Алё

Из новой книги "Значимые события и люди"


Алё – звали за глаза Константинова, дядю Лешу.  Никто не знал, почему так, но прозвище так прилипло к человеку, словно пластилин, никак от него не отделаться. Вообще у нас на Руси с прозвищами беда, что ни человек, то обязательно у него есть второе имя – прозвище.  Наверно это от того, что меткий на глаз и сметливый на ум русский человек, не может мимо пройти, чтобы не оценить другого человека. Как говорится, судит по виду, по делам и поступкам.  Поэтому  жители нашего полустанка имели свои прозвища. Меня  запросто называли Толя Белый, видно за цвет моих выгоревших на солнце волос. Друга, Витьку Ершова – Жбан,  Вовку Чижова – Чиж, тут как говорится, выдумывать ничего не надо. Пашка,  у всех в разговорах- просто Пуша, видимое не только  за пухлое лицо, но и мягкий добрый характер. Когда я случайно его встретил на Московском вокзале через много, много лет, в дорогом и хорошо сшитом костюме, не удержался, крикнул: «Пуша». Он тут же повернулся и, растолкав толпу, бросился ко мне на шею.
- Толян, ты ли это?
- Я, а кто же?
- А где твои белокурые волосы?
Мне ничего не оставалось, как грустно улыбнуться и показать короткую стрижку руссых волос, с наметившейся плешью.
Мы пришли в кафе, сели и за чашечкой «глиссе» долго проговорили о нашем детстве, о взрослой жизни,  у каждого она была своя, и мало чем отличалась от других. И если и отличались, то необыкновенным трудолюбием нашего поколения.
А недавно мне позвонил один человек и представился так: -Борька Чмырь на проводе!
Я подумал, что это кто-то из моих пациентов, бывших, конечно, так как всех новых я хорошо помнил.
- Что вы хотите? – спросил я, стараясь не называть звонившего по фамилии, чтобы ненароком не оскорбить...Мало-ли, не так услышал..
-Вот она твоя интеллигентность...  Обидеть не желаешь-  вдруг успокоил меня оппонент на том конце провода.
- Извините, но я действительно не могу вспомнить! Где мы с вами встречались?
- В детстве, Толян, в детстве. В Кушавере, у дома тетки Маши Рубиловой.
И тут меня словно током ударило.
- Борька Чикмарев, ты что ли?
-А то! Экскулап! Телефон твой случайно раздобыл, взял у Валюхи  Ковалевой. У нас в школе в твоем классе училась, мы ее Ковалихой кликали. Отец ее безрукий бригадир в колхозе работал, агитировал нас, то картошку собирать, то лен дергать.  Она, когда-то у тебя лечилась, и твой телефон у нее остался. Видишь пригодился! 
- Борис, а ты откуда мне звонишь?
- Из Воркуты! Не боись, я не из зоны, я живу здесь, тут моя семья, дети... Все у меня в порядке.
- Что-то случилось?
- Нее ,Толян! Вот просто так взял и позвонил. Дай думаю о земляке справлюсь. Помнит или нет?.
- Ну и как?
- Что как?
- Проверил?
- А то!
- И какой же ты вывод сделал?
- Не скурвился ты, Толян! Это точно! Будешь в наших краях, заверни ко мне! Адрес  простой, запомнишь без записи:  Воркута, улица Первого Мая, дом 1, квартира1. Буду ждать!
- Не обещаю! Но, чем черт не шутит. Может, и пересечемся – ответил я и уже собрался  о чем-то спросить Борьку, как в телефоне раздался гудок отбоя.
Я долго думал к чему бы этот звонок из прошлого.  Мысленно  представил себе нашу осеннюю Кушаверу: грязь кругом и дом-барак около вокзала, где жила семья Рубиловых и там же, в этом доме жил Борька Чмырь. Жил он с матерью, без отца и рос настоящим хулиганом: делал набеги на соседские огороды, отвинчивал у вагонов ручки, а потом продавал. Однажды  умудрился отцепить грузовой вагон с досками. Все сходило ему  с рук  до поры до времени. Но, так в жизни бывает: везет и везет, а потом вдруг, бац – и попался. Борьку круто подставили. Сделал это Федька Шнырь, уголовник, вышедший по амнистии в связи со смертью Сталина. Он  имел плохое влияние на ребят. В карты втягивал играть на деньги, учил петь блатные песни. Родители ополчились на него. Мужики, как-то собрались и, застав Федьку около пивного ларька, строго предупредили: - Не оставишь ребятишек в покое, отмолотим так, что до больницы не довезут.
Федька поворчал, зубами поскрипел, даже за финку хотел было схватиться. Но, против лома  нет приема. Тем более, что  дядя Миша Васильев, здоровенный мужик, фронтовик из разведки, поднес огромный  кулак к Федькиному лицу:  – Только посмей, голову, как цыпленку сверну, мне на фронте не таких петухов успокаивать приходилось. Понял, Шнырь? Не слышу ответа?
- Да, понял! Не маленький!
- Ну, вот и ладно!
Борька Чмырь не захотел уходить от Шныря, он  увлёкся  тюремной романтикой и тянулся к Федьке. Но, Федька не забыл, как ему угрожали расправой мужики. Решил отомстить,авторитет свой показать. Как-то повстречав ночью подвыпившего мужика, Вадима Гурьянова, родственника Михи Васильева, ударил его ножом в шею. Умер Вадим от кровотечения, прямо по дороге. Завели дело. Менты понаехали, всех стали опрашивать, искать орудие убийства, и нашли складной ножик в кустах. Уликой оказался перочинный ножик Борьки Чмыря. Федька выкрал его у Борьки, и убив человека, подставил Борьку. Мол, что с малолетки возьмут. Борьку Чмыря посадили в кутузку, потом его судили. Но, об этом чуть позже. С тех пор много воды утекло, и я ничего толком не знал о Борьке. И этот звонок застал меня  врасплох. 
- Что можно делать в Воркуте, где зеки составляли большую часть населения? Сейчас другое время и другая страна, но традиции остались.  Они остались в памяти многих поколений россиян, живших по законам того  времини.  Воркута и Магадан ассоциировались, как места для ссылки заключенных.  Как говорят в народе, из песни слов не выкинешь. И я вспомнил одну из таких блатных песен: «-И  мчит меня поезд Ленинград-Воркута...». Снова стали возникать образы из детства,друзей,знакомых,как их звали и какие кто носил прозвища.
Не знаю, но прозвище, данное в детстве, не исчезает никогда, оно может трансформироваться, но исчезнуть не может.
Ясно выплыло в памяти прозвище дяди Леши Константинова - Алё. Оно  запомнилось мне на всю жизнь, как и встречи с этим неординарным человеком.
- Алё, да, Алё! – слышал я от взрослых с самых ранних лет и, не обращал на это никакого внимания. Как и на другие  прозвища,типа, «Коля-Очкарь» или «Борька – Белена».  Нет, их никто так на самом деле в глаза не звал, но  в разговорах между собой, то и дело мелькали прозвища моих станционных друзей-товарищей или взрослых дяденек или тетенек. Такое было  время, на нравы которого, сильно повлияла амнистия пятьдесят третьего года.
- Алё, идет! Алё, идет! Айда ребята дядю Лешу слушать – кричали на станции пацаны, завидя из далека Константинова.
И все бросались к этому невысокому, худому  человеку,постоянно кашляющему в белоснежный носовой платок. Дядя Леша, бывший политзаключенный, вышедший из лагеря еще до смерти Сталина, не спеша  закуривал папиросу, отмахивая дым от себя по сторонам, спросил:
- Что ребята хотите, чтобы я вам рассказал?
- А расскажите, как ломали церкви.  Мне бабушка говорила, что комсомольцы очень старались разорить их. Правда, это или нет? - спросил самый нетерпеливый из нас, Володька Чиж.
Дядя Леша обвел нас своим зорким взглядом и ответил:
- Правда! Особенно твой отец, он тогда главным комсомольцем был в деревне. Залез на самый верх купола, хотел крест сорвать, да сам и упал. Как жив остался, не знаю, кусты сирени спасли, на них упал. Церковь почти разрушили, а крест на куполе до сих пор стоит. Вот он промысел божий. И он пускался рассказывать очередные истории из жизни наших отцов.
Алё стал мне близким и понятным человеком. Однажды на вокзале, когда мы все ждали прибытия  пассажирского поезда Москва-Калязин-Ленинград, который останавливался на пару минут, чтобы поглазеть на новенькие вагоны и успеть обменять у пассажиров спичечный коробок с одной этикеткой, на другую, дядя Леша неожиданно появился в своем черном костюме, в белой рубашке и темном галстуке. В руках у него всегда была коробка спичек, а в кармане пиджака  пачка папирос «Беломор».  Он нервно закурил и подозвал нас к себе:
- Подходите скорее,новость есть. Завтра суд состоится, Борьку судить будут! Прошу, кто может ,поехать со мной, надо заступиться за парня, а то засудят.
Заступался за Борьку пока один только дядя Леша. Еще в ходе следствия он   доказал, что Борька никак не мог убить человека: ростом мал,и удар такой силы подросток просто не мог сделать. Следователь, пожилой мужчина, с синеватым, будто отмороженным носом и такими же отвислыми ушами, спросил:
- Это почему же? У него разве не было перочинного ножа, которым был убит человек? А отпечатки пальцев на нем, то же не его? Какие такие еще нужны доказательства?
На что дядя Леша дал ответ.
- Во-первых, нож был и принадлежал Борису Чикмареву, это факт. Но, нож могли у него выкрасть, убить человека и выкинуть, естественно  с его отпечатками. Во-вторых, удар пришелся в шею, чтобы так ударить, Борька  должен быть ростом с убитого, а он на полметра ниже. И в – третьих, мотив. Какой же  мотив был у  Бориса, чтобы зарезать взрослого человека? Ответьте, товарищ следователь. Но, дело передали в суд,  и дядя Леша, Алё, решил собрать всех, кто мог бы защищать Борьку, пойдя с ним в суд.
Судья посмотрел на делегацию защитников из Кушаверы, а потом в сторону прокурора – обвинителя судебного процесса. Борька все это время сидел на скамейке, опустив голову и, кажется, думал только об одном – скорее бы все это закончилось. Он устал и не понимал, почему взрослые люди пытаются обвинить его в том, чего он не делал.
Прокурор, еще молодой и не очень опытный работник, пришедший на смену старой гвардии,  не очень убедительно стал повторять всё те же доводы, сделанные следователем.
- Гражданин Чикмарев виновен и заслуживает наказания в виде лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима для малолетних преступников. Во время своей речи, он то и дело тыкался в бумажки, стараясь не смотреть в зал, где сидели Борькины земляки.
Дядя Леша, молча выслушал обвинение  прокурора и обратился снова к судье.
- Товарищ судья, ни на один мой вопрос не было прямого и ясного ответа, прошу вашего вмешательства. Просим разъяснить нам, всем землякам, за что судите Чикмарева Бориса?
Люди, собравшиеся в зале, зашумели:
- Чего не по справедливости пацана судите! – крикнул Степан Гаврилов. Он был эвакуирован из блокадного Ленинграда с матерью и раненым на фронте отцом, который вскоре умер. Степан закончил семь классов, и поступил в техникум алюминиевой промышленности. Мать, тетка Вера, вышла за другого мужчину, пожарника Ванюху Храпова, тихого, не имеющего ни друзей ни товарищей, ходившего в любое время года в желтовато-грязной одежде пожарника, был тише воды,ниже травы .
Степан  считался грамотным и очень справедливым парнем,весь в отца.- Прекратить нарушать порядок! -  вскочил с места участковый милиционер Авдеенко. – Выведу из зала,кто будет мешать суду – добавил он грозно.
Но, зал не унимался.
- Где доказательства?   - заступился за Борьку еще один земляк, Дмитрий Зверев,инвалид войны. – При таком следствии завтра всех ребятишек посадите.
Судья,  видя, что дело приобретает нежелательный оборот, решил сделать ход конем.
-  Тихо, тихо!  Граждане не шумите!  Заседание  суда прерывается,для обсуждения имеющихся фактов.  Прошу всех покинуть зал.
Вторая часть суда была проведена быстро и без посторонних, в другой день. Два приглашенных свидетеля, якобы, видели Борьку Чикмарева вечером, и руки его были чем-то измазаны, видимо кровью – ответила  свидетельница, Марфа  Касимовна. Ей поддакнула её подружка Зина-Так и было!
Борьку осудили на семь лет и отправили в лагерь для малолетних преступников,но дядя Леша писал жалобы в правительство добиваясь справедливости И добился-приговор отменили.Как сейчас помню, стоит перед моими глазами этот худенький, кашляющий человек, в черном отутюженном костюме, в безукоризненно белой рубашке и одном и том же галстуке, с папироской Беломора. Я очень уважал и стеснялся дяди Леши,  не из-за его насмешливых шуток и прибауток, которых он знал бесчисленное множество, а  из-за его хорошей одежды и манер.  Он ни на кого не ругадся, не говорил гадости ни о ком. Встречи с таким человеком на полустанке, затерянного в бесконечных просторов Руси-матушки, рафинированного интеллигента, среди плохо одетых ребятишек моего послевоенного поколения,да и взрослых тоже, оставили неизгладимое впечатление. Наверное это стало определяющим в моей жизни:и в манере одеваться, и вести себя- быть в меру насмешливым и, когда надо- серьезным и упёртым.  Никогда не опускаться до уровня ругани. А хороший костюм, рубашка, красивый галстук, стали моими постоянными атрибутами  во взрослой жизни, и никакая мода не могла повлиять на меня.
А еще дядя Леша показал, что и один человек, убежденный в своей правоте, может добиться успеха и это стало главным правилом в моей жизни. Не суетиться, а идти к намеченной цели, шаг за шагом, не ища выгоды, тем более за счет других.  Сейчас главными добродетелями считают себя те,  кто совершает добро не за счет себя,  своих личных качеств и денег, а за счет чужих.
Дядя Леша, Алё, долго и серьезно болел, куда-то ездил лечиться, но однажды он не вернулся, умер.  Там же в далеком краю его и похоронили.Но моя память часто возвращала образ дяди Леши из темноты ночи во время сна и я, задавал ему вопросы: - Скажи дядя Леша, а что мне делать? Кажется, достиг всего, дети выросли,внуки есть, а мне что-то на душе муторно, не знаю от чего?
Алё усмехается, попыхивая папиросой, и спрашивает: А в Бога ты веришь?
- Не знаю?
- Ну, вот разберись с этим и тебе станет понятнее, что делать дальше.  Главное, помоги чем можешь, тем кто нуждается. Счастье, это когда ты можешь чем-то помочь! Запомни, Толя и не жалей себя, когда вопрос касается детей. Мне не довелось быть отцом. А у тебя ведь и дети, и внуки, а ты не знаешь, чем заняться? Займись ими: балуй и жалей их.  Только избавь себя от роли воспитателя, это дело родителей, не твое...  Сказав это, он куда-то исчез.
Не знаю,но этот чужой по сути человек, стал роднее и ближе многих тех, кто окружал меня тогда и сейчас.
P.S:  Борьку Чмыря я все же навестил в Воркуте. Он действительно жил на  улице 1 Мая и на первом этаже. Мы долго стояли друг против друга, еще не осознав, кто есть кто, а потом обнялись  и так долго простояли  у двери, не говоря ни слова.  Две судьбы, две человеческих жизни, началом которой стало Кушаверские детство и  через 50 лет оно не разочаровало нас . Побольше бы таких людей на свете,как дядя Леша, по прозвищу-,Алё, жизнь, наверняка,  была бы намного лучше и чище.