Когда Софья вернулась от брата из Прилопино, Дуся зазывала ее с детьми на выходные. Она все еще была замужем за милиционером, врачи ему поставили смертельный диагноз: проживет от силы месяц – два, но прошел год, а он продолжал жить вопреки предсказаниям. И даже исправно исполнять супружеские обязанности. И даже напиваться. Дуся тратила много времени и сил, чтобы найти очередную бутылку водки. Муж из дома не выходил, понятно, что водкой снабжали его друзья, тоже менты. За ними уследить она не могла.
Дуся бежала в магазин за шоколадным вафельным тортом для Миши, и шоколадкой для Маши. Могла заранее купить, но ей очень хотелось вырваться из дома.
Лежачий Семен, как считалось, на последнем издыхании, желтый и страшно худой, поднимался, держась за стену, добирался до туалета, доставал из бачка бутылку водки и надолго присасывался к ней. Аккуратно ставил бутылку на место и бодрым шагом удалялся в комнату.
Маша понимающе следила за ним, Миша в ожидании поглядывал на дверь: он любил сладкое.
Если дети бегали во дворе в ожидании бабушки, Семен наливал водку в граненый стакан и заводил поучительную беседу. «Бабы все одинаковые, - начинал он, - вам бы всем кудахтать и крыльями хлопать. Бегает она так, хлопает, пока я ее не успокою. У меня во, какой стоячок! насажу ее на конец и гоняю, туда-сюда, она визжит, а я наяриваю, верчу, верчу, все ускоряясь, - он залпом выпивал содержимое стакана и наливал новую порцию, - Ага, я ускоряюсь, а она все молчит и глаза закатывает, - залпом пил и опять наливал, - Как в медузу тычусь, ты видела медуз? Вот такие дела». Он залпом выпивал и долго кашлял, трясясь худым телом.
А она, дождавшись Дуси, убегала в свой полуподвал, что-то подкрасить, подклеить, все не могла остановиться. С учительской зарплаты закупала разные оттенки зеленой краски и куски зеленых обоев, - зеленый цвет завораживал.
С переездом многодетной семьи в квартиру над ними полезли тараканы. Маша предположила, что жрут клей. Приходилось их травить дихлофосом. Едкий запах ощущался, только когда они с улицы входили в дом, но вскоре привыкали и уже не замечали.
В комнате наклеила темно- зеленые обои, детский уголок выделила светло- бирюзовыми, с красными зверушками. Остатками разных кусков заклеила стены туалета.
В закуток, подобие кухни, по требованию Маши, вместе ходили в магазин выбирать, купила светло - кремовые обои с анютиными глазками, сине-васильковыми с оранжево желтыми сердцевинами. И пожалела: глазастые цветы пугали.
Когда все стены, деревянные полки и оконные рамы были окрашены в разные оттенки зеленого, она попыталась покрасить полированный шкаф зеленой краской, Николай и дети запротестовали, и она отказалась от этой идеи.
А тут полезли клопы, видимо, тоже от многодетной семьи. От густого запаха дихлофоса они пребывали в состоянии легкого кайфа, даже Николай перестал надолго исчезать из дома.
В августе явился Григорий, не позвонил, пришел неожиданно. Удостоверился, что Николая дома нет, обнял ее и крепко поцеловал в губы. Принюхался: «Что у вас, притон наркоманов? Запах странный».
- Это дихлофос. Травлю тараканов, - про клопов постеснялась сказать, - Комары налетают, форточку поэтому не открываю.
- На дихлофос? – удивился он.
Из- за шкафа выглянула Маша:
- А у нас клопы, кусаются.
- Понял, помогу.
Через некоторое время принес рыбий жир и обмазал им деревянные части мебели. Насекомые исчезли безвозвратно.
В сентябре, когда началась работа, она почувствовала себя отдохнувшей, будто вернулась издалека, где спокойно проводила время.
Небо и земля, дух и материя, жизнь и смерть, природа и человек, - она решила, что все это ни к чему ей.
Да и зачем все это, когда ей достаточно любоваться осенним буйством красок.
От зеленого периода осталась привычка покупать зеленые обои и предпочитать зеленую обивку мягкой мебели. Правда, мебель в своей жизни она меняла всего раз, когда переехала к Якову.
Иногда жалела, что не развила свой талант. Но с правилами русского языка спокойнее, несмотря на исключения, - она все легко запоминала.
Не так давно для учителей организовали тренинг. Тренер принесла охапку журналов, и Софья стала увлеченно делать коллаж на тему счастья. Получилось нечто яркое: преобладали голубой, желтый и белый цвета.
Тренер сказала, что для нее средство, в данном случае яркие картинки, стало целью. Ведь это психологический тренинг, а не художественная студия. И добавила, что у Софьи, бесспорно, есть художественные способности. Как соль на рану. Почему не стала художницей как брат? Нина восхищалась всеми ее работами. Но на вопрос: «Кто лучше рисует?» отвечала: «Оба, и ты, и Ваня». Софья вырезала из бумаги кукол для сестры и ее многочисленных подружек.
Тем же безумным летом она съездила к брату в Прилопино. Хотела взять с собой детей, чтобы порезвились на травке, Маша категорически отказалась: что?! туалет на улице? Миша согласился, но пришло письмо от Ивана: когда он уехал в Москву с картинами на выставку, случился пожар, и дом обгорел. В теплую погоду в нем еще можно жить, но от холода не спастись, крыша дырявая, можно лежа в постели смотреть на небо.
Поговаривали, что дом подожгли, местные знали, кто это мог сделать, но отвечали уклончиво: много разных бродит по лесам, прячутся, забираются в такие места, куда заяц не пролезет; кого беда гонит, кого страх, кого грех, а то и все вместе - судьба всяко складывается, кому что.
Дом был похож на лоскутное одеяло: обгоревшие до черноты, но еще крепкие бревна соседствовали с поседевшими от времени и совсем свежими заплатами из сосны, отполированной до блеска. Некоторые дыры были забиты окрашенными в разные цвета фанерами. Картин, которыми были раньше завешаны все стены, и еще они хранилось в кладовке, не осталось: ни целых, ни обгорелых.
Крышу неспешно латал Кузьма из деревни, быстро уставал, возраст около семидесяти, а, может, и старше. Пришлось спать под стук колес: рядом проходило железнодорожное полотно, временами под дождевую капель, по утрам было холодно.
- Зато небо над головой, лежи в постели, любуйся, - шутила Софья.
- Если бы могли погоду заказывать, - райское место, - вторил брат.
Она с завистью наблюдала, как брат легко водил карандашом по бумаге. Как-то заглянула через его плечо и увидела силуэты гор, на вершине характерные зубцы Генуэзской крепости, на спуске угадывалась девушка.
- Судак? Нина?
Он кивнул.
Так и не решилась взяться за карандаш. При брате стеснялась, и боялась, что затянет.
Несколько картин сохранилось у Кузьмы. Но так и не удалось сходить посмотреть на них. Все бродила по лесу и вдоль берега речки Прилопинки.
Пожалуй, у брата был один пейзаж: насыщенно зеленый лес, перед ним поляна с сочной травой. Именно эту картину испортила, ей тогда было лет двенадцать, дождалась, когда его не было дома, взяла кисточку, ткнула в краску, так спешила, даже не посмотрела на цвет, и провела алую линию. Испугалась, попыталась стереть тряпкой, но густая краска не поддалась. Расстроилась, разревелась, брат успокаивал ее, правильно сделала, пейзаж так себе.
То был творческий взлет, он с утра брался за кисти, вскоре показывал ей и Нине готовую картину, гениальную, как считали сестры, - грунтовал холст и писал новое. До слез жаль, даже фотографий не осталось.
* * *
Дуся еще раз сходила замуж, ненадолго. Сергей, ее третий муж старался быть незаметным, и ему удавалось. Вроде бы теряться негде, но он умел исчезать. Однажды Софья наткнулась на него, когда он, сидя в кухне на табурете у окна, накрыл себя занавеской. Поговаривали, что он умер, как и Василий, не своей смертью. Что в ней такого, рокового? «Сухостой, - говорил сосед – таксист, - ветер подует, кости скрипят». На своих воробьиных лапках она не ходила, а прыгала скок – подскок. Худая, высокая, а груди пудовые.
Если и был огонь, как уверял Яков, в старости Дуся превратилась в гнилое вонючее болото, затянувшее ее сына Николая. Она пакостила изощренно, из любви к искусству, и ее надо было воспринимать как неизбежность, как плохую погоду или насекомых, вот ведь поселились в доме и не вывести. А ведь с позиции таракана это человек поселился на его территории. Софья понимала, но примириться с Дусей не могла, после развода с Николаем избегала ее, хотя догадывалась, что дети, особенно Миша, часто посещали бабушку.
Софья дружила с правильным Яковом и благодаря нему рано начала читать правильные книги. Но почему ей ни разу не пришло в голову оторвать мужа от матери, увезти в другой город, хотя бы в другую республику, ведь они не были ничем обременены, только детьми, ради них надо было начать новую жизнь. Большой город держал, потому что предоставлял больше возможностей, так она думала, но никто из детей не захотел в нем жить. У нее был Яков. Но если он любил Дусю?
Как-то Софья впала в «кайф воспоминаний», живописуя ужасы и кошмары из сказок о злой бабе Яге, лицо Якова застыло в скорби, а руки непроизвольно задвигались, будто отталкивали зло, не вмещавшееся в него. «Соня, твои принципы правильны, но если бы разрешили, ты бы перестреляла всех несогласных с тобой». Неправда, но как трудно с годами мириться со злом, даже давним, как с застарелой болезнью.
«Ты советуешь не бороться?» - спрашивала она. «Бороться, обязательно. Но четко представлять, с чем».
Да, терялась, слишком все быстро менялось, девятиклассники, у которых она была классухой уже четыре года, понимали ее лучше, чем она их. Привычным был только Яков. Так она думала.
Марго – любительница задавать неудобные вопросы, спросила ее: « Как ты обходишься без нормального секса? Не мучает ли тебя тоска по самцу? Я бы страдала на твоем месте. Да, я понимаю, у Якова такая фактура, такой рост, и там тоже, но ведь старость есть старость, слишком большая разница в возрасте».
Софья, смеясь, ответила ей: «Счастья нет, а есть покой и воля».