалась лошадь.
Сон- не сон, явь- не явь.
А шагает Настя девочкой по зелёному лугу. В её ладони уздечка. А за ней спокойно идёт их белая кобыла. Перебирает она бархатными мягкими губами, берёт с еённой ладошки ржаную корочку, солью задобренную. Рядом рыжий жеребёнок.
Светится во сне лицо Анастасии детской улыбкой.
Фото автора