В седьмом классе на «Гамлета» их повела классная руководительница. Горячая поклонница Шекспира, она часто повторяла: «Почитайте, его пьесы - энциклопедия жизни, не прибавить, не убавить».
Софья цитировала учительницу, а Яков хмыкал: «Уильям Шекспир в нашей стране живее всех живых, о такой славе он и не мечтал».
Билеты в классе им раздали заранее. Портниха, соседка, успела сшить Софье абрикосовое платье из тонкой шерсти. Брат повел ее в обувной магазин, ближайший от дома, и выбрал зеленовато – серые туфли чешской фабрики Цебо: из мягкой кожи, легкие, удобные. Ей хотелось черные, но брат переубедил: ты же хочешь выглядеть элегантно.
У сестры недавно появилась постоянная подруга, с которой часами обсуждали по телефону одноклассников, и она не сразу поняла, куда собирают Соню. Когда увидела новое платье и туфли, спросила: «А мне?» Услышав, что Соня идет в театр на взрослый спектакль, а ей еще рано, неожиданно для всех расплакалась. Плакала несколько вечеров, родители не выдержали и отправили Ивана в театральную кассу за билетом. Конечно, билет он купил, еще бы, аншлагов у народного театра не бывало. Сестра обрадовалась, а Софья – нет, праздничное настроение угасло. Она порвала свой билет, обрывки оставила на письменном столе. Пусть видят.
Нина звонила одноклассницам и делилась радостью, что идет на взрослый спектакль, а Соня отказалась и порвала свой билет.
Софья обозвала ее курицей: суетится и кудахчет как глупая птица. Это было за кухонным столом, когда на ужин собралась вся семья. Отец удивленно поднял брови, девочки почти не ссорились, а мать возмутилась: «Если мы семейство пернатых, кто тогда ты?» «Да, кто? - подхватил брат, - тоже курица». «От петуха слышу», - обиделась она и ушла в комнату. Перед сном сестра подошла к ней и попросила прощения. Наверное, мать подсказала, она считала, что для ее детей счастливой жизни не будет, если они не дружат.
В день спектакля Софья склеила билет. Успокоилась, когда сдала в гардероб шубу и сапоги, и увидела в огромном зеркале худенькую девочку, выше многих одноклассников, стройную, с аккуратно подрезанными густыми волосами до лопаток, в новом нежно-абрикосовом платье с удлиненной талией и пышной юбкой. Изящные туфли завершали образ сказочной принцессы.
Восхитила мраморная лестница с широкими гладкими поручнями из белого мрамора - так и хотелось скатиться - с металлическими ажурными стойками, покрытыми золотой краской.
Ажурные стойки, окрашенные под золото, со временем потемнели, и Яков возмущался: только идиоту пришло в голову красить кованое железо.
Она вошла в тускло освещенный зал с темно – красным занавесом и такого же цвета обивкой кресел, и чуть не упала, ступив на пол под уклоном к сцене. Особый гул голосов, присущий только театру, огромное пространство, поглотившее столько людей, - ей стало страшно, что никогда отсюда не выберется. Страх отпустил, когда, подняв голову, увидела хрустальную многоярусную люстру, напомнившую почему-то четырехпалубный круизный теплоход «Россия», – в детстве на таком плыла по Черному морю из Евпатории в Одессу. Из всего путешествия запомнила теплоход и толстую дальнюю родственницу в Одессе: в постоянном сонном состоянии, она пробуждалась при виде еды, особенно куриных тушек. Ела и опять впадала в сон. Соня боялась, что родственница проглотит гостей и не заметит.
Сестра куда-то исчезла, появилась только после третьего звонка, села рядом и потянула ее за рукав:
- Смотри, вон там, вон, толстуха, в бархате, как занавес, пролезть на место не может. Если бы у меня был такой живот, я бы сидела дома. А вон там, впереди, у сцены, да смотри же, это Коля, учится вместе с Ваней.
- И что? - Софья отказалась смотреть.
- Он сын Гамлета.
- Что? - Софья резко подскочила: возле сцены стоял мальчишка в возрасте ее брата с обыкновенным лицом, в синем костюме и голубой рубашке – ничего странного в нем не было, разве что бордовый бант на шее, но такой же, только черный, был на ее однокласснике. Почему сестра назвала его сыном Гамлета, Соня не поняла, но спрашивать не стала.
Погасла люстра, зловеще осветился занавес, ей стало неуютно. На фоне занавеса в ярком свете появился актер в черной шляпе с широкими полями, в черном трико, обтягивающем сильные ноги, в кроваво-красной накидке под цвет занавеса, и со шпагой на боку. Зал взорвался аплодисментами и выкриками: «Браво!» Занавес раскрылся, и Соня уже не замечала ни мрачных декораций, ни соседей по ряду, ни впереди сидящих, только смотрела на актеров. Приходилось напрягать слух, не у всех актеров было в порядке с дикцией.
И вот над сценой появилось сверкающее очами чудище - призрак отца Гамлета, и заговорило утробным голосом. В этом месте на нее напал кашель, она прикрыла рот платком и, давясь, со слезами на глазах, выбежала из зала. Номерок был у сестры, пришлось ждать антракта. Чтобы не замерзнуть в платье из тонкой шерсти, она попрыгала по ступеням, но дежурная сделала замечание. Время длилось долго, наконец, начался антракт, и появилась сестра, Софья оделась и ушла домой. Нина осталась досматривать спектакль.
Софья долго не могла избавиться от шока, и сестра ходила в театр с одноклассницами. Потом рассказывала, что опять видела сына Гамлета. Он ходит на все спектакли отца и сидит на первом ряду. Вскоре объявила всем, что влюбилась, и стала просить Ваню познакомить ее с Колей. Приходила к школе встречать брата, и добилась своего: Коля пригласил ее на свидание. Вернулась поздно, молчаливая, на вопрос Софьи, как прошло свидание, только улыбнулась.
- Соня, ты где? – Яков заглянул в комнату, - Спишь? Я еще посижу.
Она закрыла глаза, погрузилась в дрему и услышала крик: « Все бабы суки!». Кричал Николай, а в ее животе бился еще не родившийся Миша, и она боялась упасть. Дуся в легком халатике, накинутом на ночную сорочку, с голыми худыми ногами, бледными, с голубым узором вен, держалась за шторы, закрывая обзор комнаты, и жалко улыбалась. Пьяный Николай толкнул ее, схватил с тумбочки телефонный аппарат, вырвал шнур, отдернул штору и запустил его в комнату. Раздался звон разбитого стекла.
А она уговаривала себя, только не разродиться тут на полу Дусиной прихожей.
Рядом тихо дышал Яков, в любимой позе, подтянув колени к животу. А она смотрела на потолок, слабо освещенный уличным фонарем, и думала, что тогда в комнате кто-то был еще, но шторы мешали разглядеть. Если Дуся вышла в ночной сорочке и халате, значит, там была женщина. На полке под вешалкой стояли сапоги, красные, на очень высоких каблуках.
Чьи это были сапоги? Остались от сестры? Но у нее не могло быть таких сапог, она носила только черные. Даже коричневые считала вульгарными. Черный цвет подходит ко всему. Дуся бы не смогла в них ходить, у нее болели ноги.
Там, за шторами была женщина. У него всегда была женщина. Зачем он тогда женился? Зачем она вышла за него замуж? Все путалось. «А? Что? – Яков положил руку на ее грудь, - Спи, все хорошо, спи».
Она проспала. Утром хватала книги, конспекты уроков, тетради, совала в сумку все подряд, что под руку попадалось. И заспешила на первый урок, ругая Марго: свалилась на голову, когда такая нагрузка в школе.