1348

 

1.

Когда в ночи во снах я плавал
с жужжащей мухой в унисон
ко мне наведался диавол...
Не спорю, это только сон,

но, тем не менее, казался
он мне реальнее, чем вы.
Грозил ли чем-нибудь. Смеялся.
И не рычал. Отнюдь, не выл.

Подумать можно что Нечистый
с двумя копытами, с хвостом; 
И подзывается к нам свистом,
и весь трепещет пред крестом.

Насчёт креста не стану спорить,
но всё ж, рассказчикам к стыду,
лукавы дюжины историй,
в которых часто красоту

спешат приписывать лишь Богу,
а люциферу про одно:
клыки, копыта и два рога,
как в глупом янковском кино.

Не так всё было, уж поверьте, - 
как скандинавский бог красив.
Видать, и он, и сами черти,
совсем не внешностью в грязи, 

а только дел чернейших сутью,
страшны трудами лап своих.
Его уродцем не рисуйте.
Хотя он и лукав, и лих.

Хочу сказать что внешность часто
не отражает суть нутра.
Так вот, по комнате я шастал,
а он, почти что до утра,

сидел на стуле в белом фраке
(вокруг светло, как днём, точь в точь),
одни глаза его о Мраке
напоминали мне в ту ночь.

2.

— Ну, здравствуй, друг, не ждущий встречи!
Чего же прочь ведёшь челом?
Не знал что мною ты отмечен? -
беседу первым начал он.

Во мне покой немедля помер,
сливаясь с шарканьем шагов,
ведь почему-то сразу понял
кто собеседник мой таков.

— Не поспешай поставить метку.
Друг друга с Богом любим мы.
Сие, быть может, незаметно,
но в этом нет моей вины, -

случайно вывернул за рамки
вслух недовольство говоря;
и рассмеялся падший ангел:
— Отмечен мною ты не зря!

— Нет, Бог меня, конечно, любит,
как и любого из людей.
— Но просто очень часто люди
не могут отыскать нигде

следов Его любви блаженной -
"затмил глаза грех пеленой".
Или не ищут вовсе? Но
не верю в это совершенно,
поскольку я давным давно

характер знаю Иеговы.
Уверил в том, что всех добрей,
а сам является суровым,
и жжёт созданья на костре.

Садист, который жаждет славы,
и не злодея - добряка.
— Напрасна ложь твоя, Лукавый!
— Не хочешь и не допускай

до сердца ищущего правды
ответы. "Ложь сие и Зло".
Но помни, если бы ты прав был,
то не пугался б этих слов,

а смело слушал бы. Не так ли?
— Двуличным Бога не рисуй!
Не пролил кровушки ни капли,
чтоб дать мне жизнь, но Иисус...

— Не пролил? Ах, приятно. Жизни
твоё прочтение свежо.
Признаться я безукоризнен...
— Своей не пролил, не чужой!

— Какой уж век одною песней
мне отвечаете - устал.
Признаю, лжи не знал чудесней,
чем ложь у Бога на устах.

Я заучил всё, что ты скажешь,
прости несдержанность мою.
Стремится вне из мыслей каша,
со смертным спорить устаю.

Не бойся, вспомни, ты пытался
мне объяснить как Бог велик;
о том, как он покорно сдался,
и как на казнь его вели? 

И все мучения припомни:
Голгофа, крест, последний вздох.
Такому кто быть может ровней?
— А ты, и впрямь, не так уж плох

врагом способен восхищаться...
— Не то что он, да, я таков.
И даже может показаться,
что славлю тем своих врагов, -

расхохотался пуще демон.
— Чего смешного не пойму?
— Прости. Принёс спасенье всем он,
стерев распятием вину

людей перед самим собою?
Проказник - садомазохист.
И действом тем стал благ и чист
перед обманутой толпою.

Знать возразишь мне: "грех пришёл в мир
через Адама одного,
и вот Христос почётно помер.
Бабах! Свершилось волшебство.
 
Столь символичным ритуалом
гнев кровожадный усмирён.
Рвалась завеса, грянул гром!
И сущность Божья вдруг узнала,
что Бог - Любовь, что любит он.

Тебе не кажется, что это
парадоксально через чур?
— Я сыт по горло гнусным бредом,
и слушать больше не хочу!!!

— И в чём же бред?
— Запутать хочешь! 
— Боишься правды, вот и всё!
— Капканов лжи! И между прочим
не ритуалами спасён.

— А чем же? Знаю! Скажешь - верой?
Но что есть вера, объясни -
абстрактный миф? И шут бы с ним.
— Не мистицизм она. Во-первых:

как полагаю... Нет - уверен,
что Иисус пришёл затем,
чтоб научить нас в полной мере,
причём на собственном примере,
что лишне строить уйму стен

из тех же самых ритуалов,
меж нами с Небом и Торцом.
— Он повернулся к вам лицом
и стен придуманных не стало?

А во-вторых? - уставясь вприщур,
желал меня пронять на гнев.
И я прочувствовал как рыщут
глазёнки адские по мне.

— Язвишь?
— Язвлю.
— Всё многим проще,
и не пытайся усложнить,
Бог показал пример живущим
как можно мир переменить,

переменив людские нравы,
умы погрязшие во зле, -
устало ёрничал лукавый:
— Спастись от смерти?
— В том числе.

— Но гибель это кара божья. 
От гнева собственного спас? 
Согласен - Он такое может.
И благодать, поди, припас?

Приятно ведь казаться добрым.
Кто непослушен - махом в ад.
Свободы голос Богом попран.
— Перебиваешь.
— Виноват.

— Итак, о вере: вера это
когда ты видишь образец,
и хочешь стать похожим. Кредо 
её - на лучшего глазеть,

и подражать ему пытаться. 
И пусть грех грозен, как праща. 
Как подражают внуки старцам,
таким же вызреть обещать.

Непросто это. Ох непросто...
Сильны соблазны, что таить?
Но ежели не станешь чёрствым,
продолжив верить и любить,

то Бог, узрев мотивы сердца,
стремясь спасти, даст шанс ещё,
и не закроет в Царство дверцу,
укрыв прощеньем, как плащом.

Предназначенье благодати,
тем кто стремится к Богу, дать
не умереть возможность...
— Хватит
пороть сектантский бред, небратик.
Скажу одно про благодать:

она даёт возможность гнусным,
двуличным, алчным подлецам
белить грешки свои искусно.
Белить грешки, но не сердца.

Тем, что сидят прилежно в церкви, 
а как собрание прошло,
то свет в их душах тотчас меркнет,
кричат "Зиг-Хайль", а не "Шалом".

И после - чтут порок в сторонке.
Узнал себя? В груди щемит?
Они не меньшие подонки,
чем, скажем, я, но прощены.

— Бог смотрит только на мотивы
свободных в выборе сердец,
и судит... судит справедливо,
как самый любящий Отец.

Кто знал что делать и не делал 
не беспокойся - даст ответ.
— И ты?
— И я.
— Хвалю за смелость.
Бог справедлив?
— Весьма.
— О нет!
Сам посуди, ведь создал тело,

и для него соблазнов кучу,
но запретил их все почти.
Сам искушает, сам же мучит.
Двуличен Бог, мой друг, учти.

— Воспрещено то, что способно
несчастье людям дать взамен.
Не тяготит запрет особо.
Есть выбор, выбор даден всем.

Не хочешь - будь не целомудрен: 
упав на мягкую кровать,
глаза ты можешь с новым утром
с подругой новой открывать, 

но помни - Бог не лгал ни разу, 
(сам посуди и вмиг поймёшь,
где правда чистая, где ложь) 
свезёт - не сдохнешь от заразы,
то сердце точно разобьёшь

себе и ей, ещё и детям.
Вот грех один и плод его. 
Проступков схоже естество,
и гнев не меньше людям вреден:

возненавидь - возненавидят,
убей - в ответ убьют тебя.
Творец с небес всё это видит,
и запрещает, возлюбя.

А ты, диавол, грех придумал,
пример Адаму показав.
Бесовский царь ворчал угрюмо:
— Ужели я вас наказал? 

За ослушание мстил кто вам?!
В той мести я и сам тону!
Конечно, ложь Творца удобна -
во всём вините сатану.

А я всего лишь дал вам выбор
меж волей и неволей ведь
без моего совета вы бы
не знали многого и впредь.

Сидели бы в раю нагими,
плодов познанья не грызя,
а нынче боги и богини
не только он. Не злись, присядь. 

...Господь, вложив в нас тягу к воле,
за выбор сделанный казнит.
Садист. Поди собой доволен. 
Я прав? Я прав. Скажи как с ним

возможно в мире быть? Э... нет уж!
Привычней знать, что он мой враг.
И что слова его, как ветошь.
— Но коли ты и правда веришь,
что был оболган - сделай шаг

навстречу к миру и тогда - ты,
лишь ты - не он, пребудешь свЯтым,
коль будет Бог непримирим,
и покаянье пред расплатой,
как тополиный пух сгорит, 

себя почувствуешь по праву
намного большим добряком.
На миг замешкался лукавый,
как будто в горле его ком.

И после паузы недлинной,
засвирепел, раскрыв уста:
— Мне приползти к нему с повинной?!
Ты верно шутишь? Никогда!!!

— Гордыня будто бы важнее?
Проверь! К чему винить зазря?
— Я пресмыкаться не умею.
(Не стал ехидничать над змеем).
— А как пророки говорят? 

Бог умалился перед нами,
став человеком во плоти.
— И дал себя пытать и ранить...
— Бунтарь, дослушай. Погоди.

Раз пренебрёг своей гордыней,
и впрямь, выходит, любит нас?
И, значит, спорами пустыми,
что я веду с тобою ныне,
о хитроумный сатана,

я придаю любовь сомненью?
Мою... - к нему, его... - ко мне.
Ни стану больше ни мгновенья!
Прочь отползи, лукавый змей.

— Осталось лишь перекреститься.
Какие правильные мы:
любовь с любовью, как сестрицы.
Зачем же, друг, намедни ныл

что жить непросто и молитвы
уходят, словно в пустоту?
Или не ты брал в руки бритву?
С верёвкой не влезал на стул?

Твои глаза почти что слЕпы,
и боль частенько жжёт огнём.
Об исцеленьи просишь Небо,
но тщетно всё, посыпь дух пеплом -
здоровье хуже с каждым днём.

Как будто я не видел как ты
сидел с протянутой рукой
полдетства, и скажи, не факт ли, 
что создал Бог тебя слугой?

Слугою Неба, мямлишь? Может.
В ответ к реальности взову -
рабом сегодняшних вельможей.
— Чей повелитель Вельзевул.

— Опять же - я всему виною.
Все служат не ему, а мне.
Но почему-то нет со мною,
всех тех, чьё кредо - жить войною,
кто топит, будто бы в вине,

в крови неверных мир доселе,
с крестом в руках, иль на груди.
Тех, кто на троны мира сели,
верней, кого Бог посадил.

И всё в делах их год за годом
повинна лишь моя душа.
И я крестовые походы
для разграбленья снаряжал?

И у нацистов я на пряжках
писал хвастливо: "С нами Бог"?
Бесспорно, тою был монашкой,
что после страстных дел нетяжких,
из чрева взяв живой клубок,

топила дочь свою в колодце,
затем к епископу опять?
Пойми, не всё что злом зовётся
сумел ни Бог, а я создать.

Конечно он всегда был вправе
других винить, но не себя.
Сам покумекай, кто лукавей?
Кто большей лживостью объят?

Вот некто, живший худо, плохо, 
был верен Богу, но увы,
устав просить, с последним вдохом
в пылу отчаянья завыл,

затем в петле повисло тело.
Самоубийцу тут же в ад.
— Таков закон, чего поделать?
— Да, слабовольный виноват.

Но погляди на Моисея -
точь в точь святоша из святош.
Как и Аврам что в веру сеял,
приставив к горлу сына нож.

— Они мужи святые, Божьи...
— Один чуть сына не убил.
— А что другой? 
— Не ангел тоже -
губитель многих тысяч был.

— Губитель?! 
— Тех кто по пустыне
бродил ни день, а много лет.
Сперва их баснями пустыми
об Обетованной земле

кормил, надежду в них лелея.
Бог был невидим, как всегда.
И те, устав от Моисея...
Как помнишь, весь народ восстал.

И воплотили лик надежды 
в невинной статуе, в тельце,
а Моисей, нахмурив вежды,
с блаженной злостью на лице

их безоружных обезглавил,
и жён, и маленьких детей.
Кто обвинён был в той расправе,
и кем считается злодей?

Как, христиане, говорите:
"Вот был бы каждый царь таков,
как песнь сложивший Соломите".
При Соломоне и Давиде
неужто не было рабов?

Червь раболепия престарый
грызёт вас, трусы, много лет.
А Ленин, как и Че Гевара -
они мерзавцы, спору нет.

— Не нужно смешивать с собою
мной уважаемого Че.
— Гевара не со мной, не скрою,
но, как и я, пустым "ничем"

не мог довольствоваться, веришь?
Я первым был из бунтарей.
— Меня в Христе не разуверишь,
всегда в его любви горел.

— Любовь-любовь. Звучит красиво.
Но если, друг, начистоту:
от веры запах позитива,
и ваши чувства ко Христу

лишь трусость перед наказаньем. 
Трясётесь "хоть бы в рай попасть".
На милость Божью притезанье
вам не даёт спокойно спать.

Любовью даже и не веет,
сплошной испуг, да эгоизм.
— Вновь мысли прежних не новее.
— Что, загнан в угол, словно крыс?!

Господь, что так велик и любящ,
Два Рая что ж не создал ты?
Сперва дал выбор, после губишь.
Иль про любовь слова пусты?

Спаси его - даруй знаменье!
Мы помним деточку Христа,
что был не в силах слезть с креста. 
И снова жертва перед змеем
убого рвётся в спор врастать.

Молчишь? Молчишь. Ответь! Вот раб твой
пред коим вор его души.
И ты, ничтожный, тоже ратуй,
мол негодяя накажи!

— Устал от вас. Отстаньте оба.
Деритесь, только меж собой.
Хочу в спокойствии до гроба
пройти, не жалуясь особо,
и не вступая с вами в бой.

Противоборством сыт по горло.
Не мил мне день, тем паче - ночь. 
А если так уж вам припёрло -
мечи хватайте, я же - прочь.

В одном уверен стопроцентно
виновны вы, не я.
— Отнюдь.
Твой довод стоит пару центов, -
итожил демон,— не забудь,

что это просто сновиденье - 
Туманный образ в голове,
безумство - плод воображенья,
и эта мысль тех новей.

Я призадумался немного,
а пыл унявший сатана:
— Что если нет меня и Бога, 
и эволюция верна?

Всё сразу станет объяснимо -
суров естественный отбор.
...Зари луч вкрался из-за штор,
и злой дух слился воедино 
со мною. Был окончен спор.

3.

Будильник, утро. Я в кровати.
А муха - в лапах паука,
вся в паутине, словно в вате,
свисала трупом с потолка.

Привычный мир, где волшебства нет,
предстал капелью за окном.
— Что с серой будничностью станет?
Таков реальности закон.

Спросонья, как всегда ни крошки
(обычно завтракал в обед).
Скреблись по диафрагме кошки
от беспросветности в судьбе.

К полудню ехал я в трамвае
и размышлял, печаля взгляд:
— Зачем законом волчьей стаи
живёт столь хрупкая Земля?

Хотя хулить волков не грех ли 
с подобным обществом сравнив?
Мы в поговорках - пустобрехи, 
раз Человечнее они...

Волчонка бросит ли волчица?
Оставит ли своих вожак?
По тучам Бог ли волочился?
Мы хищны. Как нас уважать?    

Мелькали жуткие картины.
Мне было видеть нелегко,
как люд, спеша, проходит мимо
детей с протянутой рукой.

Хотел сойти - помочь, но как-то
промешкал, верно жаль рубля...
Вагон отправился, гремя.
И я смирился с этим фактом,
и стало стыдно за себя.

У самого лежал полтинник
на путь обратный, на проезд.
Я сам себе был столь противен,
что совесть одобрял: "Пусть ест

нутро моё, и в Бездне сгинет -
в глуби почти ослепших глаз.
Раз, Бог, ты создал нас такими,
то для чего ты создал нас?

Затем сошёл и отчуждённо,
со лба рукой стирая пот,
смотрел на алчущих бездомных
и улыбавшихся господ.

Одни сидели возле кассы, 
считая мелочь в кулаке.
Другие - в Мерседесе красном 
в заторе, что невдалеке.

Люд суетливый спешно бегал,
не замечая у стены
на костылях полчеловека,
а мимо некто шёл и ныл

своей подруге в разговоре:
— Влюбляюсь часто, да не в тех.
Чёрт. У кого какое горе -
кому-то - плач, кому-то - смех.

Бросалась пёстрая реальность:
"Спешите! Скидки - десять дней!" -
в глаза того, в одежде рваной,
и приходили мысли мне:

— Что если б это Бог увидел,
то не любил бы мир совсем,
а пуще бесов ненавидел,
возненавидел нас бы всех.

И покарал бы, только лучше
преобразил бы всё за миг...
...(Я наступал небрежно в лужи,
поскольку с детства так привык.

Изрядно пачкался нередко
и не хотел таким быть впредь.
О чём я? Била душу плеть).
— Я лучше б стал марионеткой!
Мне выбор для чего, ответь?!

На боль детей своих негоже
глядеть веков примерно сто.
Мне страшно думать, что ты, Боже,
всего лишь вымысел пустой.

В дом возвратился в тесный, в старый,
когда шла сумерек пора
и на расстроенной гитаре
"Хэй, Леннон, Марли, Че Гевара"
тремя аккордами сыграл.

И пусто стало, и казалось,
что тщетна жизнь, раз Бога нет...
До ванный бы дойти из зала...
Смерть бритвой к венам прикасалась,
вмиг помутился белый свет.

4. 

И что же - все из праха взяты?!
И нет ни духа, ни души?!
...Но вдруг понёсся я куда-то
и смерти голову вскружив.

Тоннель... полёт... конец тоннеля...
и реки душ, и зал, и трон,
и крылья ангелов шумели,
и бесов рык со всех сторон.

...На троне в зале чей-то голос.
Как исхитриться перед ним? 
Душа моя стояла голой.
На ней дела её видны.

— Вот и финал. Вот и расплата.
Дал провести себя, глупец! -
не поднимал на Бога взгляда... 
— Несчастный, плакать здесь не надо.
Ведите в Рай, - сказал Творец.

И взяли ангелы за плечи:
— Поди ослышался?
— Отнюдь.
— Но я же дьяволом помечен...
И не сумел пройти свой путь...

За что предателю такое?
Заместо клетки - пару крыл? -
дрожал и был обеспокоен,
но Бог уста мои прикрыл:

— Не забывай Любовь не может
и на мгновенье перестать... 
...заплакал, пал Ему в подножье,
в подножие Любви Христа.

Написано с 17 июня 2009 04:00
по 12 июля 2009 08:20

Редакция и незначительные правки - дополнения
10 января 2018 15:35. 
Пасечник Евгений Андреевич
P.S.

1 коринфянам 13:4-8.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,
не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,
не радуется неправде, а сорадуется истине;
все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.
Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.