Григорий приехал из Москвы и в тот же день пришел в гости с огромным букетом красных роз и бутылкой шампанского. Машутке уже был годик, он посмотрел на нее и сказал, что девочка похожа на Николая.
Николай показывал комнату, когда-то в этом полуподвале была бытовка строителей, вполне терпимо, можно жить, благоустраивает с помощью Софьиных родителей.
- Первое - избавиться от сырости, второе - поменять фанерные двери и перекошенные рамы окон, - перечислял он.
Григорий наблюдал в окне за ногами парочки, прогуливающейся в палисаднике.
- Нужна густая решетка, - вмешалась Софья, - и полить чем-то, чтобы мартовские коты не пускали на стекло свои вонючие струи.
По ночам не давали покоя пьяные голоса под кустами желтой акации, казалось, всех алкашей района туда тянуло. Николай гонял их, уходили, но, случалось, били им окна.
В первый раз осколки попали в кроватку дочери. Но Маша в тот момент сидела в закутке на детском стульчике, Софья кормила ее кашей, испугались, конечно.
- Зато есть телефон, - Николай показал на красный аппарат.
Наличием телефона он гордился, раз поставили, значит, ценят на работе. Софья смеялась.
Григорий, выпив бокал шампанского, заспешил на важную встречу и на прощание сказал Николаю: « Слышь, ты, будущий Нобелевский лауреат, в таких условиях нельзя растить ребенка».
Николай злился из-за букета роз, некуда деньги девать. Софья решила, что Григорий приходил из-за нее, а не к другу – однокласснику, и воспылала надеждой на лучшее будущее.
Мужа она уже не любила, так ей казалось. Он устроился работать дворником, чтобы через жэк получить этот полуподвал. Диплом филолога университета затерялся среди конспектов лекций, газетных вырезок, бумаг на выброс, да все некогда их перебрать, зато не служит в конторе, и остается время, чтобы писать.
«О чем, писать?» – спрашивала Софья. «Не о чем, а зачем и как. Отвечаю: чтобы издали за границей, а это реальные деньги. Естественно, бессюжетник. Реализмом сыты по горло». «Людям интересны истории, а бессюжетники пусть читают психоаналитики – фрейдисты», - повторяла она Якова, нагадал бы тогда кто-нибудь, что он станет ее вторым мужем, не поверила бы: это невозможно, потому что невозможно никогда.
Николай злился, нет, конечно, к Якову ее не ревновал, с какой стати? он не хотел глупо выглядеть.
Посещение Григория пошло на пользу, Николай призвал ее отца, и они поставили на окна густую решетку. Зловещие полосатые тени на беленой стене и на белой скатерти поначалу сводили с ума, но очень скоро привыкла, некогда было на них обращать внимания.
Пока Николай готовил себя в писатели, Григорий поступил в аспирантуру. Однажды позвонил ей и сказал, что выступил на нескольких серьезных конференциях, показал себя как перспективный ученый, его заметили и предложили поучаствовать в международной программе. Что-то по социологии, Софья смутно понимала, но главное - реальные деньги плюс интересная работа. Ему предложили возглавить социологическую лабораторию в родном университете.
В конце лета Софья пошла в университет, восстановиться на третьем курсе после послеродового отпуска, и в полутемном коридоре филологического факультета встретилась с Григорием. Так получилось, что они обнялись и поцеловались.
На гранитных ступенях университета ее ждала Маргарита Веретенникова, однокурсники уже тогда ее называли Марго. Стильная девица, скучала на лекциях, редко вела конспекты, всегда первая выскакивала из аудитории и до следующей лекции вышагивала по длинным коридорам и этажам университета в модных сапогах на длинных ногах. В основном стремилась туда, где учились физики и математики. Понятно, среди математиков и физиков мало студенток, зато студентов - красавцев в избытке. При приближении достойной особи мужского пола Маргарита прищуривала свои русалочьи глаза и неожиданно широко открывала: даже в полутемном коридоре они ярко светились. Приемчик срабатывал всегда: заинтересованный взгляд красивой девушки останавливал любого юношу. Те, кто поувереннее, сходу приглашали ее на свидание. Но она ни на ком не могла остановиться, как объясняла в курилке на лестнице, ведущей на чердак, слишком увлеклась стрельбой по мишеням.
- Пока мы молоды, главное, не продешевить, девочки, - поучала она курящих студенток, иногда среди них бывала и Софья.
- Научи нас, Марго, как не продешевить, - просила какая-нибудь робким голосом.
- Любой товар можно продать, главное - красиво упаковать, - поучала она, выставляя ножку в изящной обуви.
Упакована она была со вкусом. Ни золотых колец с цепочками, ни красных сумочек и прочей ерунды. У нее были некрасивые руки, большие, багрово-синие, как будто она изо дня в день вручную стирала белье, поэтому акцент делался на ноги. И еще носила замысловатые бусы, крупные, в несколько рядов, из уральских самоцветов, чтобы отвлечь внимание от плоской груди. Она не дружила ни с кем из однокурсниц.
В высоких элегантных сапогах и узкой короткой юбке, на плечи, несмотря на тепло, накинута кожаная куртка: атаманша из фильма времен гражданской войны, - она шагнула навстречу Софье и, прищурившись, хрипло спросила:
- Ты знакома с Григорием Шороховым?
Софья оглянулась, никого, кроме них не было, и с готовностью закивала.
Атаманша широко заулыбалась, признав ее своей.
- У нас было общее босоногое детство, - уточнила Софья.
Детства она не помнила, но рассказывала мать, что до трех лет они с Гришей копались в одной песочнице.
- Вот как? – Марго широко раскрыла свои русалочьи глаза, - Пойдем в кафешку, посидим, посплетничаем, - предложила она
- Не могу, надо мужа отпустить, он с дочкой сидит.
- Ах, да, ты ведь замужем. Покажешь дочку? Я люблю детей, - произнесла она голосом людоедки.
Софью передернуло, но она кивнула. Марго проводила ее до остановки, дождалась Софьиного троллейбуса и помахала вслед.
Софья катала Машу в коляске, был солнечный теплый день, ей казалось, что они гуляли недалеко от подъезда, но когда возвращалась с дочкой домой, удивилась, что дверь не заперта. В единственном кресле, лицом к двери, сидела Марго, рядом на коленях стоял Николай, увидев жену, резко наклонился и стал шарить рукой под диваном.
- Что ты делаешь? – тихо спросила Софья, чтобы не напугать дочку.
Николай также тихо ответил:
- Запонку ищу, закатилась куда-то.
Марго по-кошачьи щурилась и усмехалась.
- Вот она, нашел! – на его ладони лежала запонка из уральского малахита. Софьин подарок, ей казалось, что зеленый цвет подходил его карим глазам и рыжеватым волосам.
- Как тебе наша хижина? – спросила Софья. - Все есть, даже телефон.
- Как здорово! – Марго сложила губы, будто сосала сладкий леденец.
Николай не сводил глаз с ее слюнявых губ, она постоянно их облизывала, слишком красных и пухлых.
- Может, шампанское? – предложил он, – Я быстро, тут рядом.
- Нет, в другой раз. Я по делу, - она повернулась к Софье, – помоги устроиться к социологам.
Николай удивился: как? эта шикарная молодая женщина, чудом занесенная в хижину, о чем-то просит жену, превратившуюся в молокозавод, как он однажды высказался.
- Григорий у них за главного, - пояснила Софья.
- Вот как? Значит, Григорий? Почему я узнаю последний? - Николай покраснел от злости.
Марго не скрывала удивления, мужчина ревнует не ее, а другую, без разницы, жена не жена. Где Марго, там других женщин не может быть.
- Ладно, я пошла, позвоню на днях, - она постояла на пороге, но на нее никто не посмотрел. Супруги сцепились взглядами как петухи перед боем.
Они поссорились, и он ушел в матери, забрав кошелек.
После ссор она оставалась с дочкой на руках и без денег, приезжали ее родители и уговаривали вернуться домой, пусть Коля созреет для семейной жизни. Но Софья отказывалась. Она не могла жить в комнате, где росла вдвоем с младшей сестрой. Только когда Нина вышла замуж за Николая и он поселился у них, Софья спала в гостиной. Нет, не из суеверия, никогда этим не страдала. Но воспоминания давили, вызывали чувство вины, как будто от нее зависело, жить или умереть сестре.
В полуподвале, за домашней суетой, она почти не вспоминала Нину. Но у родителей постоянно уговаривала себя: надо держаться, нельзя раскисать, несчастная мать не может вырастить счастливого ребенка. Помогало ненадолго, и она вновь и вновь думала о том, что зря вышла замуж за него. Ведь он был мужем Нины, нельзя было, нельзя, Но когда ей с Николаем было хорошо, когда она была с ним счастлива, надеялась, что сестра радуется за них.
Марго позвонила на следующий день и попросила встретиться, в голосе звучало нетерпение. Софья, оставив дочку у родителей, поехала в университет. Марго ждала ее на ступенях.
- Он прошел в здание, я видела, пойдем, я знаю, где он.
Григорий сидел в приемной ректора и кокетничал с секретаршей, молодой красавицей. Увидел Софью, обрадовался, обнял ее за плечи и вывел из приемной. Дорогу им преградила Марго. Глаза ее раскрылись, как никогда не раскрывались. Такой нестерпимо яркий блеск, такие пухлые губы, Григорий оторопел и как-то испугано посмотрел на нее.
- Здравствуйте, - она облизнула губы, - возьмите меня на работу, я справлюсь, обещаю, - проговорила она низким бархатистым голосом, именно так в следующую эпоху будет звучать секс по телефону.
- Беру, конечно, уверен, справитесь, - он вошел в роль начальника.
Момент, который Софья не могла забыть: он снял руку с ее плеча. Торжествующая улыбка расцвела на устах Марго. Григорий слегка покраснел, притянул к себе Софью и поцеловал в губы. Легкий такой поцелуй. И быстрым шагом удалился по сумрачному коридору.
Марго провожала ее до остановки.
- Спасибо, Софи, я теперь твоя должница, - повторяла она.
Она раскраснелась, шла танцующей походкой, и прохожие, мужчины и женщины, смотрели ей вслед.
Одного не учла, что кроме общения с молодым и перспективным Григорием еще надо работать.
Международная программа завершилась, и работы пока не было. Но Григорий не терялся, договорился с хлебозаводом о проведении социологического опроса среди рабочих. Администрация завода хотела знать, чем дышит пролетариат и дышит ли, и под это выделяла круглую сумму, ректорат был доволен.
В сентябре до начала занятий студенты уезжали на уборку картофеля, но тем, кого Григорий отобрал для проведения социологического опроса, повезло: на картошку их не отправили. Марго тоже осталась.
И наступил день, когда ей надо было прийти на завод, что само по себе уже шок, к рабочим! и спрашивать, как им, вообще, живется. Что тут спрашивать, когда и так ясно, разве это жизнь, треть суток проводить у станка или в кабине экскаватора, из года в год, для кого-то до самой смерти. Она бы повесилась. Софья возражала: бывает и сытый бездельник в петлю лезет, а бывает, что работяга за станком чувствует себя счастливым.
Когда Марго поняла, что от работы не отвертеться, запаниковала и даже попыталась соблазнить Григория, и, кажется, ей удалось, но не помогло. Он определил ее в цех макаронных изделий, там она, благоухающая французскими духами, одетая с картинки из забугорного журнала, должна была в течение трех дней провести этот долбаный опрос.
Однокурсницы, которым она звонила и жаловалась, на словах сочувствовали ей, но за спиной злорадствовали.
Когда Марго пришла к ней вечером с пирожными и стала мыть посуду, Софья поняла, надо помогать. Вдвоем уложили Машу спать, сели пить чай с пирожными, и Марго пожаловалась, что Григорий пригрозил увольнением, так и сказал, какой из нее социолог, если она боится людей. Она по привычке щурила и выкатывала глаза, облизывала губы,- традиционный набор соблазнения, но выглядела нашкодившей кошкой. И обещала заплатить.
Деньги не лишние - Софья согласилась.
На следующий день встретились у проходной. Марго была, как обычно, в модных сапогах, короткой юбке с разрезом и в белой блузке, - в прозрачной вставке на груди видно было кружевное белье. Картинку портил растерянный вид, она даже забывала облизывать губы.
Софье не надо было долго думать, во что одеться: брюки, спортивная куртка, спортивные тапочки. Ни на что другое - ни времени, ни сил, ни желания. Григорий тогда был миражом на горизонте. То появлялся, то исчезал, то не замечал, ничего в ее жизни не менялось.
Мастер смены, так назвалась высокая женщина в аккуратной одежде интеллигентного вида, провела их в необъятных размеров сумеречное помещение, окна и обстановка были припудрены мукой, - и ушла.
Марго стояла у бетонной стены и с ужасом смотрела, как женщины в белых халатах и тапочках на голых ногах возили на тележках тугие неподъемные мешки в дальний угол. Оттуда доносилось угрожающее гудение. Софья близко подошла и увидела под навесом дыру. Рядом остановилась груженая тележка. мешок, Полная работница в белой спецодежде, с запорошенными, будто снегом ногами, ухватила нить, которой был прошит мешок, и резким движением руки выдернула ее, подхватила мешок за низ и перевернула над дырой, поднялось бело-густое облако. Облако рассеялось, Софья наклонилась и увидела, как внизу, в круглом чане металлические лопасти месили тесто.
В противоположном углу почти до потолка проходила труба, похожая на мусоропровод в современных домах, с задвижкой. Женщина в синем халате подставляла бумажный мешок, открывала задвижку, и в мешок с сухим звуком сыпались макароны. Пакеты наполнялись до верха, она их ловко завязывала и складывала на тележку.
Краем глаза Софья увидела, как Марго подошла к полной женщине, той, которая только что высыпала муку в колодец. Женщина резко повела боксерским плечом, отмахиваясь, и покатила тележку к плотным рядам мешков. Софья засмотрелась на мощную стать женщины. Неожиданно сквозь шум вращающихся механизмом резко прозвучал голос: "Отстань от меня! Что пристала!" Следом истошный вопль: «Помогите!»
О. ужас, Марго окружили женщины с белыми в муке лицами, как у актеров японского театра, и подталкивали к черной дыре. Софья, не задумываясь, поспешила на помощь. Самая старшая, может, и не старшая, но в самом тяжелом весе, мирно спросила:
- Ты не знаешь, чего она разоралась? Мешает да еще орет, - она повернулась к
бледной Марго. – Пойми, мы сдельно работаем, а ты путаешься под ногами.
- Скажите, когда можно, и мы подойдем, - заикаясь, попросила Марго, выражая
готовности облизать любую часть ее тела.
Вмешалась женщина, помельче, но тоже плотная.
- Через полчаса будет перерыв, подходите. Ты приходи, - она ткнула в Софью
пальцем.
Они выбрались из цеха, Марго рухнула на ближайшую скамейку и зарыдала. Волосы ее растрепались, и вся она была измятая, будто побывавший в собачьих зубах воздушный шарик.
- Они меня хотели бросить в дыру. Я видела их лица. Почему они так? Ведь они меня совсем не знают. Что я им такого сделала? – причитала она, вытирая слезы и нос рукавом блузки.
- Испугалась, понимаю, я бы тоже испугалась. Но зачем ты так вырядилась? Ты же
не в театр пришла. Надо было проще одеться. И не благоухать французскими духами.
- У меня нет другой одежды. Что, по-твоему, бабкины ремки напяливать на себя? Они там все маньячки, - поставила она диагноз и успокоилась.
Софья вернулась в цех, отправив Марго домой. Женщины шутили, отмечая под ее команду ответы в анкетах, и быстро все заполнили. При расставании вручили ей увесистый бумажный пакет макарон.