Глава первая

Глава первая, в которой знакомятся крылатый конь и
совсем  маленькая принцесса



«Принцесса эта была совсем маленькая. В этом возрасте к ним еще никто не сватается, а драконы предпочитают похищать принцесс постарше, потому что похищать совсем маленьких принцесс совсем не интересно. По этой причине совсем маленькая принцесса была очень несчастна. Совсем несчастна. Конечно, ей очень хотелось приключений, а она только и могла, что есть тоннами мороженное и играть в куклы. Даже слуги пока не очень то ее слушались, потому что она была совсем маленькая принцесса, с тихим голосом и неумелыми руками.
  А еще она была очень добрая, никогда не жаловалась королю-отцу, если слуги забывали принести ей на завтрак любимый торт с шоколадным кремом и стакан сладкого лимонада.
 
(- Наверное, она была очень толстая?
- Конечно, если есть тоннами мороженное и торты. (Хи-хи)
- А я бы сейчас точно съела бы!
- Ты всегда все ешь! (хи-хи)
- Нет, она не была толстая…)

…потому что, всегда со всеми делилась.
  И вот однажды, все в любой сказке происходит однажды, после обеда, совсем маленькая принцесса побежала в королевский парк, поиграть сама с собой в прятки, а может и найти приключения. Она ведь была такой маленькой, что ей казалось, если сильно-сильно захотеть, может случится что то необычное. И оно, в самом деле, случилось!
  Когда совсем маленькая принцесса лазала по розарию, желая найти среди цветов королевство фей, или на худой конец мальчика-с-пальчик, большая тень накрыла оранжерею, и на выложенную хрустальными кирпичиками дорожку опустился совсем необычный конь!
  Вы спросите, почему он был совсем необычный? У него были крылья! И он был очень вежлив, поклонился совсем маленькой принцессе и сказал:…

(- Подожди! А какой он был масти?
- Ну не перебивай… Лиз, а, в самом деле? Наверное, белый?
- Белый? Ну-у… Пусть будет белый…)

…как облако, с длинным завитым хвостом и шелковистой гривой. Его крылья переливались как стрекозиные и отбрасывали солнечные зайчики.
  Не разбив ни одного хрустального кирпичика, конь, выставив одно копыто поклонился, с грацией его поклона не мог сравниться ни один самый воспитанный придворный, и произнес:…»

…- ТА-АК! Забелина! Это что за театр одного актера? Кажется, я тебе объяснила наши правила?...

(… По сверкающему куполу королевского розария, не отбрасывая тени, пробежали трещины, распускаясь паутинным полотном из самого центра купола. Трещины покрывали не только прозрачный хрусталь, лопался сам воздух, в котором как бы из ничего возникали блестящие пучки, кроша пространство на отдельные выпадающие части. Горшки с розами всевозможных оттенков: от жестоко-красного до прозрачно-розового трещали, выстреливая глиняными черепками, с хрустом дробились многоугольные кирпичики дорожки. Трещинки заползали на полированные копытца белоснежного коня, устремляясь к его бокам делая его похожим на разбитую фарфоровую тарелку; трещинки скользили по щекам девочки, откалывая кусочками и волосы и ресницы. Крылья коня взорвались голубоватым облачком, следующими, пыльно чихнув золотой пылью, разлетелась корона на голове принцессы и розы, маленькими красными вздохами…
  Беззвучно, онемело, тускнея, рассыпался в пыль крошечный мир, только начавший жить, соскользнув с языка девочки не старше совсем маленькой принцессы…)

  Лиза коротко полузадушено выдохнула и на мгновение зажмурилась, вжатая в подушку эхом от голоса ворвавшейся в спальню воспитательницы. Эхо решительно прогрохотало под высоченным потолком, отскочило от белых, словно больничных стен и только после этого угомонилось где-то под кроватями, зарывшись в мягких девичьих тапках.
- Забелина, маме своей будешь притворяться, - жестко, но уже тише сказала воспитательница, останавливаясь в изножье Лизиной кровати. Девочка открыла глаза: с миром совсем маленькой принцессы ничего не случится, она еще продолжит свою сказку, если остальные девочки захотят слушать продолжение; а вот ее жизнь, кажется, кончилась намертво замурованная с четырех сторон двухметровым бетонным забором детского санатория. 
- Она нам сказку рассказывала, - непонятно с какой целью подала голос соседка справа от Лизы: толи жаловалась, толи пыталась смягчить гнев воспитательницы. Соседка – это белобрысая, белокожая с солнечными ожогами на носу, подбородке и скулах (там багровые треугольники сияли особенно густо), толстушка, которая во время всей сказки что-то шумно пережевывала, доставая это из под подушки, но слушала  внимательно, из чего Лиза решила, что эта девочка все-таки ее поддерживала. Что бы там ни было, но воспитательница перестала высверливать своими глазами аккуратную дырочку на переносице Лизы и сместила внимание на толстушку:
- А ты и рада слушать, лишь бы не спать.
- Так все слушали, - протянула девочка, и чуть привскочив, бросила быстрый взгляд на соседние кровати.- И Ленка… И вон – Машка…
  Из угла, обращаясь явно к толстушке, проскрипел тоненький, вроде как слабенький, но такой ядовитый голосок, что кажется, сам воздух задымился от соприкосновения с его въедливым звучанием:
- Интересно, сколько жира можно натопить из этой ту-уши.
- Много, потом можно полгода жарить на нем яичницу, - с невозмутимой прохладцей произнесла слева темноволосая девочка, обладательница самых синих глаз, когда-либо виденных Лизой.   
  С соседнего ряда донеслось осторожное «гы-гы» невидимых девчонок.
- Зинаида Пална-а, - жалостливо, заскулила толстушка. Воспитательница поморщилась и вновь уставилась на Лизу.
- Забелина, твоя мама утверждала, что ты послушная девочка, - маленькие красные камушки в сережках воспитательницы, вдруг начали расплываться, сначала они,  потом ее, не накрашенные глаза, и все лицо, и комната: и без того высокий потолок поплыл вверх, тяжелые бардовые шторы на окнах, такого же цвета что и солнечные ожоги на скулах толстушки и помада на губах воспитательницы, стали извиваться; Лиза часто-часто заморгала, прогоняя дурацкие слезы, запоздалые и обиженные, слезы обманутого ребенка. «Я не заплакала тогда, не заплачу и сейчас…» - Твоя мама обманула нас? – воспитательница приподняла брови и холодно заглянула в Лизины глаза, она удобно устроилась, положив руки на перекладину в изножье кровати, сверху навалившись грудью, и склонив голову к плечу. – Твоя мама – обманщица?
  Кто-то из девочек издал неуверенный смешок, остальные хранили гробовое молчание. Лиза смотрела в глаза воспитательницы в каемке бесцветных ресниц, и думала что, наверное, эту тишину можно зачерпнуть ладошкой и слепить из нее что-то вроде снежка, а потом запустить этот «снежок» в лицо женщины в голубом халате и старомодных туфлях без задников.
- Твоя мама – обманщица? Лиза, подумай, хочешь ли ты, что бы все мы считали твою маму… - тут воспитательница ввернула неожиданно детское выражение, словно подобным образом превращая весь разговор в некое подобие шутки. - … Врушкой?

«Ты уже взрослая девочка, Лиз…»


... Еще и часу не прошло с того момента, когда они поднимались в спальню, эта женщина впереди, Лиза, отставая на одну ступеньку. Женщина  уже знала ее имя, и сама назвалась – дважды, но Лиза не запомнила. Женщина шагала медленно, жестким, странно ритмичным голосом излагая те самые правила. Маленькие сережки с красными глазками - камушками посверкивали, подол голубого халата строго и жестко, как и ее голос изгибался по икрам, туфли на пробковой платформе гулко бухали по деревянной крашенной зеленой краской лестнице. Бух-бух… Бух-бух…
  Лиза ехала по перилам нижним концом стиснутой в руке красной зубной щетки, на тыльной стороне побелевшего кулака виднелся темно-розовый  полустершийся след губной помады, щека и скула горели. Женщина, воспитательница равномерно переставляла ноги. Бух-бух… Бух-бух… Накрахмаленный халат. В пальцах покачивается черная капиллярная ручка. Зеленые ступени, каждая с углублением в середине, выдолбленные многочисленными пятками, спускавшихся – поднимавшихся по ней детей. Бух-бух…

 «Ты уже взрослая девочка, Лиз…»

…- Зинаида Пална-а, - неожиданно громко зазвучал голос слева. – А что такое театр одного актера?...
  Выжидающий взгляд воспитательницы дернулся, бардовые губы задрожали и сползли в сторону. Лиза с каким то отупением сообразила, что сейчас женщина выглядит словно ее оторвали от любимого занятия, и горе прервавшему ее… - синеглазой Лизиной соседке слева.
  Загадочная улыбка, только взрослые могут улыбкой выражать сразу несколько чувств, изогнула губы Зинаиды Павловны, так что они стали похожи на пару жирных дождевых червей:
- Александра, если ты собираешься устроить здесь дискуссию, а ты собираешься, прежде вспомни, какое наказание может за этим последовать. Заодно и Елизавету просвети на этот счет… - когда ее внимание вернулось к Лизе, в нем уже не было того изучающего холодка, белесые глаза смотрели равнодушно, и устало. - Елизавета, это первое мое замечание, и я надеюсь что последнее. Я дам вам пять минут, что бы девочки тебе разъяснили, что я делаю с теми, кто не слушается.
  Лиза медленно натянула на нос одеяло. Зинаида Павловна, какое то время стояла над ее кроватью, разглядывая в усталой задумчивости, потом отвернулась и, скользнув взглядом по ряду кроватей с притихшими девочками, торжественно удалилась. Бух-бух… Бух-бух…
  У кого-то скрипнула сетка кровати, захрустела чем-то съедобным толстушка справа, за окнами на березах каркнула толи ворона, толи галка. Лиза покосилась на свою соседку: Александра, теперь то она запомнит ее имя, темноволосая защитница, с шепота которой и началась сказка…

 (-Привет, ты кто?
- Лиза.
- Очень приятно, а я – Саша, - протянутая через щель между кроватями рука, неожиданно пожала вялые Лизины пальцы, и хотя девочка улыбнулась, ее необычные глазищи оставались серьезными, будто спрашивали: что ты за человек? Человек, или так, человечишко? – Знаю, имя пацанское, но Шура еще хуже. Плакать будешь?
- Почему?
- В первый тихий час все плачут.
- Я не буду.
- А что будешь делать? – Лизу немного раздражала серьезная настойчивость темноволосой соседки, и, капельку, изучающий, учительский, хоть и красивый взгляд. Поэтому она несколько грубовато ответила:
- Сказки сочинять.
  Черные, как и ее аккуратные косички брови, моментально взлетели вверх, неподдельный интерес появившийся на симпатичном личике девчонки, польстил Лизе:
- Таких у нас еще не бывало! Расскажи!..

…С этого и началось…)
… подмигнула:
- Она выгоняет тебя в том виде, в котором ты лежишь, в коридор. А иногда даже в спальню к мальчикам. Считает, что унижение лучший способ держать нас в узде. В самом деле, помогает. То же самое  с ребятами, но им все равно проще, - здесь Саша понизила голос до шепота. – У них грудь не растет.
- А у тебя растет, - раздался из угла уже знакомый тоненький голосок, причем таким тоном, будто это было, по крайней мере, позором. Саша поморщилась и, не целясь, метнула в угол свою подушку.
- Растет, я здесь самая старшая, мне скоро одиннадцать. А тебе?
- Не скоро, только десять стукнуло, - робко прошептала Лиза.
 Саша внимательно посмотрела на ее судорожно вцепившиеся в одеяло пальцы:
- Ты не бойся здесь не все так плохо. Зинпална одна такая, остальные воспитательницы особо не придираются, а она, ну, просто любит издеваться над девочками, особенно над нами – теми, кто постарше. Так что ты ее слова про маму близко не принимай, она специально тебя до слез доводила.
- Это она тебя прощупывала, - сообщил дружелюбный голос с кровати, следующей за толстушкой. – Ты молодец. Сдержалась.
- Спасибо, - вслепую поблагодарила, невидимую собеседницу Лиза, приподниматься и высматривать говорившую она опасалась.
- Не за что.
  Во время этого краткого диалога над Лизой пролетела, возвращаясь к хозяйке, подушка, Саша грациозно увернулась, не сводя взгляда с новенькой. Ее губы изгибала та самая странная взрослая улыбочка, которая выражает несколько чувств сразу, как бы там ни было, но на ее лице она выглядела куда приятнее, чем у Зинпалны, хотя дружелюбной ее назвать можно было с большой натяжкой.
- А вообще, сказки свои в следующий раз потише рассказывай, - все еще улыбаясь, но чуть отчужденно произнесла Саша, выглядело это так словно  Лиза сама навязала ей сказку, вызвав на их бедные головы гнев воспитательницы. Девочка непонятно отчего, замерзнув, передернула плечиками под рукавами белой футболки, Саша перестала ее разглядывать и перевернулась на живот, устроив подбородок на сплетенных пальцах рук.   
- Ага! Деловушка! А мы как же? – возмутилась толстушка.
- А ты чавкай меньше своими конфетами, тогда может, и услышишь все, - небрежно отбрехнулась Саша, рассматривая изголовье своей кровати, и Лизе. – Продолжение в следующий обед расскажешь, а то с непривычки и, правда, нарвешься.
  Помолчали. Лиза смотрела в потолок, с тоской подсчитывая, сколько ей «отдыхать» в этом санатории? Получившееся число, чуть было не выдавило слезу. Не успело, толстушка загадочно произнесла:
- А я опять видела…
- Где? – несколько голов поднялись с подушек, в спальне явно продолжался когда-то начатый разговор. Саша театрально вздохнула и фыркнула:
- Ну, начинается.
- У заднего входа. На кухню, - раздалось несколько смешков, кто-то даже прошептал: «Где ж еще Натахе болтаться…», но толстенькая Наташа, польщенная всеобщим вниманием, шепоток проигнорировала. – Там в одном месте, между окнами, краска совсем старая, отколупывается. Я стояла тетю Галю ждала. – Опять хихиканье. – А краска вдруг сама собой отлетать начала, и шорох такой, как будто кто-то скреб по ней, по краске то есть. Пылюка поднялась. Я даже расчихалась, вот!
  Спальня для девочек, погрузилась в обдумывающую новость тишину. Лиза ничего, не понимая, смотрела на Наташу, та, зажмурившись, будто от удовольствия, по-видимому, грелась в лучах дружного к ней интереса.
- Ну и что, - пропищал голосок-комарик. – Я такое тоже видела. Только не возле кухни, а на площадке: забор пылить начал и скрежетать. Там, даже несколько плетей плюща оборвалось.
- Но ты то не чихала, - почему-то именно этот факт больше всего тревожил Наташу, обладательница тонкого голоска неопределенно фыркнула.
- О чем это они? - обернулась Лиза к Саше, та мягко приподнялась на локтях, и собралась, что-то сказать, но не успела: заговорили сразу все девочки, даже те которые вначале всей истории вроде как спали:
- Здесь живет Пылевик! Невидимый такой!!! С травой и ветками играет!!! Игрушки двигает!!!
- Тихо! – зашипела Саша, и пропищала, передразнивая. – Пылевик… Обхохочешься! Это они от малышни нахватались. На самом деле эта штука полтергейстом зовется. Знаешь что такое?
- Да. Вроде бы, - осторожно произнесла Лиза.
- Так вот, в нашем санатории есть такой, - буднично пояснила Саша. Важность появилась на всех лицах повернутых к Лизе. Плохо скрытый восторг от осознания к причастности к такому удивительному явлению читался в глазах, горла казалось, распирало от обилия информации, которую хотели вылить на новенькую.
- А что он делает? - дрожа голосом, спросила Лиза.
- Сейчас, как видишь – пылит. А так топает, предметы двигает.
- Братья Горькие видели, как Оно шевелило игрушки, которые на дворе оставляем…
- Иногда нижние ветки у берез сами собой дергаться начинают…
- А я вообще с ним на одной веранде сидела. Оно вовнутрь залезть хотело, топало по доскам, и о косяк скреблось. Видно не помещалось,- отозвалась девочка, соседка толстенькой Натахи.
- Оно, что, злое? – удивилась Лиза.
- Не знаем. Оно же больше ни как о себе не дает знать. Наверное, не злое, все-таки.
- Это призрак, замученного здесь ребенка, - загробным голосом произнесла тонкоголосая. Никто не захихикал, наоборот все как-то неловко замолчали. Лиза краем глаза заметила, как толстушка Наташа вынула изо рта, какую то еду и с видом лишившегося аппетита завернула это в кусок фольги.
- Дура, - очень тихо произнесла Саша, взгляд синих глаз потемнел. – Чего ерунду придумываете? Сами же потом ныть будете, что кошмары мучают.
  Тишина в спальне приобрела некий неодобрительный оттенок, будто девочки не были согласны с заявлением Саши. Наконец одна из невидимых соседок как-то устало, с долей мучительного смирения, сказала:
- Здесь кошмары приходят сами…

  Если лечь на спину, немного съехать, согнув колени к изножью, можно увидеть мигающие блестящей листвой березы, и очень много голубого неба, благо окна здесь в спальне тянулись до самого потолка, такие же высоченные. Лизе понравилось что наверху они закруглялись, если прищурится, что бы не видеть крашеных стен и больничных рядов кроватей, то окна вполне могли сойти за часть бальной залы во дворце совсем маленькой принцессы, даже мрачноватые шторы через ресницы казались благородными и дорогими. Бал во дворце! Здорово! Обязательно надо будет заострить внимание на окнах, с этими, с ви… ве… вир… Виртажами!
- Витражи… - поправил доброжелательный голос. Ой! Лиза осторожно приподнялась и выглянула из-за толстушки, уже давно сладко спящей, обнимая руками и ногами, явно узковатую для нее кровать: следующую за Натахиной кровать занимала смугленькая, скуластенькая девочка. – Не виртажи, а витражи, если ты имеешь в виду те которые из стекла, да?
- Да-а, - удивленно протянула Лиза.
- Ты разговаривала вслух, - пояснила смугляшка и пошевелила плечами, острыми угольниками торчащими из под края казенного пододеяльника. – Смешная привычка. Ты слово не правильно назвала. «Виртажи»… хи-хи…
  Оказывается, девочка читала какую то книгу, сейчас она лежала обложкой вверх с пальцем смугляшки вместо закладки, название на ней словно истекало кровью: «Убийство на улице Морг». Заметив взгляд Лизы, девчонка улыбнулась, показав маленькие мышиные зубки:
- Вечером читать боюсь, а на прогулке воспитательница может отнять…
- Страшная?
- Еще какая! – округлила глаза смугляшка. – Моя мама в книжном магазине  работает, заведующей, иногда такие книжки достает – обчитаешься!
- Ага, гадости начитаешься, а потом скулишь, - прошипел из угла тот самый голосок – комарик, оказывается, его обладательница тоже не спала.
- Ты скулишь и без книг. Ты вообще читать не умеешь, - вполне мирно произнесла читательница, из угла донеслось затравленное подвывание.
- Саша обвиняет нас что мы сами себя запугиваем. Только это не правда, - девчонка бросила тревожный взгляд Лизе за спину. – Она у нас бесстрашная, потому что вообще без воображения, можешь себе представить…
  Лиза осторожно улыбнулась, а смугляшка внезапно хлопнула себя по лбу:
- Ой, забыла, я – Лена.
- Ленка – гре-енка!
- Лиза.
- Лиза – подли-иза! – не успокаивалась тонкоголосая ехидина. Лиза смущенно поджала губы.
- Это Машка, не обращай внимание. Она местная дурочка, - отмахнулась Лена, и вновь уставилась в книгу.
- Ладно-ладно, читателка, припомню тебе, - затянула невидимая Машка. Лиза поежилась, а Лена с видом полного начхательства на угрозы, лишь перевернула очередную страницу.
  Лиза – час назад неожиданно для себя ставшая одной из маленьких пациентов детского санатория (а вовсе не совсем маленькой принцессой на пути к миллионам приключениям на берегу Черного моря, в ослепительно жарком городе Сочи); теперь занимала вторую от стены кровать, почти напротив двери (не очень удобное место, в том смысле, что она первая бросается в глаза входящему воспитателю),  а так же крайний шкафчик в длинном ряду (как потом оказалось ее соседом был мальчик, с каким то расстройством памяти: он вечно путал свой и ее шкафчик, и с настойчивым постоянством складывал на Лизины чистые вещи, принесенные с улицы сокровища (в основном, грязные пузырьки с заткнутыми резиновыми пробками горлышками, в них копошились разнообразные дождевые червяки)…

 …  Еще час назад мама наигранно всплеснула руками при виде этого ни чем не примечательного шкафчика:
- Смотри, Лиза! У тебя будет личный ящик, ты сможешь наклеить на него какую-нибудь красивую картинку, видишь, как у остальных. Ну посмотри же!...- Лиза посмотрела на деревянный выпуклый кружек прибитый в верхней части дверцы шкафчика, на нем еще оставались обрывки приклеенной здесь когда то картинки, и еще сильнее стиснула пакет со своими вещами. – Давай же, покажи себя взрослой опрятной девочкой, как я тебя учила, сложи свои вещи в шкафчик.
  Воспитательница в голубом накрахмаленном халате (она уже два раза представилась, но Лиза не запомнила), как-то странно улыбнулась, и протянула маме капиллярную ручку:
- На вещах девочки надо поставить метки, что б не потерялись, думаю, это следует сделать вам.
- Да-да, конечно, - мама спешила, хотя поезд отходил вечером (Лиза знала, столько раз говорила маме, как здорово, наверное, ехать на верхней полке в купе и смотреть, как мимо проплывают огни, и мама соглашалась, кивала, немного рассеянно, но они ведь сшили себе одинаковые сарафаны, и еще собирались приобрести по широкополой соломенной шляпе…),  а чемоданы были собраны чуть ли не за неделю... А Лиза зная причину ее спешки, готова была смотреть на что угодно: на этот ясельный шкафчик, на шершавые плитки пола, на руки женщины в голубом халате, только не в мамины глаза, в них неприятная загнанность и вина (и даже не перед Лизой, перед этой надменной воспитательницей, которая похоже так же понимает причину суетливости красивой молодой мамы в белом сарафане на высоких тоненьких каблучках, поэтому она так странно улыбается (такая улыбка называется презрительной))…
  Почти все время Лиза стоит как наказанная с опущенной головой, и поднимает ее только в ответ на прикосновение маминых наманикюренных пальцев к щекам, смотрит: губы мамы в темно-розовой помаде и дрожат, и под глазами расплылась тушь. Губная дрожь переходит в слова: Ты должна понять… Ты уже взрослая девочка, Лиз…

…«Картинку я налеплю потом…» - спустя час решает взрослая девочка Лиза. «У меня ведь для этого будет уйма времени»… И до конца тихого часа лежит с зажмуренными глазами и блестящими на ресница бусинками слезинок.   

…- Не поспала, - сочувственно первая сказала Лена, рассматривая Лизу через оттопырившую толстенькую тугую попку Натаху, на той красовалась коротковатая ночнушка в симпатичных кружавчиках, но с подпорченным шоколадными пятнами подолом, Лиза подумала - она вытирает им рот, толстушка потягивалась, словно большой отъевшийся кот, уже, что-то жуя.
  С соседних кроватей поднимались остальные девочки (недовольно поглядывали в окно, там, на безмятежную синеву неба единым фронтом наступала армия грозовых туч, предполагали, надолго ли зарядит): синюшное существо с присыпанной короткими волосенками интенсивно-рыжего цвета, макушкой, Лиза догадалась, что это Машка, та стояла в одних слишком больших для ее невообразимо костлявого зада полосатых трусах, они сильно морщились у резинки и болтались между ног, правда Лиза только и разглядела что эти трусики и худущую спину, на которой выступал каждый позвонок, каждое ребрышко, а потом Машка, не оборачиваясь, нацепила какое то жуткое бесформенное платье с длинными рукавами, и принялась убирать койку. Еще три девочки намного младше, а потому не задержавших Лизино внимание, первыми убежали умываться, одна из них походила на цыганку.
  Позади шуршала одеждой Саша. Лиза оглянулась и заметила на ногтях, на пальцах маленьких ухоженных ступней черноволосой соседки алый лак. Таким даже ее мама не пользовалась. Саша сунула ноги в розовые с пуховыми помпонами тапочки, сдернула со спинки кровати разрисованное миниатюрными котами Томами и мышатами Джерри полотенце, и посмотрела на Лизу:
- Идем – покажу тебе ванную и туалет.

  К их приходу в длинной узкой ванной комнате, почти никого не осталось, только сонно причесывалась какая то насупившаяся малолетка. Лиза молча обвела взглядом унылое помещение: и без того не сверкающий чистотой кафель, и высокий, но темный потолок, стремительно погружались в неприятные сумерки – похоже, на послеобеденное время природа приготовила им замечательную грозу; вдоль стены шел длинный ряд старомодных металлических эмалированных раковин с огромными дырами водостока, и кое-где облупившейся краской, напротив стояла единственная ванная, заглянув в которую Лиза обнаружила свернутый на дне черный длинный шланг (спросить, зачем он нужен, постеснялась)…
- А это место для размышлений, - с усмешкой показала на притулившийся в уголке унитаз Саша, включила свет (сразу появилось ощущение, что сейчас вечер), и принялась умываться. Лиза, дико стесняясь, и не понимая причину пристального взгляда расчесывающейся малышки, наклонилась над соседней раковиной… и тут же подскочила, девочка  с расческой дернула ее за рукав:
- Не ходи ноцью писать одна, - и убежала. Лиза не вольно посмотрела на унитаз, а, повернувшись к Саше, натолкнулась на ее глаза, казалось, от воды черные ресницы и брови ее еще сильнее потемнели, а синяя радужка сияла небесной безмятежностью – все вместе производило странное впечатление, словно Саша инопланетянка.
- Ты хорошо спишь?
- Д-да, и ночью обычно не хожу.
- Ну, это не проблема, в полночь будят всех и гонят в туалет, это что бы не писались в постель, ясно?
- Да… А что с этой девочкой? - Лиза посмотрела на ванную, потом на дверь, снова на Сашу, та над чем-то размышляла, и на ее вопрос не ответила:
- Ты ведь не спала в тихий час, да?
- Не спала.
  Саша чему-то кивнула, вытерла лицо и пошла на выход:
- Умоешься, приходи в столовую, от нашей спальни вторая дверь на право, не заблудись, - уже за пределами видимости она с кем-то столкнулась. – Слушай, ты, как умоешься, сопроводи новенькую в столовую, ладно?
- Ага.
  Тут же в ванную зашла Лена, подмигнула Лизе и, пристроившись рядом, шумно заплескалась. Лиза все еще стояла над открытым краном, пока книголюбка не пихнула ее локтем в бок.
- Ты чего? На полдник опоздаем…
  Лиза посмотрела в беззаботные зеленые глаза Лены, понятно - это не Саша, и доброжелательность у нее обыкновенная, без всяких подводных камней, такая же простая как широкая улыбка, и ее малышовая майка с утятами.
- Ты в обед ведь тоже не спала? – спросила Лиза. Лена улыбнулась еще шире:
- Конечно, ты же знаешь… - и изобразила пальцами нечто зловеще шевелящееся. – Убийство на улице Мо-орг…
   И все же в ее взгляде что-то мелькнуло, совсем чуть-чуть, одним краешком.
- Ты же тоже не спала. В чем дело-то?
- Да так, - Лиза принялась умываться, а Лена понимающе скрестила на груди руки и устроилась на крае ванной:
- Значит, уже кто-то проговорился, да?
- О чем? – Лиза отняла полотенце от лица, а Лена ее будто не слушала:
- Саша не могла, это точно… Машка? Не успела… Натаха? Хм-м, она, кажется даже не умываясь в столовую побежала, хм… Подожди – подожди… Куделька, да? – Лена просияла, и нацелила палец на недоумевающую Лизу. – Длинноволосая соплюшка с расческой, угадала?
- С расческой… Да… - Лиза невольно улыбнулась: Куделька, надо же. – Это что прозвище?
- Да, - нетерпеливо отмахнулась Лена. – А почему ты не спрашиваешь, как я догадалась? Я люблю детективы, вот смотри… - высокая, и худая девчонка в майке и трусах, непостижимым образом перевоплотилась в подтянутого, строгого, невозмутимого и мудрого сыщика, с моноклем в глазу, и надвинутом на лоб шляпе, Лиза залюбовалась нарисованным образом и приготовилась слушать. – Ты заходишь в ванную, так? Куделька по утрами и  после тихого часа торчит здесь фиг знает сколько времени! Ты попадаешь на нее, ага! Ты новенькая, Куделька еще не рассказывала тебе свою историю, она к тебе подходит и рассказывает! Логично?
- Логично, только она мне ничего такого не рассказала, просто предупредила, что бы ночью одна в туалет не ходила.
- Объясняю. С тобой была Саша, а она не любит всякие страхи слушать, и вообще, что бы другие их слушали и распространяли… Все это знают, даже такие как Куделька, вот и не связываются с ней. А история простая: Куделька боится, что когда-нибудь из унитаза выплывет рыба и схватит ее за попку. Черная рыба. Понимаешь? Воспитательнице приходится стоять над ней всякий раз, когда Кудельке приспичит в туалет.
- Жуть какая. Бедная Куделька.
- Ага, да тут историй таких знаешь сколько, кого не послушаешь у каждого своя, только об этом одна малышня распространяется. Маленькие они, верят, что, если расскажут кому свои страхи, те оставят их в покое, да только ерунда это. Они ими только делятся, распространяют, как ветрянку, я тоже иногда, когда ночью будят в туалет, сижу на толчке и думаю, а ну, как и в правду цапнет меня сейчас что-нибудь снизу… Ночью страхи сильнее, и даже чужие за свои принимаешь.
  Помолчали, друг напротив друга: Лена, сидя на краешке ванной, уже без лоска сыщика со Скотланд-Ярда, Лиза, облокотившись бедром о раковину. В двери долетали отдаленные звуки столовой, двигались стулья, звенели ложки, кому-то выговаривала  Зинпална…
- И еще, - немного смущенно сказала Лена. – Ты могла подумать, что Саша из страха, запрещает при ней рассказывать жуткие истории. Я не хочу, чтоб ты это из-за моих слов так решила. Она бесстрашная. В самом деле, как книжная героиня. Ты с ней пообщаешься, поймешь. И вообще полюбишь, она как взрослая, и знаешь, как здорово шьет?! Ну, еще увидишь! – лицо Лены расплылось в обычной радостной улыбке, и она махнула ладошкой на дверь. – Идем, а то Натаха весь полдник слопает…
 
  Столовая очень походила на группу в саду, где одно время Лизина мама работала воспитателем, девочка иногда забегала туда после школы за деньгами, что бы сходить за хлебом (мама никогда не давала Лизе деньги в школу, и не оставляла дома на столе или холодильнике с соответствующей запиской; нет, только после занятий, без сдачи, что бы пришла к ней на работу, показалась, отчиталась, и бегом в магазин, обязательно с целым списком наставлении: придешь, подметешь, помоешь и за уроки, приду-проверю, все).
  Конечно, дети здесь были постарше маминых подопечных, но столики, стульчики с черно-красными птичками (только больших размеров), а так же стеллажи с игрушками вдоль стен, кадушки с развесистыми папоротниками, и даже круглые плафоны под потолком, создавали впечатление, что сейчас, прямо из насыщенного вкусными запахами, воздуха материализуется, стройная фигура в отглаженном белом халате, и мама, по ходу поправив над ухом выбившуюся из прически прядь, и строго сказав: «Не баловаться, не разговаривать, чтоб, когда я вернулась, тишина была как сейчас, а тарелки пустые!», шагнет навстречу Лизе, привычно грудью выпихивая дочь из группы в маленькую раздевалку…
  Лиза даже на какой то миг застыла в дверях, и неосознанно провела рукой по скуле, вытерла уже не существующий след темно-розовой помады, одновременно отмахиваясь от перестука каблучков – шпилек, по деревянной лестнице, вниз; заодно и от маминого образа (куда более уверенного, чем сегодня) в белом халате, с втиснутыми в карманы руками (Лизе казалось, что в карманах мама всегда сжимает кулаки); и повернулась… к Лене, озадаченно топчущейся за ее спиной:
- Эй, ты чего? Увидела, кого? Заходи…
  К ним уже направлялась Зинпална, дети с любопытством поглядывали на происходящее, Лиза заметила среди них Сашу, Машку и Натаху, все трое сидели за одним столом, одно место у них пустовало:
- Сначала угомониться никак не могли, теперь опаздываем, - тоном «ничего другого я от вас не ожидала» произнесла воспитательница. – Лена, сядь на место. Лиза сюда.
  Девочка обреченно посмотрела вслед прошмыгнувшей в столовую Лене, а уж потом в глаза Зинпалне, рука женщины не больно стиснула ее плече и развернула к остальным:
- Опоздание у нас не в почете, запомни еще и это, - и уже громче и для всех. – Дети, в вашей группе появилась новенькая. Представься, пожалуйста.
- Лиза… Забелина.
- Ли-иза – подлиза, - в полголоса пробормотала Машка, поблескивая из под костистых надбровных дуг очень темными (Лизе показалось - черными) глазами. Малышня за соседними столиками захихикала. Кто-то пнул Машку под столом, и ехидина зашипела, мстительно оглядывая соседок.
  Тем временем Зинпална прикидывала, куда усаживать новенькую, а так как все места оказались занятыми, Лизу посадили за отдельный столик, который принесла мускулистая, повариха. От халата поварихи пахнуло жареными котлетами, и девочка подумала:
 «Теперь у меня есть кровать, шкафчик, и собственный стол и стул, вполне хватит, чтоб обставить маленький домик, и принимать гостей, а посудку можно сделать из лопухов и свежих березовых листьев»…


…- раз-два-три… (ну-у-у, блина-а, Машка-а, не ха-апай!), - Натаха подсчитывала съестные припасы, разложив на своей койке свертки со слипшимся монпансье, закаменевшими карамельками и, подернутыми подозрительной белой накипью, надкусанными дольками шоколада. Похоже, ничего из этого толстушка выбрасывать не собиралась, делиться тоже, она хлопала по вороватой руке Машки, даже если та тянулась к пакету с прокисшими, голубыми от плесени сливами.
  Машку это только веселило, она скалила в зловещей усмешке неровный палисадничек зубов и не оставляла своих периодических налетов на деловитую Натаху. Бардовое в огромных горохах платье болталось на ее костлявых плечиках, иногда съезжая с одного из них.
- У-у, - гудела рыжая худышка. – … Там царь Кощей над златом чахнет! Там р-русский дух! Там Русью пахнет! – и торжественно втягивала узкими ноздрями воздух, явно намекая на запах.
  Над Натахиной кроватью висел душно-влажный клубок ароматов гниющих фруктов, который постепенно распространялся на спальню. Впрочем, волновал он  одну Машку, кроме нее Натахи и Лизы здесь присутствовала только Лена, но она ни на что не реагировала, погрузившись в события на улице Морг, и даже когда Машка с тараканьим проворством переползала через ее кровать, лишь поджимала пальцы ног. Три младшие девочки убежали в «залу» так гордо здесь именовалась игровая комната, Лиза до сих пор не узнала, как их зовут. Саша тоже куда то отбыла, не сочтя нужным поставить остальных в известность о месте своего пребывания.
  Лиза перебралась к подоконнику, который нависал над изголовьем кровати и, перекинув подушку в ноги, встала на колени и уперлась локтями в деревяшку. Во время этих перемещений громыхнуло так, что задребезжали стекла. Дождь захлестал с такой силой, словно намеревался вломиться в окна и затопить спальню. Лиза посоображала над этим и решила, что подобный поворот был бы кстати, во всяком случае скуку смыло бы вместе с пылью на грязных стеклах.
  Девочка представила, как все восемь кроватей стройным утиным ходом выплывают в коридор, а за ними девчачьи тапочки, во главе с Сашиными розовыми с намокшими, и пахнущими как котята помпонами. Себя Лиза увидела стоящей на кровати и держащейся за перекладину, как за борт корабля. Ветер картинно раздувает ее футболку в один миг превратившуюся в морскую блузу, и волосы, перевязанные черной ленточкой с вырезанными треугольничками кончиками, как у пирата.
  Конечно же, она – капитан, и в руках у нее тяжелый штурвал, круглый с блестящими лаком спицами. Да! Тогда, во рту у Натахи не эта дохлая барбариска – трубка! Настоящая, боцманская, из нее дым кольцами, а у самой толстушки свирепо прищурен глаз, а на плече татуировка – якорь!  Машка, конечно же, станет юнгой.
  Лиза так задумалась, силясь представить тощую вредину в бескозырке (но это никак не получалось, в итоге Лиза решила оставить за Машкой роль обезьянки на плече у боцмана), что сначала не расслышала, как Лена просит ее посмотреть, есть ли на лужах пузыри:
- Скоро книжка кончиться, чем я буду вечером заниматься?
 Лиза приподнялась на коленях, высматривая на дорожке перед крыльцом лужу: пузыри, кажется, были, о чем она информировала, разом погрустневшую Лену, и хотела, было пораскинуть в уме, а не добавить ли в сказку про совсем маленькую принцессу морское путешествие, как увидела во дворе кое-что интересное:
- Ой. Кто это?...

  Возле дальней стены, почти возле калитки стоял кто-то маленький и внимательно смотрел на эту самую стену, или же просто отвернулся, словно обиделся разом на весь мокрый грохочущий мир. Лиза решительно не могла понять, что там можно так пристально рассматривать, да еще в такой дождь, да еще с громом и молнией. Значит все таки обиделся… Например на Зинпалну, сбежал вниз по зеленой лестнице, ведя рукой по тем же перилам что и Лиза, отшвырнул дверь и по лужам, до самой стены. Калитка, верно, заперта, и маленький беглец теперь ищет утешение у стены, мерзнет и мокнет, но от обиды и гордости, возвращаться не хочет.
  В руке ребенок (конечно, это был ребенок, кто еще такой маленький может разгуливать во дворе детского санатория) держал непонятную штуковину, поначалу Лиза приняла это за длинный гаечный ключ, но во время вспышки молнии углядела, что волосы человечка светлые и свисают острым клинышком вниз по шее почти до лопаток, а держит он вовсе не ключ -  детские грабельки. Обычные. Красные.
- Ха! Это же придурошный Ищик! – неожиданно звонко прокричала над самым ухом Машка, она дала таки передышку Натахе, та в данный момент лихорадочно рассовывала по тайникам (все в основном под матрасом) сладости, и повисла на подоконнике рядом с Лизой, цепляясь бледными костлявыми лапками.
- Ищик – это фамилия?
- Прозвище, балда! Ищик потому что все время ищет, - Машка заерзала, задергала ногами - былинками, подтягиваясь вплотную к стеклу, пока не влепилась в него носом.
- А что он ищет?
- А фиг его знает. Шляется и везде нос сует. Сопли говорят, Пылевика ищет, - неожиданно Машка поправилась. – Полтергейста. Ха! Он это… ТОГО! – тоненький червячок пальца покрутился у рыжего виска, девчонка издала некое шипение, видимо изображала свист. – С приветом… Гы-гы…
  Лиза покосилась на расплющенный о стекло профиль Машки, подрагивающие в неописуемой гримасе уголки губ, и промолчала. Зато фыркнула не вмешивающаяся в разговор Лена, Лиза оглянулась на нее и успела заметить, как из спальни выбегает Натаха.
- Ха! – словно вступая с кем-то в спор, вскрикнула Машка, на стекле на миг образовалось белое пятнышко, такое же слабое, как и легкие выдохнувшие его. – Там, видишь? – девчонка в очередной раз боднула стекло. – Вон, где этот придурок стоит, на стене.
  Лиза прищурилась: стена как стена, серая, с тенью от Ищика, она словно бросалась при вспышках молнии, от дождя грязно-серая, при свете солнца, которое ошеломляло жарой до обеда – светлая, почти белая, плотно заросшая плющом, правда в том месте, на которое пялился странный Ищик плети плюща отсутствовали, наверное, сорваны. 
- Это там полтергейст пылил. Я рассказывала. Видишь, плющ оборвался, - действительно несколько длинных пышных темно-зеленых плетей лежали у ног мальчика, тот словно утопал в них по колено.
  Пока девочки смотрели, Ищик чуть наклонился и коснулся пальцами стены, пробежался ими по поверхности, словно ощупывая. Другой рукой, с граблями, он начал размахивать по сторонам, так будто разгонял комаров или, как слепой ощупывал незнакомое пространство.   
- Вот урод, - с непонятным восхищением прогундосила Машка. – Чокнутый как мой дядька. Ха! – И, видимо решив, что подобное сравнение ничего никому не скажет, строго добавила. – Он сейчас в психушке лечится.
  Лиза на всякий случай кивнула.
- Однажды я видела, как он ел мои гольфы, - наверное, задавшись целью добить подробностями, пояснила Машка, и будто озарившись светлой мыслью, широко улыбнулась и, повернувшись  к Лизе всем корпусом, задрала свое платье до подбородка. – А еще он тыкал в меня ножиком.
  Ровно посередине груди, чуть ли не от горла до пупка шел жуткий темно-розовый шрам, похожий на сплетенную из множества волокон веревочку. И над всем этим кошмаром сияла довольная произведенным эффектом разбойная Машкина физиономия. Лиза забыла про Ищика, про стену, про всех маленьких принцесс и даже про свое заживо погребенное в квадратном пространстве  двора лето. Только этот шрам и щербатая Машкина улыбка: ...он тыкал в меня ножиком!
- Да врет она, - лениво произнесла Лена и опустила книжку на колени. – Не знаю как там про гольфы, но шрамы эти от операции на сердце. Мне она в первый раз соврала, что это ее шурин порезал. Слово то какое придумала: шурин.
  Ухмылка на Машкином лице странно заизвивалась пока не обратилась в побелевшую полоску сморщенной кожи. Подол платья бесшумно упал на полупрозрачные бедра, освободив, наконец, Лизин взгляд.
- Ну, ты у меня получишь, читателка, - прошипела Машка, почему-то полоская полными ненависти глазами Лизу.
- Ой-ой-ой, - спокойно сказала Лена и снова уткнулась в книгу.
  А во дворе развивались любопытные события: к Ищику уже неслись три женщины с разноцветными зонтиками, их лиц Лиза не видела, только подолы голубых халатов и ноги, на одной из них были старомодные туфли без задников. Зинпална, ее зонт грязно-коричневого цвета мелькал впереди всех. Конечно же, она настигла Ищика первой.
  Зацапав пацаненка одной рукой, она развернула его лицом к себе и принялась что-то выговаривать. При этом она не забывала держать зонт над головой обоих. Лиза успела рассмотреть что Ищик совсем малыш, где то в районе  пяти - семи лет, пухленький с невыразительным личиком и скорбно опущенными щеками, чем то он здорово смахивал на одного из крылатых мальчиков с картины на которой Мадонна держит в руках маленького Иисуса, только у тех был вид намного живее, даже у нарисованных. Этот же – Ищик весь словно обвисший: плоть на костяке, вроде и не толстый, а дряблый и вялый. Грабли он не выпускал, даже когда Зинпална подхватила его на руки и торопливо потащила к корпусу…
  Оказывается, Лена тоже заинтересовалась событиями во дворе:
- Что толку. Ищика не изменишь.
  Машки в спальне уже не было.
- У него это – задержка в развитии. Не знаю, как это правильно называется. Знаешь, мне кажется, он видит то, что другим не дано. Видела, как он граблями машет?
- Как слепой, - кивнула Лиза.
- Или наоборот, видящий то, что не видим мы, - таинственно произнесла Лена. Лиза все-таки сочла нужным возразить:
- Нет, он вел себя не как видящий. Наоборот он словно не может что-то разглядеть. Разница есть.
- Так или не так, - пожала плечами Лена. – Мы никогда не узнаем, что он там видит или слышит. Он ведь даже говорит с трудом.
- А выглядит он… обычно, только вялый какой то.
- Вялый хм… Вообще то это только так кажется. Если не знать, сколько ему лет.
- А сколько ему?
- Кто что говорит. Но я думаю, что он старше любого здешнего ребенка, - Лена многозначительно покивала. – Да, старше. Угадай, откуда я знаю.
- Откуда?
- Представь, кто чаще всех загорал в нашем санатории? Машка. Начиная с пяти лет, если не раньше…
- Ну и?
- Ну и. Я ее спросила как-то, вроде как в шутку, мол, неужели она здесь старожил. А она говорит, что когда впервые сюда попала, Ищик уже здесь прохлаждался, и с тех пор он не изменился. Совсем.
- Ну и?
- Я подкатилась к Семеновне. Она ночная няня, мировая тетка такие истории рассказывает, закачаешься! Тоже про Ищика спросила: любопытно, говорю, сколько же ему лет? Знаешь, что мне она ответила? Много, столько не живут…
  Лиза открыла рот. Лена протянула паузу, потом вздохнула:
- Правда потом она засмеялась и сказала: с таким диагнозом как у него, - девочка повторила Машкин жест, крутанув пальцем  у виска. – Человек и до двадцати лет может выглядеть как младенец. Ну не совсем конечно, но все-таки. И еще она добавила… - Лена задумчиво погладила перекладину в изголовье Лизиной кровати. – Только так добавила, будто про себя, обо мне забыв. «Кто их разберет… Один уходит, другой появляется. Все как есть на одно лицо…» Представь себе!   
- И что же это значит?
- Понятия не имею, но нервы щекочет, да?
  Лиза вспомнила одутловатое пустое лицо Ищика и согласилась.
- И правда пузыри, - неожиданно закончила разговор Лена, взяла с подоконника самодельную, из куска пленки для диафильмов и старой открытки, закладку, аккуратно вложила между страниц и спрятала книжку под матрас. Потом девочка зевнула и начала засовывать ноги в тапочки, проделывала она это, не хотя:
- Пойдем, посмотрим че по телику?
 
  Ливень кончился после ужина. Дети еще позвякивали ложками, сдвигая к краешку стаканов с какао пенку (кому повезло, тот смог вытащить склизкую гадость вообще), а дождь уже поредел и уже не колошматил в окна, словно во что бы то ни стало, хотел добраться до унылых девчонок и мальчишек, в искусственном свете, самих словно не живых, как куклы в магазине игрушек, рассаженных на крошечных стульчиках, за крошечными столиками и пьющими какао понарошку. Лиза видела как за соседними столами навостряют уши, обмениваются восторженными взглядами, и все чаще поворачивают головы на окна. Неудивительно, ни днем, ни вечером в санатории делать было абсолютно нечего.
  Все время, после полдника Лиза старалась, как можно меньше попадаться на глаза Зинпалне, что-то ей подсказывало - строгая воспитательница ее невзлюбила. Уж неизвестно за что, не за разговоры же во время тихого часа, но факт оставался фактом: когда Лиза появлялась в одном помещении с этой женщиной, Зинпална, даже если была занята каким-нибудь делом, застывала столбом, напоминая цаплю, во время охоты на лягушат, такая же закостенелая, неподвижная, сразу с заострившимся носом. И одним намереньем - сцапать.
  Девочка даже перестала заходить в игровую комнату – залу, где зачаровано, пялилась в телевизор малышня, а предпочла сидеть в спальне, и смотреть, как ливень полощет листья на многочисленных березах. Иногда в спальню забегали старшие девочки: Машка, с очередной шалостью, в основном в погоне за Натахой, которая как пугливая запасливая белка, периодически потрошила свои сладкие кладовочки; Лена, в невыносимом страдании, от безделья, без книг она не могла, «Убийство на улице Морг» растягивала, как могла, и постоянно жаловалась на это Лизе, та, было, предложила, дорассказать ей историю маленькой принцессы, но Лена решительно отказалась: «Ты, что! Мы все вместе должны дослушать!» В этом была вся Лена, она свято блюла свои правила: волшебство рассказа слаще слушать вместе, невольно проникаясь чувствами соседа,  делясь с ним вздохом восхищения и удивления… и ни-ког-да, никогда не заглядывать в конец книги, не прочитав всю от корки до корки…
   Не то что бы Лизе было скучно, нет, она  умела развлекать себя, даже, казалось бы, ничего не делая: у нее же была сказка про совсем маленькую принцессу и крылатого коня, почти детективная история (как любит Лена), и совсем не страшная (как предпочитает Саша) (правда для этого пришлось срочно вносить кое-какие коррективы, сразу после разговора в ванной, но она никому об этом не скажет, так ведь?), так что ливень, и одиночество, только были на руку. В идеале. Но сосредоточится Лиза не могла: все время думала, чем заслужила неприязнь Зинпалны. Раньше она с таким не сталкивалась (но если посмотреть с другой стороны, с чем из всего того, что произошло сегодняшним днем, она когда-нибудь имела дело?). Конечно, ребенку трудно вообразить, что взрослый человек может его невзлюбить, однако с некоторых пор Лиза стала более свободно смотреть на поступки старших.
  С обеда… или даже раньше – с автобуса…

  Этот автобус набит дачниками, и в нем странно смотрится белый, почти как свадебное платье, сарафан мамы и ее пушистые золотые  волосы - сегодня они, будто обласканы ветром, вспархивают над голыми мамиными плечами при каждом движении. Ее туфли на высоких каблуках с аккуратными бантиками, рядом с ними Лизины сандалии смотрелись так же, как растоптанные кеды и тапки дачников, их большие сумки с продуктами и лопаты с обернутыми мешковиной лезвиями. Дачники смотрят на маму, и на небо, судачат о погоде, боятся дождя (как оказалось не напрасно). Мама тоже смотрит в окно, высоко подняв голову, а Лиза смотрит на пакет в маминой руке – пакет большой, с красивой иностранкой в широкополой шляпе (о такой она мечтала, считая соломенную шляпу и струящийся сарафан, неотъемлемой частью моря, так же как всех красивых женщин на пакетах – иностранками); из пакета торчит недавно сшитый на заказ Лизин сарафан, почти как мамин, только желтый, и полотенце.
   Вещи в пакет Лиза укладывала сама еще вчера вечером, немножко недоумевая, почему мама не велела сложить их в новый клетчатый чемодан, но спросить не решалась – мама казалась очень взвинченной и игнорировала ее, что означало – лучше не суйся с вопросами. Девочка списала все на волнение перед отъездом, они ведь никогда не были на море, завтра все разрешиться само собой: мама поспит – выпьет кофе, и начнет подгонять Лизу со сборами.
   Но когда наступило завтра, все пошло вообще не так как представляла себе девочка: мама проснулась еще раздраженнее, на Лизу избегала смотреть по-прежнему, только велела помыться, переодеться в чистое белье и расчесать вечно взъерошенные волосы. «А мы ведь хотели накрутить мне голову», - все еще на что-то надеясь, подумала Лиза, затягивая на затылке привычный «конский» хвост.  Пока она это делала, мама ругалась по телефону: «Я же просила заехать! Ну и как мы теперь будем добираться? Ах на автобусе! Послушай, я и так чувствую себя хуже не куда… Я не… Черт!  Лизка, уйди на кухню, позавтракай, дай поговорить!» - Лиза бредет на кухню, гремит крышками, открывает кран, чтоб шумела вода, но ей все равно слышен мамин разговор: «Ты не понимаешь, что я хочу быстрее с этим закончить? Я в глаза ей смотреть не могу, сразу Пальму вспоминаю… Да, собака, помнишь, говорила… Так ты приедешь? Нет?! Хорошо, мы еще продолжим этот разговор…! «- трубка брякается на рычаги, телефон еще долго исходит утробным гулом, а мама входит на кухню:
- Завтракай быстрее. Что бы успеть до обеда, надо выехать пораньше…
  Лиза кивает, с усилием запихивая в себя яичницу. Из головы у нее не выходит Пальма. Их собака. Мама отдала ее куда-то, когда Лизе и полгода не исполнилось. До сих пор о ней и не вспоминали, теперь есть повод.
  И Лиза всю дорогу думает о Пальме, незаметно для себя перестраивая собственное отношение к жизни, к взрослым, и своему месту в этой сложной системе.
Наверное это и есть взросление… «Ты уже взрослая девочка, Лиз!»

  Она и сама не заметила, что при воспоминании о маме трет скулу, как одержимая, а ее губы превратились в белую, морщинистую нитку.

…- По траве не бегать! Гулять на веранде! – раздавались команды Зинпалны. – Горькие, марш на веранду!
- Нам мя-ачик забрать, -  гнусавым хором протянула парочка близнецов, одинаково крепеньких, кудрявых и ушастых, один в зеленых резиновых сапогах, другой в красных, похоже, отличались они только этим.
- Ничего не знаю, - сразу отрубила воспитательница, выискивая взглядом Лизу. Девочка топталась на крыльце в одних сандалиях, Зинпална с готовностью нахмурилась. Лиза не рискнула сходить с крыльца, просто встала возле столбика подпирающего козырек и сложила на юбке руки. Обогнув ее, на дорожку с разбега сиганула Машка, светло-розовые колготки свисали с ее коленок жалкими мешочками, ножки-ходульки печально торчали из широких голенищ бардовых резиновых полусапожек, однако сама рыжеволосая хулиганка, лишь жизнерадостно расхохоталась, когда после грузного приземления в лужу от нее во все стороны шарахнулись малыши.
  Зинпална тут же переключила внимание на Машку:
- Мария! Тебе нельзя бегать! Сколько раз говорить! – в голосе женщины неожиданно послышались нотки жалости, что и говорить, Лизе, так же досталось водой из лужи, но она лишь отодвинулась в сторону и безропотно отряхнула юбку. Узнав, что у Машки больное сердце, и из этого сделав вывод, что девчонка так себя ведет, лишь от злости на жалеющих ее окружающих, Лиза перестала воспринимать ее выходки серьезно.
  Машка бесновато захихикала и бросилась удирать от идущей на нее Зинпалны. Рядом с Лизой остановилась Саша, как обычно – само достоинство и величие, на зеленом нарядном платье ни одной складки, на ногах изумрудного цвета сапожки, ладно и изящно охватывающие ее округлые икры, волосы в «конском» хвосте, но не таком как у Лизы, у той он лихо торчал на затылке, выпустив из под обыкновенной аптечной резинки вверх несколько непокорных волосков, а на самой макушке, перехваченный бархатной зеленой резинкой, с изумительно уложенными черными кудрями. Не девочка – картинка. Лизе даже стало как-то странно присутствовать рядом с ней на одном крыльце.
  Саша повернулась к ней и улыбнулась:
- Мой шкафчик в самом углу, на нем пони наклеена. Откроешь, там пара запасных сапог, одень, а то Зинпална тебе житья не даст.
- Спасибо.
- Не за что. Переобуешься, приходи к нам, поближе познакомимся.

…На второй этаж к шкафчикам Лиза взлетела на одном дыхании… и озадаченно остановилась: какой-то странно одетый мальчик невозмутимо копался в ее шкафчике.
- Эй… - еще не зная, что будет делать, и вообще как надо реагировать на подобную наглость, позвала Лиза. Большая, лысая голова вынырнула сбоку и вопросительно уставилась на нее одним глазом, второй смотрел в пол.
- Ты чего забыл в моем шкафу? – растерянно спросила девочка, голова качнулась, вполне искренне удивилась, нырнула в шкаф, вынырнула, озадаченнее еще больше чем Лиза. Самое интересное владелец головы не произносил ни слова, только кивал, качал ею и удивлялся. Девочка, набрала побольше воздуха и решительно нахмурившись (надеясь, что выглядит предельно грозно) шагнула к своему шкафчику, и застыла с открытым ртом. Большеголовый зачем-то повторил ее выражение лица, то есть открыл рот, потом закрыл, снова открыл, что-то ему не понравилось, он пожал плечами, напоследок поправил и любовно погладил, то, чем он загрузил Лизин шкафчик, и закрыл дверцу. А потом как ни в чем не бывало, потрусил вниз, на выход.
  Лиза быстро открыла шкафчик и принялась выгребать из него грязные банки и пузырьки с чем-то живым и извивающимся на дне. Хорошо хоть она еще не успела полностью распаковать свой пакет и разложить вещи, грязь попала только на пару, приготовленных на завтра, майки и трусов. В самый дальний угол ящика была сунута банка, внутри которой лежала вроде как сухая веточка, приглядевшись, Лиза поняла, что это куколка какой-то бабочки. Ощутив себя, кем-то вроде воина-освободителя порабощенного народа, девочка прониклась решимостью выпустить всю ползучую нечисть сейчас же. Но сначала – переобуться.
  Через несколько минут, в новеньких, блестящих, идеально сидящих на ноге черных сапожках, Лиза вынесла во двор ворох пузырьков, и принялась поочередно откупоривать пробки и вытряхивать примерзких на вид пленников на волю. И если с дождевыми червями она справилась кое-как, то с другими жуткими многоногими, рыжими и постоянно извивающимися, а еще маленькими, белыми (кишащими) существами она, борясь с мурашками, поступила еще проще, вытащила затычки, а сами пузырьки свалила в кучу в самом укромном уголке двора, поклявшись себе, что не приблизится к тому месту ни на шаг.
  Как оказалось, за всеми ее перемещениями наблюдали старшие девочки, сидя на лавочке, болтая ногами в разноцветных сапогах и негромко обсуждая, чем все-таки занята  странная новенькая. 
  Выпустив на волю почти все экспонаты, жутковатой коллекции большеголового молчуна (куколку, Лиза оставила себе, вымыла банку, набросала туда травы и поставила на подоконник), девочка на всякий случай вытерла о юбку руки, и неуверенно направилась к четверке девочек оккупировавших лавочку. Она не то что бы их боялась или стеснялась, все-таки они уже успели познакомиться и пообщаться (а с Леной, даже появилось что-то похожее на зарождающуюся дружбу), просто момент был такой, так сказать, ее официальное представление. К ней присмотрелись, о ней составили мнение, а теперь объявят приговор: толи примут в свою компанию, толи дадут от ворот поворот (так и не дослушав сказку, чего больше всего не хотелось).
  Сапожки на ногах давали кое-какую надежду, что вариант все-таки первый, да и взгляды, обращенные на нее, были вполне дружелюбны, за исключением Машки, та в своей манере непримиримо отсвечивала неполным комплектом зубов.
- Привет, - Лиза остановилась напротив лавочки.
- Привет, сказочница, - заулыбались ей навстречу.

…Место выше ступенек третьего этажа… Под люком на чердак… А еще подвал… И кусты возле задней стены корпуса (но там только после отбоя)… Конечно же туалет (ночью только в компании с кем нибудь)… Кто-то, срывающимся шепотом, поведал про шкафчики, что-то под ними, в тенях между ножек, и о том как после полуночи картинки на них превращаются в нечто страшное, абсолютно не воспринимаемое умом: грибочки, цветочки, ягодки и утята становятся мертвыми чудищами, так и ждущими когда чья нибудь сила не разбудит их не выпустит с прибитых на шкафчиках деревянных кружков (…говорят, когда то какой то мальчик заговорил клей, которым эти кружки приклеивают к дверцам ящиков, и чудища теперь не могут вырваться из объятий чудесного клея… «А тот немой пацан, который в твой шкафчик червей прячет, таким образом, жертвы им приносит, что бы клей не утратил силу, и все эти уроды не сорвались со своих мест и не напали на спящих детей, ну то есть он так считает… мне сказал кто-то,» - смущенно рассказывает Леночка. «Тогда зачем их вообще туда клеить?» – вслух удивляется Лиза, и девочки задумывается, а невозмутимая Саша, хмыкает: «Вообще то, что бы мы шкафчики не путали, но все-таки странно это, мы уже достаточно сообразительны, что бы не влезть в чужой шкафчик»)…
  Так Лиза проговаривала про себя все нехорошие места санатория, почему-то она не решалась называть их страшными. Она сразу поверила тому, что девочки рассказали ей на вечерней прогулке: все события, распиханные на всю вторую половину этого странного дня, подготовили ее к подобной развязке.
   Когда она неуверенно приблизилась к девочкам и те поприветствовали ее, Саша, глянув из под черной челки ярко-синим глазом, и чуть изогнув красивые губы, почти беспечно произнесла: «Твое право верить нам, или нет…»

-…но в санатории происходят странные вещи, - черноволосая девочка сидела очень строго, как прилежная ученица за партой, аккуратно сложив белые ухоженные ладошки на подоле зеленого платья, и вежливо улыбалась над белым отложным воротничком. Лиза мысленно оценила все свои действия с коллекцией лопоухого и большеголового, и предположила, что ей намекают на собственное поведение, однако…
- Это страшные вещи, - с легким нажимом поправила Леночка, Саша покосилась на нее и качнула головой:
- Кому как. Я вижу, что все боятся здесь засыпать. И верю, что местные кошмары мучают детей…
   С этого момента Саша участвовала в разговоре, как сторонний слушатель, лишь иногда вставляя кое-какие реплики, из чего Лиза поняла: девочка знает о предмете разговора примерно столько же, сколько и она, после того как остальные введут ее в курс дела…
- Это правда. Ты сама после первой ночи убедишься. Просто мы должны тебя предупредить. Знаешь ли, не хочется утром просыпаться под твои крики, - это подхватила эстафету Лена, она как более или менее умелый рассказчик, и повела этот странный, для Лизы почти что волшебный (если бы не страх написанный на лицах Натахи и Машки), рассказ.
- Ага, или твои саки нюхать, если надуешь в койку, - угрюмо буркнула Машка.
- Грубо, но это так, - подтвердила Лена. – С теми мелкими, что с нами спят, так и произошло. С последней мы даже дежурили, но, сама понимаешь – не спать, не получается.
- Свои кошмары ждут, не дождутся встречи, - перестав болтать ногами, вступила в беседу Натаха, и отвернулась…
  Лиза внимательно оглядела четверку девочек, ища подвох, ну там, хихикнет кто, не выдержит, прыснет в ладошку – дети ведь не умеют долго претворяться, но девчонки уныло смотрели кто куда, только не на нее и сопели, словно их обидели. Саша подняла глаза от своих коленок:
- Я их заставила тебе рассказать, они не любят говорить об этом… а я слушать, но… ты со своей принцессой, и конем. Попробуй поверить, ладно? А твои впечатления мы узнаем завтра утром.

  Теперь Лиза в нетерпении ждала, когда в спальне выключат свет, тогда она устроится в своей любимой позе: ноги широко в стороны, что бы пятки торчали наружу, голова надежно под подушку, что бы ни звука, ни единого шевеления воздуха, лишь приятное давление на голову, и теплая, темная тишина, даже без собственного дыхания – и думать, анализировать, вытаскивать свою память за день встряхивать ее расправлять рассматривать придирчиво и тщательно, что-то оставлять, что-то сбрасывать, а еще лучше, что-то придумывать, вышивать на полотне того, что произошло, что-то свое, более интересное, сказочное, как в истории про маленькую принцессу.
  Про маму она не будет думать совсем: прочь, кыш, гадкие мысли-буравчики, а вот вечерняя прогулка, рассказ девочек. Взахлеб. Перебивая друг-друга. То вспыхивая, то бледнея. Споря о деталях. Показывая пальцами…

   …- Есть несколько мест. Так они не страшные, когда все вместе, когда день, солнце, - Леночка задумывается, собираясь с мыслями. – Но иногда, в дождь, или вечером, а то и днем, когда все на прогулке, а тебя зачем нибудь послали в корпус, и ты знаешь что вокруг ни души, что-то приходит…
- Крадется сзади, - вступает Машка. – Знаешь, идешь, и думаешь, щас полезешь в ящик за игрушками, а кто-то сзади впихнет тебя внутрь и сам прыгнет, или просто с ног сразу начнет.
  Лена тихо признается:
- Меня если с поручением пошлют, я все время оглядываюсь… И знаешь… Иногда и вправду словно что-то шарахается за угол от моего взгляда. Прячется. До поры…
- Я просила, только предупредить, - слегка раздраженно вмешивается Саша. – А вы ее пугаете.
- Ты же не испугалась, - ерепенится Машка. – Может она такая же. – И поддает Лизе под ребра острым локтем, а та лишь моргает, жадно впитывая информацию. И не боится. Правда. Верит, что девчонки ее не разыгрывают, но не боится абсолютно. Интересно? Да, еще как. Сердечко колотится – готово выскочить! (Смешной образ, но Лизе нравится: собственное сердце, именно такое как его рисуют, только с крылышками, выпархивает из ее воротника и трепещет перед глазами изумленных девочек).
- Мы только предупреждаем, - Натаха разглядывает Лизу, почти с той же жадностью, что и плитку шоколада. – А еще есть страшные места, туда лучше вообще не соваться в одиночку!
- Девчонки, я просила предупредить только о кошмарах! А не запугивать, - кажется Саша начинает злиться, на бледных скулах угрожающе наливается румянец, глаза темнеют, словно тучки набежали, но девочек не остановить. Одна за другой из их ртов вырываются истории: про черные шкафы, красные глаза, опять и опять мальчик кормящих червей, каким-то чудищам на картинках их собственных шкафчиков; о том, что лучше не смотреть на люк на чердак (вдруг откроется и оттуда кто-то выпрыгнет)…
   В конце концов, Саша уже не вмешивается, просто сидит, глядя в сторону, а Лиза иногда, нет-нет, да и взглянет на нее и подумает о картинке, наклеенной на шкафчик черноволосой девчонки: грустном коричневом пони с густой челкой. И если действительно картинки ночами обретали, какие то жуткие образы, в кого же превращался этот симпатичный пони с самыми грустными на свете глазами. Лизе отчаянно хотелось, что бы он, не поддавался общим чарам, этот пони. В конце-концов, когда от густого и отвратительного ушата  чужих страшилок, обрушенных на нее, у Лизы слегка закружилась голова – она вызвала образ этого печального пони, одинокого и единственного на общем ряду шкафчиков – все остальные картинки гадостно извивались на дверцах ящиков, чуть слышно скрежеща зубами и отбрасывая волосатые тени.

   Перед сном девочек собрали в ванной и устроили им помывку. Мыли в ванной, поливая из того самого черного шланга. Замешкавшись, Лиза оказалась в самом хвосте с Леной, у той была хроническая не пунктуальность. Все время пока очередь медленно продвигалась вперед, Леночка, о чем хотела сказать, но в последний момент захлопывала рот, в конце концов, Лиза сама подергала ее за подол майки и вопросительно вздернула брови:
- Ты еще, что-то хочешь сказать?
  Лена, смутилась, потом, решившись, сказала:
- Ну, мы тебя о многом предупредили, теперь у нас своя команда, только я еще кое-что хочу тебе сказать, что б не обижались или еще что, сразу это не поймешь… - тут она поспешно добавила. – Остальным девчонкам все равно, ну ты сама видела и Натаху и Машку, они уже приспособились. А ты, я так решила, можешь, правда, обидится, и не показать этого…
  Лиза насторожилась, а Лена заробела еще больше, и, наверное, уже жалея, что начала этот разговор, затравлено поглядывала, на медленно движущуюся очередь младших девчонок.
- Я в нашей компании вроде как миротворец. Не люблю склок. Скандалов. И ты мне правда понравилась. Я про Сашу, – последние предложения Лена протараторила на одном дыхании. – Ты, наверное, уже заметила, что в Саше что-то не так, - Лиза кивнула, а Леночка, вдохновленная ее согласием, продолжила:
- Что - не сразу догадаешься, если не подскажет кто… А я сама догадалась, ну и тебя предупредить хочу: ты же не такая толстокожая как Натаха или Машка, ты правда можешь, обидится на Сашу. А я не хочу, что бы так…
  Лиза вспомнила о своих впечатлениях, о предмете разговора и кивнула еще увереннее.
- Это секрет. Мой секрет. Он странный, потому что такого быть не может. Я думаю, ты мне поверишь, потому что у тебя есть фантазия, и любой другой посмеялся бы надо мной. Так вот: это как в сказке про царевну Несмеяну. Только царевна смеяться не умела, а у Саши вообще нет чувства страха, - девочка быстро глянула на очередь, она приближалась, и Лена зачастила еще быстрее:
- И знаешь, почему у человека может отсутствовать страх? Я решила, что дело в том, что человек начисто лишен воображения. Ты не думай, что я выпендриваюсь, или больно уж умная, просто книг много читаю, все подряд (хотя детективы люблю больше всего); и там написано, что наши страхи порождает собственное воображение, а если у Саши этого нет, значит, и страхов тоже. Поэтому она многое не понимает, со многим смириться не может. Так что не суди ее. Ладно?
  Потом Лена повернулась к ванне и не разговаривала с Лизой до самого отбоя.

… Теперь же Лиза перечисляла про себя все нехорошие места, готовилась к кошмарам, и ждала, когда выключат свет.
- Приятных кошмаров тебе… Слышь, сказочница, - проблеяла из своего угла Машка.
- Брось, напугаешь ее, так вообще не заснет, - заступилась за Лизу Лена, устраиваясь одним уютным кульком, остальные девочки заявление рыжей ехидины не комментировали, возможно, потому, что каждую из них Машка отправляла в первую ночь именно такими словами.
- Ее? Ха! Пускай тогда своего коня свистнет, и он спасет ее, - послышались ли в интонациях язвочки нотки зависти? Впрочем, Лизе было не до полутонов в чужих разговорах, ей нужна была тишина и темнота. И что бы никого, и что бы белогривый крылатый конь, или печальный пони, увез ее в страну снов… а может и кошмаров… Почему бы нет?

…Сначала был звук. Звук в темноте. Шепот собственного дыхания и что-то ворочающееся, что-то большое. Звук за тонкой стенкой. Звук в горле. Какой то механизм издавал шум медленно вращающихся лопастей вертолета. Это кромсало воздух. Работало. Перерабатывало.
  Потом появилась картинка. Шестеренки и колеса, огромные винты и поршни, валы, переворачивающиеся в сухих ложах с шелестом опавших листьев. Запутанные схемы похожие на древние руны. Серое освещение.
  Она знала, где-то ТАМ, внизу есть батарейки. Маленькие, но мощные источники энергии, хрупкие колбочки с чем-то живым внутри. Она словно смотрела сверху вниз и видела три яруса, поделенные на ячейки. В каждой ячейке эти, похожие на личинки муравьев, колбочки. Что-то мяукает в них, плачет и даже рычит.
…(чудища в шкафах, и под кроватями…)
  По воздушным переходам между массивными механизмами, бредет какой то человек…
…(щупальца из глубины пруда…) …(белые лица утопленников в ряске…) (кровь в яблоке…) …(пиявка под кожей…)
  Человек перемещается над механической ямой, где все вращается, шевелится, перерабатывает, останавливается и смотрит вниз…
…(змеи и волки…) …(волки на двух ногах, скрежещут когтями по стеклу (НЕ ВЕТКИ ЭТО) …когти… (ОТ ВЕТРА) скрежещут что бы влезть и съесть…) …(сунь палец в дырку стока в раковине на кухне, и его тут же откусит, или отрежет, или схватит и втянет. Вниз…)
  Человек слушает, у него темные волосы, не длинные, но давно не стриженые, завитки падают на поднятый воротник белоснежного сюртука. Белей его только свет. Пальцы в перчатках, белых, на серых перилах. Сжимаются, разжимаются… («Оглянись»,- желает Лиза. Это ее сон, ведь ее, правда?)
  Он оглядывается, одновременно поднимая лицо вверх, туда, где скрежещут громадные колеса, сцепляясь и перерабатывая. Механизм вздыхает и содрогается…
…(зубы с гнилыми корнями в моей тарелке…) …(дедушка не умеет ходить и он ползет, когда я сплю…) …(желтые глаза из кустов, то не кошка…) …(я умираю…)
  Человек без лица. Черные локоны, кольцами на лоб, а лба и нет. Нет глаз и носа, нет скул и подбородка. Кто-то взял черный и белый цвета, смешал, небрежно – получилась серая, убегающая в спираль клякса.
  Рука в белой перчатке отцепляется от перил и в зовущем жесте тянется  к ней… Тянется и тянется. Белые обесцвеченные пальцы, с большим количеством фаланг… Коленчатые пальцы, коленчатые черви… Гулкий металл визжит и хохочет… Пальцы тянутся и тянутся. Шевелятся…
  Лиза закрывает лицо руками и взлетает…

 А вот и нет. Лицо еще зажато в потных ладошках, подушечки пальцев так давят на глазные яблоки, что возникает тянущая боль. Боль внутри головы. …(кровь внутри яблока, кусаешь а она брызжет и течет по зубам, густо…) Лицо зажато, но сама Лиза никуда не летит – лежит на боку, облапив подушку локтями и коленками и закрывает лицо, словно в плаче. Сквозь пальцы, какие то незнакомые горы и равнины, странное половинчатое небо, одна половина серая, другая золотая.
  Лиза отодвинула руки от лица: никакие не горы и равнины – всего лишь голубое одеяло Саши, девочка завернута в него как в кокон, торчит только одна иссиня-черная коса с наполовину развязанной желтой ленточкой. И небо не небо вовсе – потолок, с отпечатками солнечного света. Раннее утро. Детский санаторий. Лиза в нем после первой ночи (как там сказала Машка перед сном вместо привычного: «Спокойной ночи»?), после первого кошмара.
  Лиза напряглась, припоминая, как люди просыпаются после кошмаров. В кино видела: резко садятся и даже кричат, иногда потеют. Пощупала свой лоб – сухой. Кричать не хотелось, и вскакивать тоже. Разжала, наконец, руки-ноги выпуская подушку. Может, это не кошмар вовсе? Страшно вроде не было, да и не помнила она что ей приснилось. …(дедушка ползет, по полосе лунного света, отбрасывая тень похожую на горбатую змею…) Кажется какие то механизмы… Вздохи и уханья. Только к чему?
  Девочка, наконец, решила сесть. Села медленно, ей казалось от резких движений, ускользнет последнее воспоминание о кошмаре, чем она тогда поделится с соседками по спальне. Посмотрела на пальцы, пошевелила перед глазами, морща лоб, пальцы шевелились вполне безобидно, никаких ассоциаций, Лиза со вздохом уронила руки на одеяло. Вот так всегда: приснится что-то, кажется, выжигается в памяти на мертво, а стоит открыть глаза и осознать свое присутствие на этом свете, все исчезает. Обидно.
  Часики на тумбочке Саши показывали полшестого утра. Рань то какая. Лиза бесцельно поводила взглядом по неуютной необжитой еще кровати. Зацепится взглядом абсолютно не за что. Белый пододеяльник с темно-серой печатью санатория, от печати во все стороны неаккуратные застиранные брызги, поверх пододеяльника Лизина нога. Вторая под одеялом. Смуглая нога с незагорелым участком кожи там, где застегивался ремешок сандалии, дружелюбно согнула пальцы, только самый маленький торчал немного сбоку, независимо.
  Лиза задумалась про совсем маленькую принцессу, и про маленького принца, про которого ей еще предстоит узнать. С ними ей придется провести не  самое свое радостное лето, с ними, а еще с их другом – крылатым…

  За окном что-то заскрежетало. Лиза нелюбопытно повернула голову к подоконнику, на нем еще не успели воцариться ее вещи, стояла только банка с куколкой в подсохших березовых листьях и с цветком клевера (для красоты). Почему-то сначала девочка решила, что заскрежетала бабочка, вылезая из кокона. Глупо конечно, так громко мог скрежетать только птенец птеродактиля, вылезая из яйца. Лиза медленно и сонно перебирала эти мысли, даже отвлеклась на то, как выглядит птенец птеродактиля, придумала, что, конечно же, похож на цыпленка, только с зубами… когда скрежет повторился, а еще слегка тряхнуло, березовую макушку, часть которой было видно с Лизиной кровати.
  Это уже точно не бабочка. Два голоса: Машкин и Натахин, перебивая друг друга, забормотали в Лизиной голове, рассказывая про плети плюща  и сухую краску на стене у кухни, а еще про то, как Натаха расчихалась… Пылевик! Полтергейст!
  Лиза так резко метнулась к окну, что, вставая на колени, зацепилась ступней за дырку в пододеяльнике и неожиданно полетела подбородком прямо на доску подоконника, и приложилась бы, но успела подставить руки, и только громко клацнула зубами. Во дворе кто-то шевелился. Кто-то черный…
  Боясь что, наделала много шуму, Лиза притихла на мгновение, цепляясь за подоконник пальцами и глядя расширенными глазами на банку с куколкой, которая оказалась перед ее носом. «Он же невидим… Но там же черное…»
  Подтянувшись на пальцах, словно на уроке физкультуры, Лиза щекой сдвинула банку в сторону (холодная, интересно, видит ли куколка ее перемещения, наверное видит, смеется поди…), и чуть приподнявшись на напряженных коленях, почти подпрыгнув, глянула в пыльное окно, и тут же рухнула как подстреленная, в сложной позе, с одной рукой еще хватающейся за подоконник, второй прижимающейся к пылающей щеке…
  До ее сознания доходило то, что она увидела в эти краткие секунды испуганного прыжка. Что бы дошло быстрее, надо было произнести это вслух:
- Конь, - с умным видом сказала Лиза серой печати на пододеяльнике, обдав горячим дыханием свою ладошку. Это помогло: черное, маслянисто переливающееся в столбиках солнечного света, продырявившего кроны берез, шевеление сформировалось в уверенный образ – конь. – Так-так-так.
  Лиза покосилась на кулек со спящей Сашей, точнее на ее черную косичку, как змея притаившуюся в складке на подушке – конь был еще чернее, еще блестящей, почти сверкающий своей чернотой и переливчатостью. Лизе даже подумалось, что если сейчас она зажмурится, силуэт коня останется запечатленным на ее веках белым негативом. И тут же испугалась, что, закрыв глаза, заснет… или наоборот проснется, а это… эта красота исчезнет из ее памяти, как только что просмотренный кошмар. 
  За окном вновь заскреблось и послышалось что-то вроде стона (от этого звука кожа Лизы густо покрылась мурашками) девочка, наконец, отпустила подоконник и, прижав вторую ладошку ко рту, перевернулась на спину:
- Так-так-так, - повторила она, недоумевая, и чего к ней привязалось это идиотское выражение. Наверное, сейчас стоило сурово произнести фразу, которой иные взрослые часто пользовались в фильмах, когда видели что-то необычное: «Это сон».
 Только ей совсем не хотелось это говорить, потому что она так не думала (а может, не хотела думать). Лиза определенно не ощущала себя спящей или не до конца проснувшейся, впрочем, совсем маленькой принцессой, невозмутимо отреагировавшей на явление летающего коня под сводами оранжереи, она себя тоже не чувствовала. То сказка, ее фантазия, все до последней мелочи, до блика на отполированных копытах коня, до теней от длинных и редких как у куклы ресниц на веках сказочной девчонки. А это…
  Лиза сообразила, что очень уж по дурацки выглядит, валяясь на кровати с растопыренными коленками и зажимающими рот ладошками, и медленно опустила руки, белый оттиск собственной пятерни вокруг губ быстро порозовел. Чуть слышно зашелестела листвой береза. Звук был какой то умирающий, словно собственное эхо. Оно удалялось.
  Этого оказалось достаточно что бы девочка начала действовать: одним лихим прыжком, неожиданном даже для себя Лиза махнула в проход между двумя радами кроватей; упала на одно колено, сцапала чьи-то тапочки, но не обувшись выбежала из спальни. В створке двери на замазанном желтоватой краской стекле мелькнуло ее отражение: взъерошенная девочка со сбившимся на правое ухо хвостиком русых волос, в бледно-зеленой короткой ночнушке.
  То дробно стуча босыми пятками по крашеным коричневым половицам, то звонко шлепая по кафелю в крохотном вестибюле, где круглые черные часы пережевывали секунды, Лиза притормозила у тяжелой входной двери, зажала тапочки между колен и с трудом сдвинула в сторону здоровенный, больше уместный на воротах рыцарского замка, засов. Тот поддался с сухим шорохом, напомнивший ей что-то из сна, но Лиза не задержала свое внимание на этом, налегая на дверь, и с облегчением обнаружив, что открывается она почти без скрипа. Неожиданно яркие лучи ворвались в щель, заставив Лизу зажмуриться и высветив на циферблате хмурых часов время.

С тапочками, до боли вжатыми в живот, Лиза ступила на деревянное крыльцо, очень холодное и мокрое от росы. Босые ноги тут же покрылись крупными мурашками. Конь, как ожидалось, ни куда не пропал. По-прежнему стоял на лужайке, и только голову повернул на стук закрывшейся двери. Видимо дрожащая от холода, синеносая полураздетая девочка его ни сколько не заинтересовала, потому что посмотрев на нее, и вроде как вздохнув, конь опустил морду в траву. С крыльца Лиза увидела, как он катает замшевым носом, чей то желтый мячик, иногда шумно фыркая на траву, которая как бы нехотя раздвигалась от ветра.
  Лиза в немом восхищении смотрела, как подергивается черная атласная кожа на мускулистых боках коня, а очень густая грива, кокетливо перекинутая на одну сторону длинной шеи, волочится по траве, стряхивая росу, которая подобно мелкому бисеру на мгновение зависает в воздухе, и только потом скатывается по конским волосам, как с потревоженной паутины.
  Страшные истории? Какие страшные истории? Какие опасные места, куда нельзя ходить маленьким девочкам? Все это моментом выветрилось из головы Лизы, уступив место онемевшему изумлению, непонятной чистой радости, от вида этого гордого животного. Это так походило на сказку… Это слишком походило на сказку, что бы просто присниться. Не белый, но она и не думала сначала, что конь в ее сказке будет белый. Очень большой, тот, крылатый, представлялся более изящным и легким, как перо, но не по настоянию ли других девочек она описала его таким. Ведь в обычном девчачьем воображении конь у принцессы должен быть белым, с хвостом как королевская мантия и с лаковыми копытцами.
  Да и есть ли хоть какая разница: воздушный легкокрылый Пегас, или этот немного угрюмый вороной красавец. Осталось только выяснить, действительно это живой конь из плоти и крови, а не плод ее чересчур живого воображения. Девочка отступила от двери, на один крохотный шажок, немного боясь, она ведь никогда не общалась с лошадьми, и, тиская тапочки, неосознанно пытаясь в них закутать озябшие ладошки:
- Лошадка-а, - позвала Лиза. – Э-эй, коняшка-а.
  По малышовому, конечно, но все слова как то повылетали из головы, да и не знала она, как обращаются к лошадям.
  Движение желтого мячика прекратилось, конь медленно-медленно поднял голову, а потом медленно-медленно повернулся к крыльцу. Весь его вид выражал: это ты мне?
   Лиза смутилась, она, в самом деле, почувствовала детсадовскую глуповатость в своем голосе, и, наверное, очень оскорбительное для такого благородного животного «лошадка» и «коняшка».
- Хоро-ошая коня-я… Конь, - еще раз попробовала Лиза и притихла ожидая реакцию. Конь сделал в ее направлении один шаг, такой же крохотный, в его масштабах конечно, как и у нее. На его красивой морде читалось вполне человеческое изумление. Лиза быстро перебрала в голове все эти «кис-кисы» и «цып-цыпы», и с трудом отмахнувшись от навязшего на зубах «гуль-гуля» неумело посвистела. Конь шевельнул идеальными ушами, сделал еще один шаг в сторону крыльца, побольше первого, но так же осторожно. Лиза, немножко задрожав, подумала: это он так двигается, что бы ни вспугнуть ее! И неожиданно для самой себя так резко отшатнулась, что грохнула костистой спиной о дверь и заойкала от боли в ушибленных позвонках.
  Конь замер, озадаченно склонив голову, а потом элегантным движением перекинул гриву на другую сторону шеи, так девушка перекидывает свою косу, и, небрежно скользнув взглядом по вжавшейся в дверь худенькой фигурке, …сказал:
- Обуйся.
  Лиза выронила тапки и повторно шарахнулась о дверь.
- Не бойся – я добрый. Надень тапки, я не хочу, что бы из-за меня кто нибудь простыл.
- Вы гав-гав… говорите? – прошептала Лиза. Конь с легким высокомерием в темно-лиловых глазах, фыркнул:
- Да, и еще петь умею. Так ты обуешься или как?
  Лиза торопливо зашарила пальцами, втискивая ноги в тапки. Обулась. Все это время конь наблюдал за ней с нетерпением взрослого, на которого оставили неловкого ребенка. Под этим взглядом девочка совсем заробела и опустила глаза на подол своей ночнушки. Нет, конечно, она не ожидала, что этот красавец тут же бросится катать ее на своей спине, но, и не думала, что по характеру он будет похож на надутого мальчишку. После краткого разглядывания  застеснявшейся девочки, конь сжалился:
- Почему ты?
- Что, я?
- Меня видишь? Почему ты? Из всех детей? Впервые за эти… эти… долгие годы.
Ничего не понимая, Лиза, тем не менее, пожала плечами и осмелилась поднять на него глаза. Оказывается, его взгляд смягчился, он с сожалением посмотрел на нее, потом отвернулся и побрел по лужайке. Девочка увидела, что хвост его не менее длинный, чем грива, как-то понуро волочился следом. Наконец, она робко отодвинулась от двери и села на корточки на самом краешке крыльца. На верхней ступеньке. Глаз от вороного она не отрывала, знала, что не вежливо так таращится на разумное животное, тем более говорящее, но оторваться не могла. Разве можно отвернуться от мечты, а это ведь была ее мечта, настоящая и очень давнишняя мечта: кто-то хочет иметь велосипед, кто-то немецкую куклу, она - говорящую лошадь. Говорящую и летающую, но самое главное, конечно – говорящую. Девочки ведь любят поболтать, а у Лизы не было подруг, что бы с ними болтать. Так уж вышло.
  Достаточно отдалившись, конь остановился, видимо, он до чего-то додумался:
- Тебе, что, больше не о чем мечтать? – и оглянулся, увидел ее остекленевший взгляд и расстроено вздохнул. – Вот угораздило же. Ну конечно, как я просмотрел, куколка в банке, сказки для самых маленьких принцесс. Ты одинока, да?
  Лиза помотала головой.
- Не ври мне, Лиза, я теперь - и твоя фантазия тоже. А мечтать о говорящих домашних животных могут только очень одинокие дети.
- Моя фантазия? – одними губами прошелестела девочка, даже не успев удивиться, что конь знает ее имя.
- А ты думала - я настоящий? – хмыкнул конь, и неожиданно сел, как собака, выполняющая соответствующую команду. От этого, совсем уж сказочного, зрелища, иза упала на копчик и вытаращила до конца округлившиеся глаза.- Конечно, думала. Ты рассказывала сказку, я слышал, - тут конь торопливо добавил. – Ты не воображай, что я подслушивал. Просто ты так громко болтаешь во время тихого часа, что слышно даже здесь…
- Я и не думаю, Саша говорит - нужна практика. А девочки хотят послушать сказку, - Лиза почувствовала что краснеет. – Им, почему-то нравиться, она же совсем детская.
- Она добрая, - грустно сказал конь. – А здесь совсем не осталось добрых сказок, - и другим тоном, будто спохватился, произнес. – Ну вот, нахватался от тебя этих «совсем».
- Я нечаянно.
- Ладно, ничего. Ты ведь не сказку сочиняла, а мечту свою рассказывала, да? Эти девчонки не поняли, а я, знаешь ли, уже имел дело с таким рассказчиком, правда, он сказки свои рассказывал только мне. Он был мальчик, а мальчишки о своих сокровенных мечтах не очень то распространяются.
- Это не мечта. Просто фантазия, - еще больше смутилась Лиза и уткнула нос в колени. Конь закатил глаза и сделал непонятное движение похожее на то, как если бы он пожал плечами:
- Ну, хорошо. Твоя фантазия. Сказка. Только она родилась из твоей мечты, и даже стала обладать ее силой, силой заветного желания. А здесь, в санатории, почему-то некоторые мечты могут воплощаться в реальность.
  Лиза до предела распахнула глаза над своими коленями, конь склонил голову на бок, сразу став похожим на, к чему то прислушивающуюся, собаку. Только он не прислушивался – присматривался:
- У Вали были такие же глаза, - вдруг сказал конь, внезапно поднялся и отошел на несколько шагов. – Ладно, вернемся к разговору о твоих фантазиях. Грм. Значит совсем маленькая принцесса и ее новый дружок крылатый конь, они ведь подружатся?
- Да, - радостно улыбнулась Лиза.
- Слушай, хватит на меня так влюблено смотреть, я честное слово готов сквозь землю провалиться, - раздраженно тряхнул гривой конь.
- Извини, - девочка снова спряталась за собственными коленками.
- Подружатся, ну конечно, счастливый кончик у милой розовой сказки. А мораль, по-видимому – верь в чудеса, и они тебя найдут?
- Не совсем, - упавшим голосом пробормотала Лиза, так тихо, что конь ее не услышал, продолжая сердито вышагивать по лужайке:
- Говорящий конь – это я еще понимаю, но почему крылатый?
- Что бы летать.
- Потрясающе! Летать! Зачем?
- Я не знаю, почему вы злитесь, - проговорила Лиза… и сжалась когда конь, длинной черной молнией скакнул через всю лужайку к крыльцу и впоров острые копыта во влажную землю по краям бетонной дорожки прорычал в лицо девочке:
- Я ждал, столько времени. Искал среди детей того, чьи мечты совпадают с фантазиями моего хозяина! И дождался! Девчонка! С глупыми сказками о летающих коняшках!
 Лиза отпрянула, упав почти на спину, но уперлась локтями в доски крыльца и отчаянно заморгала, что бы не заплакать. Конь постоял, возвышаясь над ней почти касаясь гривой, потом в бессилии ржанул и отодвинулся:
- Ну вот. А говорил что добрый. Довел до слез девчонку, которая раза в четыре меньше меня ростом. Вот оно отсутствие опыта в общении с вами. Мокроглазками.
- Я не заплачу, - просипела Лиза. Конь мотнул головой, словно в досаде отмахнулся, и стал разворачиваться. Тут то девочка и увидела, на его боках, ближе к шее, какие то, с виду воспаленные, вздутия.
- Что это у вас? – спросила она. Конь молча приблизился к березе и с угрюмым видом принялся об нее чесаться этими шишками. Не смотря на огромные размеры, соответственно силу, и шум, который он производил, на окружающем это не отражалось: лишь чуть яростнее,  чем обычно затряслись нижние ветки, да посыпались на траву белые лоскутки, те, что отслаиваются от стволов берез тонкими полосочками.
- Вам больно? – Лиза поднялась, таки, на ноги и, нерешительно постояв на крыльце, спустилась на дорожку. Конь заскрежетал о березу с большим остервенением, сосредоточенно пыхтя и, кажется, ругаясь сквозь зубы. – Может вам помочь, а?
Ее вопрос он проигнорировал, вернее, сделал вид. Лиза подошла совсем близко, потрясенно обнаружив, что вполне способна не нагибаясь пройти у коня под животом, остановилась, соображая, стоит ли надоедать гиганту, с предложением своей помощи. Да и чем может помочь она с ее слабыми ручками и нерешительным голосом.
  Конь усердно сопел, украдкой косясь на нее, и бурча. Несколько березовых лоскутков тонких как папиросная бумага упали Лизе на волосы и девочка, наконец, решилась. Встала на цыпочки, до отказа вытянула вверх руку и дотронулась до одного вздутия: конь вздрогнул и зашипел, как бывало, шипела она, прищемив или порезав палец.
- Наклонитесь, пожалуйста, я посмотрю, что там. Может смогу помочь.
- Я то знаю что там, - ехидно пробурчал конь, и будто нехотя чуть присел. – Только чем ты поможешь?
  Лиза не ответила, и, не обращая внимания что, строптивец лишь слегка присел, не намного став ниже, аккуратно ощупала шишку. Горячая, твердая, она казалось, состояла из подвижных хрящиков спрятанных под кожей. Под рукой девочки конь присел еще ниже, а потом видимо не заметно для себя упал на колени, и со стоном облегчения вытянул шею.
  Лиза обнаружила с двух сторон позвоночника вороного красавца пару складок, образующих некое подобие карманов, в которых, в свернутом виде, покоились непонятные хрящевые конструкции, стянутые тонкими перепонками, в целом похожие на хрупкий костяк. Девочка осторожно освободила их из складок, и они с приятным перестуком разложились в пару мятых, с первого взгляда совершенно не функциональных крыла, цвета нестиранных простыней.
- Это… крылья?! - растерянно сказала Лиза. Конь обернулся на свою спину, его, затуманившийся от удовольствия, взгляд прояснился, он с подозрением, какое то время смотрел на «это», потом на девочку:
- А ты думала, запасная пара ног? Конечно крылья, спасибо тебе - за фантазию. Я из-за нее который день чесоткой страдаю, все стены и заборы ободрал, - конь попытался пошевелить приобретением, «крылья» слабо трепыхнулись и обвисли, похожие на две старые скатерти. – М-да…
- А так и должно? – Лиза совсем расстроилась, глядя на это жалкое подобие крыльев, уродливые серые каркасы, растущие из красивой спины: и это ее фантазия? Правильно конь на нее ругается! Это же надо придумать. – Простите меня. – Вот сейчас она точно разревется, и пусть чья то красивая мечта с придуманными ЕЮ чудовищными крыльями будет считать ее нюней, мокроглазкой. Так ей и надо!
  Конь оторвался от созерцания отросшего подарка, и удивился, обнаружив закипающие в серых глазах девочки озерца.
- Ты чего? Расстроилась? Да ладно тебе. Главное чесаться перестало.
- Они же страшные! – из последних сил борясь с истерикой, сказала Лиза.
- Глупенькая. Ты видела, как бабочки вылупляются? Нет? Ну, так у тебя скоро в банке из кокона появиться, только ты крышку с нее сними. Там и увидишь, что вначале, как только бабочка вылезет, у нее крылья, совсем как эти лоскутки, - конь дунул на березовую шелуху. – Зато потом какая красота.
  Лиза с сомнением посмотрела на будущую «красоту», свисающую по бокам коня, бесформенными тряпками, потом возвела глаза на (улыбающуюся?) морду животного:
- Вы не будете на меня кричать? Я бы, наверное, кричала если бы по чьей то вине у меня выросло ЭТО.
- Ты? Кричала? Я тебя умоляю. Ты же когда идешь под ноги себе смотришь чтоб на козявку, какую нибудь не наступить.
  Девочка опустила голову: вот и сказочный конь заметил, какая она жалостливая, ведь она даже засохшие букеты не выбрасывала, все ей казалось, что цветам обидно оказаться в помойном ведре, поэтому всегда клала их на газоне в траву. Так им легче умирать, во всяком случае, ей так хотелось. И тут же сообразила:
- Вы меня и раньше заметили?
  Умильная физиономия коня посуровела:
- Вот еще! Что ты особенная какая? Просто я изучаю всех появляющихся здесь детей. Ты последняя из новеньких, - вороной красавец резко вскочил с колен и подергал правым, а потом левым крыльями. – Да и вообще, к девчонкам я не присматривался: ты как-то случайно в поле зрения попала. Кто бы мог подумать, что твои мечты совпадают с фантазиями того, кто первый меня придумал. Коняшка… ну надо же! - закончил свою деланно равнодушную речь конь. 
- Извините, что так вышло, - Лиза отвернулась и побрела к корпусу. Конь посмотрел ей вслед:
- Ты куда?
- Спать. Только если вы волшебный сделайте, пожалуйста, так, что бы я ни помнила, что встретила вас. Или поверила, что это просто сон.
- Как же с тобой трудно, - простонал конь, обгоняя ее, и, выставляя перед ее носом крыло, словно удерживающую руку. – Глупая девчонка! Ну, как тебе объяснить, что бы ты поняла - я мальчишечья мечта, с самого рождения, для меня все эти бантики и крылышки такая же неизведанная область как для тебя, например рогатки и сказки о рыцарях…
  Лиза видела сквозь натянутую перепонку крыла крыльцо и тяжелую дверь.
- Валентин воображал меня и боевым конем и верным товарищем, в его воображении мы столько всего пережили, а что с тобой? Дай мне немного привыкнуть. Теперь то мне никуда от тебя не деться. Последнее время я мало общался, а уж с девчонками ни разу.
  Девочка повернулась и почти уперлась носом в храп коня:
- Вы же совсем меня не знаете, - сказала она, и с обидой в голосе добавила. – И сказку плохо слушали.
- Почему плохо? Я отлично помню: совсем маленькая принцесса встретила СОВСЕМ крылатого коня в оранжерее… Он был такой вежливый, что ни один придворный не мог…
- … сравниться с грацией его поклона, - проговорила Лиза.
- Что бы это ни значило, - добавил конь, и посмотрел на улыбнувшуюся девочку. – Ну, хорошо. Хорошо! Я очень внимательно слушал твою сказку и выделил тебя среди остальных, и пристально наблюдал. Но не знал: почему. Я же не думал, что ты окажешься моей хозяйкой. То есть что моим хозяином будет девчонка. Теперь придется смириться с этим.
- Значит, вы простите меня за «коняшку» и «лошадку»?
- Конечно, ты же не знала моего имени, - конь совсем махнул крылом, выглядело это как жест рукой: ничего не поделаешь.
- А как вас зовут?
 Конь медленно опустил крыло и задумался, потом решительно тряхнул головой и заявил:
- Знаешь что, теперь я ваша общая мечта. И пока не вернется Валентин, можешь дать мне имя по собственному усмотрению.
- Любое?
- Любое… Только осторожнее в выборе. Давая имя духу, человек как бы получает над ним власть, только и дух получает силу этого имени. Обмен равный. Если правильно назвать.
- Я, кажется, слышала про это, но разве вы дух? – тихо спросила Лиза. Конь посмотрел на спальный корпус санатория, и в его глазах мелькнуло странное выражение, девочке показалось, он об этом не догадывался:
- Нет, не дух. Только, кто знает, ЧТО оживляет здешние фантазии.
 Лиза скользнула взглядом по гордо поднятой голове, сильной шее и, грозно взъерошенной гриве коня, даже крылья сейчас по-птичьи сложенные на спине не выглядели жалко, как вначале. И если раньше она смотрела на него, как на ожившую мечту, какую то сумасшедшую фантазию, то сейчас к этому чувству добавился тот же вопрос: Что за сила дала ему жизнь, кроме силы воображения, конечно.
 Неожиданно, загустевшую мраком обстановку нарушило возмущенное:
- О-ох! Опять! – и конь как-то боком, отчаянно оттолкнувшись всеми четырьмя ногами, скакнул к прежней позиции, то есть к березе, и, проклиная все на свете, возобновил почесывание.
 - Что – опять? – изумилась Лиза.
- Эти треклятые крылья! – взревел конь. На этот раз береза тряслась сильнее. Кое о чем, догадываясь, Лиза приподнялась на цыпочки, вглядываясь в спину несчастного…

…- Так какое говоришь, ты мне имя дала? – измученный конь лежал на траве, раскинув измочаленные крылья.
- Серафим, - пролепетала Лиза. Новоиспеченный Серафим сверлил ее суровым взглядом:
- Я так полагаю имя навеяно: «Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился…»?
- «…и шестикрылый серафим на перепутье мне явился», - чуть не плача продекламировала Лиза.
- Если ты дала мне это имя, опираясь на «шестикрылый», сообщу, выбор неудачный. Ты хоть знаешь, кто такие серафимы? – конь устало смотрел на русоволосую голову девочки, виновато показывающую макушку. – Интересно, какому умнику явилась светлая идея читать детям это кровожадное стихотворение. Что, у Пушкина мало произведений из репертуара того кота, ученого?
  Лиза, скромно обняв колени сидящая на некотором удалении от Серафима, пожала плечами. Она чувствовала себя виноватой. Очень виноватой. Они потратили очень много времени на распутывание того, что она высвободила из лишних четырех кожистых карманов, вспухших в дополнение к первым двум. Дело осложняло, и то, что крылья оказались расположенными слишком близко друг к другу и постоянно сцеплялись хрящиками и перепонками.
  Набегавшись в обнимку с этими неуклюжими приспособлениями, которые то выскальзывали, то внезапно начинали судорожно дергаться и царапаться, девочка устала, так что не могла поднять рук, но мужественно об этом молчала, боясь нарваться на гнев вконец обозленного и вспотевшего Серафима. Конь, распластав все шесть крыльев, возлежал в траве и удивленно поводил красивой головой:
- Столько неприятностей от одной маленькой девчонки. Что же теперь нам делать? Может есть предложения?
 Лиза подумала о продолжении своей сказки, и покосилась на Серафима: как он, не вспылит на ее шутку, не подумает, что она смеется над ним:
- Наверное мы будем искать…
- ЧТО??? – Серафим так резко вскочил, что угомонившиеся было крылья, вновь спутались и захрустели, как если бы он их переломал, у Лизы по спине пронеслась стайка мурашек и исчезла в районе поясницы.- ЧТО???!
  Конь не спрашивал – кричал, рычал даже, наступая на девочку. Лиловые глаза потемнели, став почти черными с редкими огненными искрами.
- И-искать. По-потерянного принца, - одними губами прошелестела Лиза и зажмурилась, потому что Серафим страшно щелкнул крупными зубами, так близко от ее лица, словно хотел отхватить ей нос.
…Открыв глаза, девочка удивленно оглянулась. Серафим исчез. Не было даже следов на траве, только вроде бы кое-где была сбита роса. Лиза уронила ладони на подол ночнушки и, сгорбившись, встала на колени, а потом медленно, не переставая оглядываться, на ноги:
- Серафим, - позвала она. – Я не хотела вас обидеть. Просто, понимаете, у моей сказки есть продолжение… Вот я и…
Тишина. Ее явно никто не слушал. Автоматически отряхнув коленки от налипших мокрых листиков и березовой шелухи, Лиза запрокинула голову, зачем-то рассматривая крышу санатория. Если у него есть крылья, он мог ими воспользоваться, - подумалось вполне разумно. Крыша была пуста. Только над коньком кружила галка или ворона, примериваясь сесть, но почему-то медлила, зависнув на одном месте, чего за ними (за галками и воронами, то есть) Лиза раньше не замечала. В конце концов, и она улетела, подхваченная внезапным порывом совсем не утреннего ветра.
  Ветер пихнул  в спину и Лизу, грубо и злобно, отчего девочка пошатнулась и побрела к крыльцу, почему то глаз от крыши она не отрывала. …(что то перерабатывало… кромсало…)

  - Ну?
Вот именно с этого вопросительного «ну», как Лиза и ожидала, начались вопросы. Правда первой кинула кличь вовсе не Саша, или Машка, пожелавшая первых кошмаров, вместо спокойной ночи – Ленка. Леночка.   
 Старшие девочки столпились у раковин возле окна под плакатом, какого то счастливого ребенка, и усиленно чистили зубы. Вопросительное «ну» было произнесено, когда Лиза клокотала холодной водой в горле, глядя в белый в потеках потолок. Лена только что выплюнула пахучую мятную пену и полоскала зубную щетку в одной раковине с Лизой. Остальные девочки: Машка с Натахой, над соседней раковиной; задумчивая Саша, оккупировавшая самую крайнюю раковину и пристально глядящая на свою  зубную щетку, полоскавшуюся в струе ледяной воды, как бы не заметили вопроса Лены.
  Лиза сплюнула холодную колючую пену, и посмотрела в заляпанное белыми кляксами зеркало на Лену. Она ожидала что-то насмешливое во  взгляде или голое любопытство: ничего подобного Лена смотрела встревожено. Мокрая зубная щетка зажатая в ее смуглом кулачке как граната упиралась в подбородок девочки, от нее по пестрой в утятах ночнушке расползлась серая мокрая клякса. Карие глаза Лены поймали взгляд Лизы, и она замучено улыбнулась:
- Как твоя первая ночь в санатории?
- Ты про кошмары? – спросила Лиза, заметив, как остальные старшие девочки замерли над своими зубными щетками. – Я не помню, но, кажется, что-то было.
  Натаха нервно хихикнула, Машка начала растирать место над грудью, морща розовую майку, Саша глядя на себя в зеркало, опустила руки на края раковины и сильно навалилась, так что послышалось тихое скрежетание.
- Что-то? – благоговейно прошептала Лена. – Ты не помнишь свой кошмар?
- Нет, - честно призналась Лиза. – То есть что-то вроде бы помню, но спросите, что не смогу рассказать.
  Почему-то она почувствовала себя виноватой: слишком уж большое значение девочки придавали своим снам, а она словно не приняла всерьез их странное внимание к собственным кошмарам.
- Вы не думайте, я честно пыталась запомнить, но, по-моему, это даже кошмаром не было.
- Не волнуйся так, - глухо сказала Саша, изучая дно своей раковины, ее уже расчесанные, но не прибранные в косы волосы свисали по бокам головы и немного напоминали Лизе гриву Серафима. – Это редкость, но не исключение, я тоже не помню здешних кошмаров.
- Везет вам, - завистливо вздохнула Лена. – А за мной опять обезьяна с бритвой гонялась.
Толстушка Натаха поджала губы в следах зубной пасты и принялась ожесточенно мыть руки; Машка отошла к окну, выглядела она еще бледнее, чем вчера (а Лизе казалось, что это уже не возможно), притискивая руку к груди, она навалилась лбом на стекло и замерла так.
- Неужели здесь все видят кошмары?
- Не верится? Посмотри на них, - Саша махнула головой в сторону, странно тихих с утра, младших девочек. Лизе и не надо было смотреть, она уже заметила темные круги под глазами, набрякшие невыплаканными слезами веки, красноту вокруг зрачков. – Катенок, она здесь самая младшая, проплакала пол ночи, я просыпалась, слушала, как воспиталка на нее орет в коридоре.
- Пылевик опять снился? – спросила Натаха.
- Наверное, - Саша откинула волосы за уши, выпрямилась и повернулась к Лизе. – Не знаю, что по ночам мучает детей, но нас с тобой оно не трогает.