Морская тема в творчестве поэтов Первой мировой во

   
     ОБРАЗЫ МОРЯ И КОРАБЛЕЙ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ
                ПОЭТОВ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ   
       
                Я видел тайфун на Амурском заливе,
                Я знаю печальный Цусимский пролив,
                Грозу у Цейлона, светящийся ливень.
                И волн Океана разгневанный взлив…
                П. Булыгин               

       Удивительное богатство образов и мотивов дарит нам русская литература, среди них наиболее любимыми и именно поэтичными всегда были и остаются образы моря и кораблей. Они являются своеобразными символами вдохновения, высокой мечты, ведь  именно лучезарность моря, синева его глубинных оттенков, стала основой той самой палитры красок для многообразия поэтических произведений. Поэтам —  участникам Первой мировой войны выпала нелёгкая творческая доля, как и сама трагедия их судьбы. Возвышенный и утончённый  поэтический талант столкнулся с суровой действительностью, мучительными испытаниями войны, а далее и событиями  революции, поэтому стихи  этих поэтов не только произведения высокого искусства, наполненные высочайшим патриотизмом, но и своеобразная летопись того времени; запечатлённые в них картины являются для нас не только литературной, но и исторической, а точнее историографической ценностью. 
       Одному из первых поэтов России – Александру Блоку во время  Первой мировой войны, а как её называли современники, Великой войны, суждено было быть призванным на службу в инженерную бригаду Всероссийского земского союза в Белоруссии.  Он провёл на фронте семь месяцев и к тому времени, как известно, Александр Блок уже был сложившимся поэтом.  Мотивы моря и кораблей пронизывали всё его творчество, а ещё в 1898 году,  на заре своего поэтического восхождения, Александр Блок писал:

      Жизнь – как море, она – всегда исполнена бури.
      Зорко смотри, человек: буря бросает корабль,
      Если спустится мрачная ночь – управляй им тревожно,
      Якорь спасенья ищи – якорь спасенья найдёшь… 

    И, далее, продолжает тему моря конечно же знаменитое стихотворение А. Блока: «Гамаюн, птица вещая», начинающееся словами «На гладях бесконечных вод…» о предчувствии  жесточайшей бури грядущих событий России. Образ моря и океана для Блока – всегда безбрежность, неизведанность и мгла. Но появление послушной волны приносит избавление от страданий и надежду на спасение. А затем,  предощущение появления истинной значимости любви, которая своим трепетным служением идеалу, принесёт долгожданную гармонию над хаосом мирового бытия:
   
                Ты была у окна,
                И чиста и нежна,
          Ты царила над шумной толпой.
                Я стоял позабыт
                И толпою сокрыт
          В поклоненьи любви пред тобой.

                Мне казалось тогда,
                Что теперь и всегда
          Ты без мысли смотрела вперёд.
                А вниз, у окна,
                Как морская волна,
          Пред тобой колыхался народ.   
         ………………

    Александру Блоку суждено было стать автором немеркнущей по красоте своей напевности книги стихов о Прекрасной Даме, продолжив воплощение в поэтическую форму всех заветов и богословских исканий  величайшего русского философа Владимира Соловьёва, наполнив их своими мистическими откровениями и проникновенным лиризмом. Поклоняясь Вечной Женственности, ощутив приближение той самой Лучезарности, в стихотворении «Прозрачные, неведомые тени…»  молодой поэт писал:

         Перед Тобой синеют без границы
         Моря, поля, и горы, и леса,
         Перекликаются в свободной выси птицы,
         Встаёт туман, алеют небеса.

     Так появляется синий цвет, один из главных цветов символизма, безусловно,  он связан с поэтикой моря, грустью и бездонностью мирового пространства.
     Но в лиловые сумраки высочайшего поэтического воображения суждено  было ворваться событиям Русско-японской войны (1904-1905-й годы), которая была неким роковым и гибельным предзнаменованием событий Первой мировой войны и революции. С детства мечтавший стать моряком, Александр Блок тяжело переживал гибель нашей эскадры и русских моряков. Так появилось одно из самых загадочных и самых молитвенных стихотворений 20-го века «Девушка пела в церковном хоре…» . Без единой географической  привязки  к месту происходящего, само стихотворение, будто  огромный и невесомый корабль парит над пластами нашей литературы, являясь своеобразным пением для всех истинно скорбящих и верующих людей, глубоко и пронзительно тоскующих об ушедших кораблях и мучительных человеческих судьбах. А строки Блока? Они словно проявляют историческую картину тех событий, не называя конкретно место действия: «…о всех усталых в чужом краю...»  —   не о наших ли моряках, оказавшихся в японском плену пишет поэт? «О всех кораблях, ушедших в море...»  —   это же и есть тот самый боевой поход  военных крейсеров  Владивостокской эскадры «Россия», «Рюрик», «Громобой». А поэтическая строка: «Что в тихой заводи все корабли…» —  конечно же, в первую очередь,  успокоение всем, чьи близкие получили ранения или погибли в Цусимском морском бою или сражениях Порт-Артура.  И далее, упоминание Царских врат – символа Божественного рая,  говорит о высоком предначертании стихотворения, его соборности, уносит нас в истинные православные чаяния и надежды на обретение Вечной жизни и Спасения. Однако, отчаяние и боль последней строки, быть может, и есть предчувствие тяжелейшей судьбы русской эмиграции, её несбывшихся надежд о возвращении на родину и неотвратимая будущность  упокоения на чужбине.
      Также, говоря об образах моря и корабля, следует упомянуть одно из самых красивых  и музыкальных стихотворений поэта:  «Уже над морем вечереет…», оно написано несколько в иной тональности и уносит нас ещё в те блаженные годы относительного затишья между первой и  второй русскими революциями, которое будет вспоминаться в дальнейшем поэтами Первой мировой войны как несбыточный рай. Теза и антитеза земного и небесного в этом стихотворении приводит нас к мысли, что море  и есть символ того самого трансендентного мира,  а душа  —   корабль в этот мир Небытия. 
      Другому значительному поэту начала двадцатого века Николаю Гумилёву тоже суждено было стать участником, а точнее, героем Первой мировой войны. Родившись в морском городе Кронштадте, в семье корабельного врача, Николай с детства был окружён морем и, несмотря на то, что ещё в детстве ему суждено было покинуть Кронштадт и уехать в Царское Село, а затем в Тифлис, свежий морской кронштадский воздух навсегда сделал его поэзию истинно морской и мечтающей о далёких путешествиях и неизведанных странах. Тема моря и кораблей в поэзии Николая Гумилёва достаточно хорошо изучена, поэтому позволим себе остановиться только на основополагающих моментах. Так, в знаменитом стихотворении «Капитаны» встаёт яркий и истинно-поэтический образ моря:

           Пусть безумствует море и хлещет,
           Гребни волн поднялись в небеса, —
           Ни один пред грозой не трепещет,
           Ни один не свернёт паруса.

           Разве трусам даны эти руки,
           Этот острый уверенный взгляд,
           Что умеет на вражьи фелуки
           Неожиданно бросить фрегат.

     По воспоминаниям современников, Николая Гумилёва всегда влекло к опасности, а во время шторма на корабле, он будто радовался объятью  мощной морской стихии. Как известно, в начале Великой войны, Гумилёв пытался отправиться добровольцем на фронт, но его признали негодным к службе из-за косоглазия и хромоты,  но он сам выучился кавалерийской езде, стрельбе с левой руки и добился отправки  на Салоникский фронт. За боевые заслуги Николай Гумилёв был награждён двумя Георгиевскими крестами и орденом Св. Станислава  3-й степени с мечами и бантом.
     В 1921 году поэт издал свою лучшую книгу стихотворений «Огненный столп», которая внесла в русскую поэзию богатство мужественного стиля, совершенство поэтических композиций, а стихотворение «Заблудившийся трамвай» оказалось подлинным пророчеством кровавых событий предстоящего времени. Также,  с определёной степенью литературоведческой смелости хочется допустить ту гипотезу, что образ заблудившегося трамвая и есть образ корабля – Летучего Голландца на просторах нашей страны, мира и литературы.* Опираясь на стихотворение  Артура  Рембо «Пьяный корабль» в переводе Владимира Набокова ( а сам Николай Гумилёв знал французский язык блестяще и, разумеется, был знаком с этим стихотворением в подлиннике ), имеет смысл с уверенностью отметить определённые совпадения мотивов:

      
       Был штормом освящён мой водный первопуток.
       Средь волн, без устали влачащих жертв своих,
       протанцевал и я, как пробка, десять суток,
       не помня глупых  глаз огней береговых.

     Далее, у Артура Рембо мы читаем:

       Я знаю небеса в сполохах и глубины,
       и водоверть, и смерч, покой по вечерам,
       рассвет восторженный,  как вылет голубиный,
       и видел я подчас, что мнится морякам…

    Уж не из этого ль мотива небесных сполохов взлетел в поэзии Гумилёва огненный вихрь, а точнее огненная дорожка заблудившегося трамвая ( «В воздухе огненную дорожку Он оставлял и при свете дня…» )? И не является ли мистика появления зеленого цвета ( « ...Зеленная, — …»  ) у Николая Гумилева неким поэтическим продолжением мотива зелёного цвета из стихотворения Артура Рембо ( «вошла в еловый трюм зелёная вода…»)? Все эти литературные совпадения, конечно же, смело доказывают нам возможность отнести произведение «Заблудившийся трамвай» к теме моря и кораблей в поэзии, ибо этот трамвай-корабль, летящий сквозь времена, становится образом того самого знаменитого Летучего Голландца, о котором и упоминалось Николаем Гумилёвым ещё в цикле стихотворений «Капитаны»:

 Но в мире есть иные области,
    Луной мучительной томимы.
    Для высшей силы, высшей доблести
    Они навек недостижимы.

    Там волны с блесками и всплесками
    Непрекращаемого танца,
    И там летит скачками резкими
    Корабль Летучего Голландца.

    Но прежде, чем перейти к рассказу о менее известных для широкого круга читателей поэтах, хотелось бы остановиться на одном, пожалуй наиболее знаменитом стихотворении Сергея Есенина «Письмо к женщине», посвящённого Зинаиде Райх. Сергей Есенин тоже был призван на военную службу и назначен в Царское Село в санитарный поезд № 143, а в связи с местом прохождения службы, его поэтические концерты слушала сама Императрица Александра Фёдоровна. Что касается образа корабля в русской поэзии, то он яркой страницей творчества  Сергея Есенина, открывается нам: в 1924 году он написал, обращаясь к своей былой возлюбленной и бывшей жене:
            ………….
          Не знали вы,
          Что я в сплошном дыму,
          В разворочённом бурей быте
          С того и мучаюсь, что не пойму –
          Куда несёт нас рок событий.
          Лицом к лицу
          Лица не увидать.

          Большое видится на расстоянье.
          Когда кипит морская гладь –
          Корабль в плачевном состоянье.
          Земля – корабль!
          Но кто-то вдруг
          За новой жизнью, новой славой
          В прямую кущу бурь и вьюг
          Её направил величаво…


      Образу моря и кораблей посвящены строки многих известных поэтов-участников Первой мировой войны: Валерия Брюсова, Сергея Городецкого, Александра Вертинского, Николая Асеева.
      Но задача нашей статьи рассказать о морской тематике в стихах мало изученных, почти неизвестных поэтов  и, к сожалению, несправедливо забытых. 
      Одним из них является потомственный дворянин, поэт, офицер Русской Императорской армии, принимавший участие в попытках спасения Царской семьи – Павел Булыгин. Он родился в 1896 году во Владимире, учился в Александровском военном училище в Москве, а в 1916 году начал службу в лейб-гвардии Петроградском полку. За боевые заслуги Первой мировой он был награждён орденом Св. Анны 4-ой степени с надписью «За храбрость», а в 1918 году он, возглавив небольшой отряд, предпринял безумную и неудавшуюся попытку спасти Государя Императора и его семью из екатеринбургского плена. В дальнейшем, получив распоряжение вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны, находящейся в Крыму, он отправился через Чёрное море, Турцию, Грецию, Францию, Англию, Красное море, Индийский океан, Японию, Владивосток  — в ставку адмирала А. В. Колчака для выяснения истинного положения царской семьи. Потрясающим ярким примером русского стихосложения встают перед нами строки поэта об этой экспедиции:

      Я видел тайфун на Амурском заливе,
      Я знаю печальный Цусимский пролив,
      Грозу у Цейлона, светящийся ливень,
      И волн Океана разгневанный взлив.
      
      Но Чёрное море в капризах коварней, —
      Твердят моряки с незапамятных пор,
      Я помню и снежную вьюгу у Варны,
      А после – горячий закатный Босфор.

      Всю ночь ураган, как разгневанный мститель,
      Ревел голосами, по птичьи свистел,
      В волну зарываясь, дрожал истребитель
      И на бок ложился, и тяжко скрипел.

      И, двигаясь с креслом по стенке каюты,
      Мы молодо пели про Солнце земли, —
      Но падало сердце, и были минуты,
      Когда мы стаканы налить не могли.* *   

      Павлу Булыгину суждено было продолжить свою жизнь в эмиграции: в Берлине, затем в Эфиопии, Парагвае. Одно из своих стихотворений он закончил на очень грустной ноте:
       …..
     И вспоминаю Гумилёва…
     Что ждёт, скрываясь впереди?
     Когда-нибудь вернусь я снова,
     — Теперь же, жизнь, меня не жди!


      Следующий поэт — участник Первой мировой войны, открывший нам тему моря с точки зрения русской эмиграции, если можно так сказать, с другого берега — это Иосиф Калинников. В 1916 году, в возрасте 26 лет, он был призван в армию и направлен в военное училище, а далее, в 1918, оказавшись на стороне Белой армии, он был эвакуирован из Новороссийска в Египет. В 1920 году в Каире Иосиф Калинников написал стихотворение в очень редкой форме триолета:
          
        Давно-давно за синей далью
        В волнах уснули корабли!..
        Покрылось море лунной сталью
        Давно-давно за синей далью.
        И бледной звёздною вуалью
        Укрылись призраки земли:
        Давно-давно за синей далью
        В волнах уснули корабли.

    И далее, в 1921 году с глубочайшей грустью о России, оставшейся за морем, он писал:
      
     Улетели на север вчера журавли.
     Бесконечною в небе плывя вереницей,
     В край далёкой, далёкой родимой земли,
     Где на серые пажити радость ложится.

     В море ветер кренил к берегам паруса;
     День был серый, туманный и пасмурно влажный,
     И растаяла в небе седом полоса –
     Только слышен был клёкот зовуще-протяжный:

     И легли, как тяжёлые глыбы, печали
     В безысходности чёрной и жуткой тоски!..
     Мы в изгнанье бездольном скитаться устали,
     Протянув к нашей родине обе руки.    
 
      Образ моря стал символом той безысходности жизни, разлучившей поэта с родною Россией. Свою смерть он стал ожидать как избавление от непосильной и мучительной грусти пребывания в изгнании. В стихотворении «Перед смертью моей не завоет пёс…» он писал:

       Только мутная ночь колыхнёт скелет
       И всплеснёт онемелой рукой,
       Чтоб никто не узнал сколько долгих лет
       Дожидал я блаженный покой.


        Море и корабли принесли также непреодолимую тоску и боль о родных  степях другому поэту-участнику Первой мировой войны, донскому казаку Николаю Туроверову. Он родился в станице Старочеркасской в 1899 году в семье потомственного донского казака. В 1914 году он добровольцем вступил в Лейб-гвардии Атаманский полк, а после событий октября 1917 года вернулся на Дон и в отряде есаула Чернецова сражался против красных. А затем, получив ранение, на одном из последних пароходов врангелевской эвакуации покинул Крым. Впоследствии ему удалось также вывести во Францию музей своего родного Атаманского полка, историей которого, как и всего донского казачества он занимался долгие годы в эмиграции, в  Париже. В своих стихах Николай Туроверов постоянно возвращался к отчему дому и родной земле, а образ моря и кораблей приобрел в его поэзии потрясающий трагичный калорит, став документальным свидетельством происходящих событий 1920-го года:

              В эту ночь мы ушли от погони,
              Расседлали своих лошадей,
              Я лежал на шершавой попоне
              Между спящих усталых людей.

              И запомнил и помню доныне
              Наш последний российский ночлег,
              Эти звёзды приморской пустыни,
              Этот синий мерцающий свет.

              Стерегло нас последнее горе
              Среди снежных татарских полей,
              Ледяное Понтийское море,
              Ледяная душа кораблей.

       Так истинный трагизм жизни, расставание с любимой Россией вошли в стихотворную палитру нашей отечественной литературы с совершенно необычным и подлинно реальным образом  ноябрьского ледяного Понтийского (Чёрного) моря и ледяных кораблей. Они стали уже уже не заоблачным отвлечённым символом стремления страждущей души в мир познания, а символом уходящей Царской России и началом её  Русской Голгофы, которая потом обернулась жесточайшими событиями расправы над Церковью, крестьянством, казачеством и  интеллигенцией.  Всякое подлинное искусство символично, считали Александр Блок, Андрей Белый, Николай Бердяев, который писал, что он полностью солидарен с символистами в понимании символа как основы любого искусства и символа как его высшей ступени (Н. Бердяев «Смысл творчества. Опыт оправдания человека», 1916 год ) Таким образом получилось, что образы моря и кораблей стали своеобразными историческими и литературными символами трагизма той эпохи, теми ипостасями, которые наполняли горечь и тоску русской души. Из мира реального они полностью ушли в мир запечатленных образов и  вернулись к нам на волнах возрождаемой памяти о поэтах-участниках Первой мировой и Гражданской войн.
     А вспоминая ноябрь 1920-го года, Николай Туроверов писал уже в эмиграции:
         
 Помню горечь соленого ветра,
Перегруженный крен корабля;
Полосою синего фетра
Уходила в тумане земля;

Но ни криков, ни стонов, ни жалоб,
Ни протянутых к берегу рук, —
Тишина переполненных палуб
Напряглась, как натянутый лук,

Напряглась и такою осталась
Тетива наших душ навсегда.
Черной пропастью мне показалась
За бортом голубая вода.
……………

       Николаю Туроверову суждено было умереть в 1972 году в Париже. Он похоронен на кладбище Сен-Женевье-де-Буа, но его останки в ближайшее время будут перезахоронены на родной донской земле, согласно завещанию поэта.
       Арсений Несмелов (настоящая фамилия Митропольский) – поэт тоже тяжелейшей судьбы, автор глубоких и пронзительных стихотворений и поэм, участник Первой мировой войны. Он родился в 1889 году в Москве в семье статского советника, окончил Кадетский корпус. За боевые заслуги на сражениях Западного фронта в составе 11-го гренадерского Фанагорийского полка, он был награждён четырьмя орденами. В 1918 году он примкнул к Белому движению и с армией Колчака отступал через Сибирь, а в 1924 году оказался в эмиграции в Харбине. Его поэтическое наследие – это шесть книг, последняя из которых называется «Белая флотилия» (1942 год). Во многих стихах Арсения Несмелова ясно слышится напевность Александра Блока, так в его стихотворении «О России» мы явно угадываем некоторую перекличку со стихотворением «Россия» Александра Блока:

Россия отошла, как пароход
От берега, от пристани отходит.
Печаль, как расстояние, растёт.
Уж лиц не различить на пароходе.

Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.
Басовое взвывание сирены.
И вот корма. И за кормой - тесьма
Клубящейся, всё уносящей пены.

Сегодня мили и десятки миль,
А завтра сотни, тысячи - завеса,
И я печаль свою переломил,
Как лезвие, у самого эфеса.

Пойдёмте же! Не возвратится вспять
Тяжёлая ревущая громада.
Зачем рыдать и руки простирать?
Ни призывать, ни проклинать не надо.

     И далее, Россия сравнивается с четырехтрубным гигантом военного крейсера, о котором тоскует в изгнании поэт. В каком-то смысле он чувствует себя моряком без гавани, как он пишет в стихотворении «Морелюбы».
     Но потрясающим по силе эмоционального воздействия по глубине патриотизма остаётся стихотворение Арсения Несмелова «Тральщик «Китобой» о небольшом сторожевом судне или тральщике (230 тонн), спущённом на воду в 1907 году в Санкт-Петербурге. Пройдя Первую мировую войну и последующие события под Андреевским флагом, в 1920 году он покинул воды Балтийского моря и отправился через Ревель и Копенгаген на поддержку Белого флота. В европейских водах ему был предъявлен ультиматум спустить Андреевский флаг, так как этот флаг уже не признавался Англией и Данией, но командир корабля этого не сделал, заявив, что без боя он «Китобой» не сдаст. Далее,  благодаря поддержке вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны, находящейся в то время в Копенгагене, конфликт удалось уладить и английский контр-адмирал Кован, взошедший на борт «Китобоя» произнёс потрясающие слова: «Я надеюсь, что каждый морской офицер в подобном положении поступил бы столь же доблестно, как это сделали вы».***
     Заботами Марии Фёдоровны корабль был снабжён провизией и углём и отправился дальше, обогнув всю  Европу, в Севастополь на поддержку Белого флота, добравшись туда только 15 ноября 1920 года в разгар эвакуации  армии из Крыма, в чём и принял участие. В знаменитую Бизерту, куда прибыла Русская эскадра, состоящая из четырёх отрядов кораблей, тральщик «Китобой» в составе третьего отряда с честью вошёл с Андреевским флагом. Благодаря документальному стихотворению Арсения Несмелова об этом небольшом военном судне, так и не спустившим Андреевский флаг, мы теперь доподлинно знаем эту историю. Она особенно пронзает наши сердца, когда Андреевский флаг Россиийского флота с честью снова является знаменем наших кораблей и молодые моряки, принимая присягу, именно ему отдают все воинские  почести. Таким образом, в нашей поэзии к теме моря и кораблей можно с достоинством отнести и стихотворение Арсения Несмелова «Тральщик «Китобой»:


         Это не напыщенная ода,
Обойдемся без фанфар и флейт!
… Осень девятнадцатого года,
Копенгаген. Безмятежный рейд.

……………..

И с волною невысокой споря, 
С черной лентой дыма за трубой, —
Из-за мола каменного, с моря
Входит в гавань тральщик «Китобой».

Ты откуда вынырнул, бродяга?
Зоркий цейс ответил на вопрос:
Синий крест Андреевского флага 
Разглядел с дредноута матрос…

Полегла в развалинах Россия
Нет на ней державного венца,
И с презреньем корабли большие
Смотрят на малютку-пришельца.

Странный гость! Куда его дорога
Можно ли на рейд его пустить?
И сигнал приказывает строго:
«Стать на якорь. Русский флаг спустить».

Якорь отдан. Но, простой и строгий,
Синий крест сияет с полотна;
Суматоха боевой тревоги
У орудий тральщика видна.

И уже над зыбью голубою
Мчит ответ на дерзость, на сигнал
«Флаг не будет спущен. Точка. К бою
Приготовьтесь!» —  Вздрогнул адмирал.

Он не мог не оценить отпора!
Потопить их в несколько минут
Или?.. Нет, к громадине линкора
Адмиральский катер подают!

Понеслось. И экипаж гиганта 
Видел, как взойдя на «Китобой»,
Заключил в объятья лейтенанта
Пристыженный адмирал седой.

Вот и все. И пусть столетья лягут,
Но Россия не забудет, как
Не спустил Андреевского флага
Удалой моряк!

         Поклонение Александру Блоку наполняло сердца почти всех поэтов — участников Первой мировой войны. Так, поэт, писатель, журналист, кавалер знаменитого Георгиевского креста,  Евгений Шкляр посвятил Блоку небольшой цикл стихов, который так и называется «Памяти Александра Блока», а в последних его строках снова всплывает своей безысходностью мотив океана и корабля:
   
            ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА БЛОКА

                1
Угас учитель. Не дано нам
Вина иного нацедить,
И с теплым, истовым поклоном
Уста молитвой освятить.
……….
Но гордый дух пронижет годы,
И принесут ученики
На грозный суд, — на суд народа
Молитвослов его тоски.
И пред лицом Венчанной Тени
Сойдясь в один скорбящий круг,
Склонят поклонныя колени
Непримиримый враг и друг.

                2

Он вышел в ночь, к седым туманам,
Искать заветное кольцо,
И рдело отблеском багряным
Его античное лицо.
Змеились едкия улыбки,
Творились темныя дела,
Когда в душе рыдали скрипки
О том, что радость умерла.
Когда порыв мечты привольной
Сковал невиданный мороз,
И было нестерпимо - больно
На потонувшем корабле.      

     Раскрывая тему моря и кораблей в поэзии участников Первой мировой войны, мы также не можем оставить без внимания потрясающие, наполненные истинной любовью к морю, поэтические строки Валентина Катаева. Именно как поэт он вошёл в литературу, но потом проза оттеснила поэтическое творчество Валентина Катаева на второй план, но сквозь прошедшие годы, мы  в его стихотворениях начинаем видеть истинную красоту морской стихии, которой, возможно, в литературоведении не придавалось особого значения. Валентин Катаев родился в Одессе, на берегах Чёрного моря, а с началом Первой мировой войны, он добровольцем ушёл на фронт, несколько раз был ранен, отравлен газами. За храбрость он был награждён двумя Георгиевскими крестами и орденом Св. Анны 4-ой степени. Всю свою жизнь он хранил верность морской тематике, не случайно его завершающей литературной эпопеей стала книга с названием «Волны Чёрного моря», включившая в себя знаменитую повесть «Белеет парус одинокий». Удивительными образами кораблей и прибрежной красоты морского пейзажа наполнены его ранние стихи о море.  Даже во время ранения на румынском фронте Первой мировой, он писал:
          
          РАНЕНИЕ          
От взрыва пахнет жженым гребнем.
Лежу в крови. К земле приник.
Протяжно за далеким гребнем
Несется стоголосый крик.
Несут. И вдалеке от боя
Уж я предчувствую вдали –
Тебя, и небо голубое,
И в тихом море корабли.   

    Удивительно широко и живописно раскрыта им морская тема в стихотворениях: «Крейсер», «Слепые рыбы», «Шторм», «Зелёным сумраком повеяло в лицо…», Аральское море» и других.
    В стихотворении «Крейсер» мы читаем:

Цвела над морем даль сиреневая,
А за морем таился мрак,
Стальным винтом пучину вспенивая,
Он тяжко обогнул маяк.
Чернея контурами башенными,
Проплыл, как призрак, над водой,
С бортами, насеро закрашенными.
Стальной. Спокойный. Боевой.
И были сумерки мистическими,
Когда прожектор в темноте
Кругами шарил электрическими
По черно-стеклянной воде.
И длилась ночь, пальбой встревоженная,
Завороженная тоской,
Холодным ветром замороженная
Над гулкой тишью городской.
Цвела наутро даль сиреневая,
Когда вошел в наш сонный порт
Подбитый крейсер, волны вспенивая,
Слегка склонясь на левый борт.   

     Теперь, когда история Первой мировой войны  постепенно перестаёт быть для нас своеобразным белым пятном в отечественной историографии, мы начинаем понимать смысл многих стихотворений морской тематики того времени. Ведь стихотворение «Крейсер» написано в 1915 году явно о крейсере на Чёрном море, именно в то время, когда наш Российский флот постепенно начал приобретать решающее значение в сражениях Первой мировой войны. В развернувшихся боях у берегов Босфора наш Императорский флот начал одерживать победы, прорываясь к выходу в Средиземное море. В 1916 году удалось блокировать гавань у берегов Анатолии и как впоследствии писал Уильям Черчилль о роли России в Первой мировой войне, хуже всего судьба обошлась именно с ней. Российская Империя уже почти держала победу в руках, когда её корабль пошёл ко дну, сражённый событиями Октябрьской революции.  Далее, как мы знаем из истории, последовали события заключения  Брестского мира.
     Что касается истории русской поэзии этого периода, то можно смело выразить мысль о её уникальной документальности и правдивости, ведь именно в поэтических строках  кратко и ёмко отобразились события тех лет, а многие стихи пронзают своей эмоциональностью даже самого стойкого и уравновешенного читателя. Без общей, пришедшей в нашу литературу позже, идеологической основы «социалистического реализма», эти стихи высоки в своём нравственном  и патриотическом подъёме, верности свой Родине, они являются своего рода «знаменем милосердия», как писал о творчестве этих поэтов современный поэт и литературовед Алексей Филимонов в своём стихотворении  «Поэтам Первой мировой»:
   
    О музе, чей бессонен взор
    Через столетие бессмертья,
    В строках поэтов не укор
    Судьбе – но знамя милосердья.






                ПРИМЕЧАНИЯ


* Эта идея была также высказана в статье Е. Куликовой «Заблудившийся трамвай» Н. Гумилёва и корабли-призраки», Методический журнал учителей словесности Урала, №22, 2009 г.

** Данное стихотворение П. Булыгина, а также стихи И. Калинникова и Е. Шкляра приводятся в этой статье по изданию «Поэты Первой мировой войны: Антология», Спб, 2017 год

*** Стихотворение А. Несмелова впервые было опубликовано Н. Боголюбовым в журнале «Военная быль», №107, Париж, 1970 год