"ЛИСАПЕТ"
Мне исполнилось тринадцать лет. Многие мои сверсники уже имели велосипеды. Настоящие, взрослые. Я же о таком чуде только мечтала. Понимала, мои мамка с папкой не осилят такой покупки - к тому времени наше семейство пополнилось двумя мальчишками-погодками.
Как-то мы с сестрой Томкой заикнулись насчет "лисапета" - так у нас простонародно, по-деревенски назывался велосипед - мамка удивилась: "Так ето ж дли ребят! Дли мальчиков! Оны катаютца!"
- А Наташка с Танькяй? - возразили мы со слезой в голосе, - Оны ж девки, а на лисапете давным-давно ездють!
- И вправду, - неожиданно вмешался отец. - Девчата тоже раскатывають. А што, наши хуже другых?! И оны ж не виноваты, шту ты первыми родила их, девок...
- Правильно! Я виновата, - засмеялась мать, - А ты, отец, не виноват в етом процес... - она что-то еще хотела добавить, но, взглянув на нас С Томкой, не решилась, промолчала. А через неделю у нас появился велосипед. Темно-зеленого цвета, с блестящими спицами и пахнущим кожей коричневым сиденьем. Красавец "Прогресс"! Нашей радости с Томкой не было предела. Мы не могли оторваться от чудесного приобретения, но долго лицезреть не хватало терпения. Выкатив велосипед на широкий, за огородами, большак - дабы не привлекать лишнего внимания - по очереди учились овладевать ездой на нем. Не сразу нам далась удача. Много шишек-синяков было набито на коленках и локтях. И вот, когда я уже смело порулила по твердому, мелко-травянистому большаку, а сестра Томка бежала следом и не могла догнать - стало ясно: "лисапет" укрощен! Теперь мне не стыдно было показаться и на деревенской улице. Томка тоже неплохо овладела техникой вождения, но, в отличие меня, каталась осторожно. Мы уступали друг другу очередь довольствоваться ездой и вначале все шло тихо-мирно. Но однажды мною овладел какой-то дикий азарт. Я гоняла по улице из конца в конец и не могла остановиться. Счастливая, я захлебывалась встречным летним ветром, зажмуриваясь от бьющего в глаза солнца и не мчала, а прямо летела на велосипеде. Томка бегала за мной в слезах, то умоляя уступить покататься, то угрожая пожаловаться отцу. Мне было и жаль сестру и никак не хотелось отдавать велосипед.
И тут моя сестра Томка отчаялась. Подкараулив меня, лихо мчащуюся, она выскочила из проулка и кинулась наперерез. Томка пресекла мне путь, рискуя собственной жизнью, совсем не боясь попасть под велосипед. Я же в миг поняла, почувствовала опасность, беду и резко крутанула в сторону...
Очнулась я быстро - это была кратковременная потеря сознания. Я лежала у бетонного "пасынка", подпирающего высокий деревянный столб. Надо мною склонились лица сбежавшихся деревенских девчонок и мальчишек: "Люб, ты живая?" Я приподнялась, села, придерживая голову. Голова не просто болела - раскалывалась! Сестры Томки рядом не было. Зато рядом валялся наш красавец велосипед. Правда, теперь он не выглядел красавцем: погнутый руль, искривленное переднее колесо, слетевшая цепь...
Неожиданно возле меня очутился отец.
- Пап, - заплакала я. - Я лисапет разбила.
Отец поднял меня, осмотрел, хмуро произнес:
- Хрен с ней, с железкой етой! Главное, сама не убилася. Руки-ноги на месте, голова цела.
Сестру Томку искали до позднего вечера. Уже давно прогнали стадо; уже белым туманом, словно молоком, затянуло округу, а сестра не появлялась.
- Тома! Тома! Дочичькя! - звала-кликала мамка. - Иди домой! Папка не будить тибе бить!
Я переживала за сестренку. Я не винила ее, наоборот, чувствовала себя виноватой. От осознания вины я забыла про свою больную голову и, зная, где Томка может прятаться, отправилась на лежащее прямо по-за хатами болото. Болото это не представляло никакой опасности - было осушенО. Оно хранило память о прошедшей войне - оставшиеся следы бомбежек фашистских самолетов. Это были неглубокие, заросшие травой ямы. В одной из них и сидела моя сестренка. Замерзшая, продрогшая до костей от ночной прохлады. Увидев меня, она заплакала. Я обняла ее, успокаивая: "Не бойся! Я не жалилась на тибе папке! Я думала, шту ен убьеть мине за лисапет, а ен, Том, даже не ругался!"
Густой туман белесым пологом плыл прямо на нашу яму. "Гляди, Гляди, сейчас нас накроить!" - закричала я и, схватив Томку, потащила ее из ямы. Уже смеясь, мы бежали от наступающего тумана. Болотные лягушки провожали нас громким кваканьем.
RS: Потерявший свою первоначальную красоту и лоск, исправленный велосипед служил нам еще долго. На нем довелось даже покататься моим подросшим братишкам.
ИСПЫТАНИЕ ЛЮЛЬКИ
Мне было одиннадцать, когда появился мой первый, из трех, братишка. Папка радовался безмерно и его можно было понять: после трех дочек наконец-то сын! Я - уже большая девочка, готовая нянька. На меня-то и "повесили" обязанность ухаживать за малышом. В основном, я качала люльку и кормила младенца из рожка сладкой манной кашей. Что такое рожок? Это лоскут марли, сложенный в два-три слоя, в который накладывалась вкусная жиденькая манка. Признаюсь, немалая часть той манки попадала и в мой рот.
С появлением брата моя вольная детская жизнь кончилась. Я сидела дома и постоянно качала люльку - братишка рос крикливым. Люлька у нас была необычная. Отец сплел ее из тонких, красно-сизых ивовых прутьев - он был мастер по плетению всяких корзинок-плетУх - и люлька получилась славная, словно игрушечная, при своей мягкости и эластичности достаточно крепкая и прочная. "Потеряв" меня на улице, друзья забегали ко мне в хату и все любовались плетеной люлькой.
Как-то соседский Петька обронил: "А вот спорим, мине она не выдержить! Порвутца усе прутья!" Меня тут же осенило: а что, если действительно испытать люльку, покачав в ней каждого из друзей! Выдержит - не выдержит?! Но за эту "услугу" пусть каждый разрешит его... постричь!
Откуда, почему мне в голову пришло такое нелепое условие?! Оно возникло моментально, неосознанно. От предложенного условия стрижки друзья растерялись. Некоторые сразу же отказались: "Ты што, чокнулася? Ты жа не умеешь!" Соседский мальчишка Петька молчал.
- Петь, а ты што, тожа испугался? - спросила я с некоторой издевкой.
- Я?! - Петька вытаращил круглые, как у совенка, глаза, - Ды штуб я испугался! Выкидывай из люльки СанькА - я первый буду качатца!
- Галь! Валь! Вы - за Петькяю! - установила я очередь подружкам.
- Чичас жа! Разбеглись мы табе стрычься! - отрезали девчонки. - У твояго Петьки вечно космы торчать, их стрычь совсем не жалко. А у нас косы!
- Ну уж, косы! - скривился Петька, - Мышиныи хвостики! Чирк ножнями - и нетути!
В итоге на стрижку волос согласились вихрастый рыжий Петька, пятилетний сопливый Митька и мой ровестник Колька Бубнов. Колька Бубнов, "Бубен" последнее время почему-то неизменно оказывался рядом со мною. И сейчас на предложенную "экзекуцию" он, я это понимала, согласился ради меня, совершенно не имея желания расстаться со своей пышной шевелюрой. В душе я была рада, что девочки от моей дурацкой затеи отказались, так как и сама уже сожалела о предложенном мною конкурсе с условием. Особенно пугало, ужасало меня прикосновение к колькиной шевелюре - мне так нравилась его пышная кудрявая шапка волос! Но условие поставлено - требовалось выполнение договора. Я не раз видела, как отец подстригал деревенских мужиков. Он прекрасно владел ножницами и машинкой.
Специальную машинку для стрижки волос я даже не доставала, понимала, что не справлюсь с нею, а вот острые ножницы мне были привычны: иногда ровняла себе челку.
Первым я обкорнала лохматого Петьку. Получилось это довольно легко и быстро. С трудом расчесывая спутанные прядки волос маленького Митьки, приподнимая и ровняя их ножницами, как это делал папка, я видела, что у меня получается совсем не так, как у него: прическа выходила некрасивою, неаккуратною. Я пыталась исправить, подрезая, подстригая оставшиеся волосы, но выходило еще хуже. Тогда, в порыве отчаяния, я постригла Митьку нАголо. Стриженые головы Петьки и Митьки с клочкастыми островками волосяного покрова стали походить на неровные шары круглого "перекати-поле". Глядя на сотворенные мною "произведения искусства", я ужаснулась, и сердце мое сжалось от нехорошего предчувствия. Теперь я готова была качать и Петьку и Митьку - уже вдвоем забравшихся в люльку - до тошноты, без всяких условий, дабы хоть как-то умалить совершенное мною некрасивое действо.
Захотел спать, захныкал маленький Санек, выброшенный нами из люльки и все это время ходивший по рукам собравшихся на представление мальчишек и девчонок. Прошедшую, выдержавшую испытание люльку пришлось освободить, а мальчишкам по их настойчивому требованию с окончанием конкурсной эйфории предоставить зеркало, предусмотрительно убранное мною со стены, а точнее, спрятанное "с глаз долой" под покрывало постели.
Только утих рев маленького братишки, обретшего привычное "койко-место", как на всю хату разнесся громкий, пронзительный плач сопливого Митьки. Митька первым увидел себя в зеркало и наверное... испугался. Я удивилась: отчего он так ревет?! Что может понимать он, пятилетний?! Однако же, понял! Рыжий Петька лишь краем глаза взглянул в зеркало и... опрометью бросился из хаты. Не захотел показать своего расстройства всем, отплакивался, наверное, где-нибудь в сарае.
Ко мне подошел "Бубен" и склонил кудрявую голову: "Стрыги! Не бойся! Можешь дажа под Котовского!" Но во мне уже созрело решение: все хватит! никаких стрижек! Я с болезненным нетерпением ждала вечернего возмездия, наказания. И от своих родителей и, что еще страшнее, от родителей Петьки и Митьки. Мои друзья один за другим покидали хату, я осталась одна.
Желание что-то изменить, исправить толкнуло меня на улицу - благо, брат Санек спал. Сунув ножницы в карман платья, я побежала к Татаркиной луже, нашему общему сборищу. И чуть не споткнулась набегу, испугавшись представшей на мои глаза картине. На пологом косогоре сидели еле узнаваемые Петька с Митькой. Их головы были густо вымазаны слоем грязи. Солнышко и легкий ветерок уже сделали свое дело: грязь на головах ребят подсохла, превратившись в серую корку.
- Петькя! Митькя! Ды вы што! - опешила я. - Сейчас жа вымойтя головы! Ладно, Митькя маленький, а ты, Петя, о чем думал? Тебе ведь уже восемь лет!
- Ето мине девки сказали, шту у лужи грязь какая-то лечебныя и виски мои скоро вырастуть! - насупившись, ответил Петька.
На минутку забыв про все случившееся, я расхохоталась. Кое-как уговорила Петьку с Митькой пойти со мной. Дома я нагрела кипятильником два ведра воды. Не пожалела остатка дорогого для деревни шампуня и вымыла ребятам головы. Удивительно, может быть, здесь немалую роль сыграл городской шампунь, но после мытья головы Петьки и Митьки уже не казались такими некрасивыми - стали незаметны, исчезли огрехи моей стрижки, неровные "лесенки" и клочковатые пучки-кустики. Я засияла. Засияли от счастья и отмытые рожицы моих "клиентов", заново увидевших свои отражения в зеркале.
А вечером в нашу хату явились матери Петьки и Митьки. Одна - с трехлитровой банкой молока (наша Зорька только отелилась и все молочко перепадало теленку); другая - с банкой сливового варенья.
- Девке твоей старшей, - объяснили ничего не понимающей матери. - Нам, ить, усе некогды ды некогды. Сама, Вер, знаешь - не до ребят летом! Работы - уймища! А твоя девка - молодец! Узяла ды и оболванила наших бандитов, пока воши не завелися! - и, обратившись ко мне: - Вот, Любочка, вырастешь и такуй-ту прохвессию освоишь! Городскую! А што, чистыя и легкыя! Усегды при куске хлеба будишь!
RS: В своих самых ранних дневниках я писала: хочу стать артисткой, журналисткой, писательницей... О профессии парикмахера я не мечтала. И если в жизни мне, все-таки, пришлось соприкоснуться с миром искусства и литературы, то парикмахерского мастерства я так и не постигла. Может быть, намазанные толстым слоем грязи головы Петьки и Митьки вызвали во мне паническое отторжение дальнейшего опыта и практики, а может быть, это просто не мое...