Осенним октябрьским утром, когда первые лучи перевалившего через вершины крымских гор солнца осветили сияющие купола Севастополя и разлетелись мелкими зеркальными осколками по легкой ряби бухты, наш корабль протяжным гудком простился с родным городом. Капитан, штурман и вахтенный офицер стояли в ходовой рубке торжественные и напряженные. Команда - вдоль борта в строю, лицом обращенная к берегу. Мы уходили в дальний поход. На сколько месяцев, никто не знал, даже командир. «До приказа командования флотом», - объяснил нам боцман.
Миновали морские ворота, вышли в открытое море. Вскоре исчезли за горизонтом последние силуэты кораблей. Капитан и штурман спустились в каюты. Притихшие матросы сбились на юте и еще долго смотрели молча в ту сторону, где остались родные берега.
В открытом море штурман чувствовал себя свободно, полностью передоверив курс корабля вахтенному рулевому. Он расхаживал по палубе и дразнил боцмана. Это было его любимое развлечение.
— Викентич, и где ты себе такую команду насобирал? - наступал он на больную мозоль боцмана. - Ты только посмотри на них - сбились у кормы, как овцы в гурт, и пытаются глазами зацепиться за берег.
— Не овцы, а бараны! - сплюнул боцман. - Они в своих кишлаках да аулах воду только в арыках и видели!
— А тощие-то, какие... - продолжал штурман, детина двухметрового роста, широкий в плечах. Китель на его груди вздымался как кузнечные меха, и, казалось, вот-вот выстрелит во время очередного взрыва смеха после удачной шутки над боцманом очередью блестящих, в якорях, пуговиц. Его красивое лицо было неподвижно и серьезно, лишь лукавые искорки в глазах выдавали легкую, незлую иронию.
— Да, - согласился боцман, - худой матрос - позор для флота, - и тяжко вздохнул. - Откормить-то мы их откормим, и разговаривать по-русски научим.
— Так они тебя еще и не понимают? - не унимался штурман.
— Меня-то они понимают, - боцман покачал свой громадный кулак, как бы взвешивая и прикидывая его вес на глазок. - А я их - с трудом, - окинул недобрым взглядом молодых матросиков из азиатских республик, сбившихся в плотную кучку, испуганно наблюдавших за разговором начальников.
— Вот ты посуди, - подхватил тему боцман. - С давних времен экипажи русских кораблей были русскими. Иноверцев на флот не брали...
— Ну-у-у, боцман, это уже политика. А куда же прикажешь их девать?
— В кавалерию!
— В какую кавалерию? - штурман не выдержал и рассмеялся. - Где ты столько лошадей возьмешь? Ты что, забыл, как после смерти Буденного Хрущев весь советский табун пустил на колбасу? «Дружба» - колбаса называлась. Дружба христиан с мусульманами. Генсек приказал в конскую колбасу свиного сала натолкать. Кстати, а ты проверил при погрузке провизии, какую колбасу нам выдали на берегу? Учти, правоверные свинину не едят. Им конину или, на худой конец, говядину подавай.
— Ничего, - ухмыльнулся непробиваемый на шутки Викентьевич, - у нас камбуз внизу, закроем шторки, чтоб Аллах не видел, как его благоверные Коран нарушают.
Фамилия этому добродушному русскому богатырю, собственно, как и боцману, дана была как в насмешку - Короткий Александр Николаевич. Капитан-лейтенант, уважаемый в среде матросов офицер, частенько защищал их от разгневанного боцмана.
Удовлетворенный утренней разминкой, оставил боцманскую команду в покое, продолжил проминант по палубе в поисках замполита. Мимо этой никчемной «боевой» единицы на корабле Короткому было также тяжело пройти, как псу мимо столба. Не терпел он высокомерного, лощеного хлыща. Тот был высок, красив и строен, как болт.
Александр Николаевич прошел на бак. По-флотски широко расставил ноги, скрестил руки на груди и стоял как изваяние. Легкий, уже прохладный, ветерок бегал по мелкой ряби волн. Все вокруг было спокойно, умиротворенно и располагало к раздумьям.
«Куда мы идем? Зачем? Командование дает дозированную и дробную информацию, не называя конечный пункт назначения. Пока идем на Босфор. А дальше? Получим следующую команду...»