Часть 2. Смерть новомучениц
Беда через Илью пришла. Появился он лет за пятнадцать до Дуниной смерти. Девушки из Глухова почитали Илью за прозорливого и все Евдокии про него рассказывали. Мол, такой-то и такой-то подвижник, во все ночи молится да постится. Было ему в то время девятнадцать лет. Поставил он себе часовню на Ильинском колодце и день и ночь там молился. И вот все просили Дуню: пусти его, он боголюбивый. Так до трех раз они приходили просить Дуню пустить его к себе. Два раза он приходил, она не пускала. На третий раз пустила. Пришел Илья к ней и стал петь у нее. Голос у него был хороший, пел со слезами, усердно. В это время он жил хорошо, все пел да молился и мало спал. Затем денег скопил и уехал на Афон и там принял постриг. На Афоне жил год или два. Когда вернулся, то привез оттуда святыни всякой чуть ли не вагон. Икон много, крест отцу Софронию, тот, который теперь стоит на его могиле. Вернувшись, он задумал ехать в Москву и пропадал там три года. На деньги, вырученные от продажи святыни, он завел в трактире торговлю фруктами. Через три года опять приехал в Пузу и стал жить развратно. Обеты забыл. Женился и выдавал жену за сестру, а ребенка за приемыша, хотя он очень походил на отца. Потом он стал пристращаться к вещам. Как-то принес целый узел денег и положил Дуне в ноги.
Она кричит:
--Убери!
А он не берет, потому что боится, чтобы дома у него не украли. И начал он ходить по свадьбам, петь песни да плясать. Дуня за ним пошлет, чтобы вытащить, а он посланных бьет. Напьется, придет и начнет кричать на Евдокию:
--Колдунья.
Да и всяко станет называть ее. Но когда народ придет, то он ласковый, поет, молится. А если что принесут, то утащит. Когда утреннее правило идет, он придет и начинает представлять из себя что-нибудь, чтобы рассмешить девушек и Евдокию отнять от молитвы. Не пустить тоже было нельзя, он стращал, что донесет начальству. Евдокия всячески смирялась перед ним, а хожалки все еще верили, что он святой, да только «блажит». Людям Дуня говорила, что его ей жаль и что он хорошей жизни.
И только с Полей говорила про него правду, как есть. Когда ее что станут спрашивать, она уже отвечала:
--Я ничего не знаю, вон Илюша скажет.
И он, действительно, говорил: иногда правду, а иногда врал. Но говорил-то он не от Бога. Евдокия это знала и от него многое скрывала:
--Уберите скорее, а то Илюша идет, нахватает тут руками, опоганит все.
Вот призвали Илью на военную службу. Когда забирали, то человек с топором ему дорогу перешел. Евдокия и сказала:
--Этот топор не пройдет.
Взяли Илью на службу, и вот как-то приехал он на побывку да и просрочил. В эти дни как раз принесли к Евдокии икону Царицы Небесной «Достойно есть» из Дивеева. Как-то в один из дней пропели у иконы акафист, и Дуня всех проводила ко кресту в другую келью, где хожалки жили. Со всеми и Илья был. Тут вошел милиционер и сказал:
--Вы все арестованы.
Илью стал допрашивать как дезертира, почему тот просрочил. Потом всех, кто был, переписал как соучастников.
Илью забрали в Глухово и посадили там в холодную. Когда милиционер пошел ужинать, то и Илью взял с собой. У милиционера не было к ужину соли, а без соли есть он не мог. Илья пообещал ему соли принести. Тот его и отпустил.
Илья прибежал к Евдокии, стал плакать и говорит:
--Я убегу.
А Дуня ему отвечает:
--Если ты убежишь, то нас убьют.
Он же выругал ее и всех поматерно.
--А пущай убьют, -- говорит.
Тогда Дуня замолчала. И он стал еще сильнее ее мучить и досаждать ей. Поля говорит:
--Пускай лучше, Дуня, он убежит. Что он тебя мучает, ведь жену свою он все равно оставит, тогда с нее и спрос будет.
Илья и убежал. Жену его посадили, а ребенка оставили. Тут жена сказала, что если ее отпустят, то она приведет им мужа. Ушла за ним, и они все вместе и скрылись.
........
Милиционер пришел к Евдокии на Спас. Все девушки как раз вернулись из церкви. Стучит он и спрашивает, где Илья. Они говорят:
--Нет его у нас.
Он позвал понятых. Дуня кричит:
--Не пускайте никого.
Даша вышла на крыльцо, а Поля—в воротах и говорит:
--Нет его у нас.
А все остальные молились Покрову Пресвятой Богородицы покрыть их Своим честным омофором. В это время подоспели мужики верующие и стали уговаривать:
--Не тревожь больного человека.
Тогда он пригрозил послать заявление в Ардатов и вытребовать отряд, чтобы искать Илью и других дезертиров. Да еще чтобы накладывать налоги на богатых мужиков.
Тогда девушки стали уговаривать Дуню:
--Давай пустим, а то он ведь и вправду вытребует отряд.
Она сказала:
--Нет, его я не пущу, а вот отряду двери отворю.
Больше они ее убеждать не стали. И приехал отряд, чтобы ее убить.
После того как милиционер ушел, Дуня сказала:
--Надо теперь, Поля, хлеб размачивать и убирать.
Поля стала хлеб убирать: который размачивала, а который в землю зарывала. Осталось только десять караваев.
В это время приходила Полина сестра, и Дуня ей так сказала:
--Ты чему свою сестру научила? Я на нее прельстилась, думала, она умная и кроткая, а она вон что наделала, сколько хлеба сгноила, посмотри.
И послала ее смотреть хлеб. Сестра очень напугалась, когда увидела столько хлеба гнилого, а Дуня при этом Поле пальчиком грозит и смеется.
Днем в двенадцать часов пришел брат Поли и сказал, что сегодня приедут солдаты, чтобы их всех убить, так он это слыхал.
Поля рассказала об этом Дуне и говорит:
--Давай, Дуня, я зажгу келью, а тебя и Царицу Небесную унесем, и будешь ты здрава и цела.
Да она не захотела и добавила:
--Эх, Поля, разве можно сжечь такую святыню, столько еще людей ею попользуются.
.........
Вскоре прибыл в деревню отряд и пришли к Евдокии солдаты. Стали они стучать в боковые двери, а Поля была во дворе. Евдокия и говорит Даше:
--Беги, скажи Поле, чтобы она бежала за мужиками, как бы для заступления.
Поля и побежала за народом, к верующим. Когда они пришли, то солдаты уже вошли в келью. Их пришло сначала двое, и как они вошли, то начали читать бумагу и отмечать, кто здесь живет из хожалок, якобы для того, чтобы продукты им отпускать. Евдокия же сразу сказала, что это не для продуктов, а чтобы точно знать, кто у нее живет.
Солдат спросил:
--Которая Евдокия Шикова?
Показали:
--Вот, болящая.
--Которая Дарья Тимолина?
Даша сказала:
--Я.
--Которая Мария Неизвестная?
--Это я.
--Анна Ильина Хозинская?
Она была в бане.
---Мария Кошелевская?
Она ушла провожать сестру.
--Где Дарья Сиушинская?
--Её нет, -- Даша сказала, --это чужая.
А это как раз она и была.
--А где Наталья Инютинская?
--Она на родине.
(Всего у Евдокии было семь послушниц. Из них четверо: Дария, Дария, Мария и Пелагея считались келейницами, то есть жили с Дуней. Три из них были расстреляны вместе с ней. Непосредственной свидетельницей мучений и кончины Евдокии была оставшаяся в живых четвертая послушница—Поля (Пелагея). Таким образом, Пелагея Богом была оставлена свидетельствовать о жизни и страданиях старицы. Послушницу Наталью за несколько дней до своей смерти Дуня отослала домой. Так сохранился до середины 60-х годов свидетель великой духовной высоты мученицы. Сама же Наташа сожалела только об одном: что не сподобил ее Господь разделить мученическую кончину со своей старицей. О седьмой послушнице—Марии Кошелевской воспоминаний не сохранилось).
Один солдат пошел чулан проверять, а другой остался стоять в дверях. Тут Поля прибежала с Анной. Двери еще открыты были, и стала Поля просить:
--Пусти меня, я здесь живу, я не знала, что тут записывают.
Солдат спросил ее имя. Она сказала, а он и говорит:
--Такой нет.
А Поле очень хотелось проститься с Евдокией. Она просит, солдат не пускает. Она и говорит:
--Убейте меня вместе с ней, я не уйду.
Тогда вышел из кельи некто старший, по фамилии Кузнецов, и ударил ее раз пять, после чего двери запер. Но она не отходила, смотрела в окошко. Видит, взял он просфоры и елей, бросил их в лицо Евдокии и начал ее обзывать скверными словами. Потом она у него стала просить прощения. Как помянула она «ради Христа», он и стал ругать Спасителя по-всякому. Так она и не стала больше прощения просить. Потом стал ее за волосы таскать и бить плетью, а хожалок в келье пока не трогал. Потом восковые свечи скрутил десять штук и стал иконы срывать. Все деньги искал. Иконы все побросал и в чулан полез, а там его за руку крыса схватила. Он после этого остервенился и начал бить Евдокию. Стащил ее с постели и тут нашел Илюшины деньги, а как деньги нашел, то стал бить еще сильнее.
И вот пришли они в субботу, в шесть часов вечера и били ее в келье до десяти часов. Потом солдаты ушли.
(Сохранились воспоминания жителей села о том, что хожалкам солдаты предлагали уйти: «Мы вас отпускаем». Они же спросили про Дунюшку. «А Дунюшка пойдет, откуда не вертаются». «Ну так и мы с ней»,--и остались).
Она попросила:
--Унесите меня из кельи.
А те в это время совещались в доме учителя. Кузнецов им и объявил, что он у Евдокии в келии нашел. Были солдаты и народ и поднимали руки. Это называлось полевым судом. Все это было в субботу вечером, 3 августа.
(Много умных, но мало добрых).
..........
После десяти часов вечера хотели Евдокию перенести из ее кельи в келью хожалок. Они жили через пустырь. Когда они двором ее понесли, солдаты остановили и спрашивают:
--Вы ее куда понесли?
И снова стали ее бить. Так она тут и осталась. И положили ее опять на лавку. И били ее всю ночь попеременно, били и плетьми, и стаскивали, и топтали ее ногами.
Одна женщина в эту ночь под воскресенье кидала камнями во всех, кто пытался к Евдокии пройти. И вдруг видит она: над Дуниной кельей четыре огненных столпа встали. Два срослись, а еще два отдельные. Было это уже на рассвете.
В воскресенье с утра снова ее били. Везде же стояла стража, и никого к ней не пускали. После воскресной обедни стали все выкидывать из ее кельи. Солдаты выкидывали иконы и топтали ногами. Верующие стали подбирать иконы для церкви. Когда же понесли Иверскую Божию Матерь, то от нее было сияние.
Солдаты хорошие вещи брали себе, а что похуже кидали народу. И народ тут торжествовал и тащил вещи по домам, «не ведая, что творят».
Десять солдат залезли на крышу и искали в соломе деньги. А народ стащит вещь да опять бежит что есть мочи, чтобы успеть еще захватить.
Деньги, которые жертвовали, шестьсот рублей, Евдокия еще раньше отдала Поле, и та их спрятала у Карасевых под полом. Так они их там как почуяли, как магнитом нашли.
Также и деньги, вырученные дядей от продажи хозяйства, забрали. Они лежали на печи, завернутые в тряпочку.
Евдокию, когда вещи растаскивали, все время били. Так было до утра понедельника. В понедельник, поутру, через заднюю калитку смогли проникнуть к ней некоторые верующие. Солдат попался хороший и не бил ее в это время.
Дуня и попросила:
--Меня надо приобщить, позовите священника.
Сказали батюшке Василию Радугину. Он пошел, но стража его не допустила. Тогда батюшка обратился к главному из них и попросил пропуск. Пропуск ему в конце концов дали. Отец Василий пришел к Дуне, исповедовал и приобщил ее и хожалок. Это было за два часа до смерти. Евдокия ему говорила:
--Батюшка, нельзя ли постараться?
А он отвечал:
--Убьют вас, Дунюшка. Решили убить.
Она спросила:
--Батюшка, ведь, чай, должен суд быть?
--А они промеж себя решили.
Вскоре он ушел.
.........
«За светлое имя Христово
Гонимы невидимой тьмой
Окончив рассеянье снова
К себе возвратимся домой
С могуществом прежним и силой
Отчизною русскою жить
Чтоб нашей великой России
До самой могилы служить…»
(Из песни Жанны Бичевской «К Русским»)
..........
Солдаты нарядили подводу и мужиков пузинских—копать могилу. Вот подъехал к келье мужик на лошади, и стали страдалицы выходить. И до того у них были прекрасные лица, что невозможно было смотреть. Они вышли все с четками, церковь напротив, они на нее помолились. Тут их опять бить стали. Когда Евдокию бить начали, хожалки бросились защищать, кто—на ноги, кто—на тело. Затем сели они на подводу, перекрестились. Дуня у Даши на коленях, сели все рядком. Как лошадь тронулась, стали опять креститься. А на углу дома стоял мужик неверующий, Иван Анисимов. И вот увидел он, что на плечах у них голубь белый сидит, и куда бы ни ударяли, туда он и садился. Так и били по голубю.
Тут же он уверовал и говорит:
--Теперь бы я последнюю корову отдал, только бы не убивали их.
Трое мужиков из тех, кто постоянно ходили к Дуне, попытались за нее вступиться:
--Она наша селечка, никаких дезертир не пускала!
(По воспоминаниям жителей села, их было четверо: Карасевы Петр и Федор, Уланов Никифор и Макаркин Иван).
Так солдаты избили их плетьми. Евдокия увидела это и говорит:
--Смотри, как с них грехи сыплются. Смотри, сейчас с Макара грехи летят, как от веника листья в бане, когда его за меня бьют.
Петр Карасев впоследствии рассказывал, что он никакой боли от ударов не чувствовал:
--Я бы счастлив был, если бы меня еще раз избили за Дунюшку.
..........
Их привезли на могилу. Посадили под крестами. Евдокию и Дашу—у одного. Дашу другую у креста рядом. И Марию тоже у креста. Так и сидели они все вместе.
А потом их стали расстреливать.
Сначала хотел стрелять татарин, но бросил и сказал:
--Нет, не буду, у меня рука не поднимается.
Его стали принуждать, но он отказался. Поставили другого, и тот стал расстреливать. Два выстрела дал специально для страха. На третий расстрелял первой Евдокию. Как ее убили, кверху пошла как бы чаша или просфора, кто как видел. Это много народу видели. А одна женщина увидела, как в это время Евдокия над своей кельей по воздуху пошла. Место это благословила крестом и сказала:
--Жалко, что здесь остается один золотой, ну пускай остается.
И тут женщина не выдержала и закричала:
--Миленькая Дунюшка, как же мы теперь без тебя жить-то будем!
Мария еще дышала:
--А меня, что же?
Красноармеец приколол ее штыком. Потом с Дуни сняли чулки. Дочь этой женщины, что чулки взяла, впоследствии заболела, не могла надеть никакой одежды. Её покрывали куском толя, и так она лежала.
Хотели крест у Евдокии найти, да не нашли, потому что он был у нее не на шее, а приколот к рубашке. Еще хотели их в могилу бросать, но один мужик, Василий Седнов, все же прыгнул в могилу и стал их принимать. Хоронили без гробов, с хожалок и юбки-то сняли. Василий покрыл им лица платочками, да так и стали их заваливать. Народ же к могиле так и не подпустили. Василий говорил потом, что у Евдокии были вериги.
............
Расстреляли их 5/18 августа 1919 года. В этот день все верующие ощущали благоухание от могилы. Потом солдаты ушли, но назначали следить, чтобы на могилу не пришел священник и не отпел бы их. После этого народ стал видеть на могиле горящую свечу, а над кельей Дуни в двенадцать часов дня, вскоре после расстрела, солнце играло в саженях десяти от земли.
Дьякон пузинский по имени Иона, ушедший по благословению Евдокии в Оранский монастырь, очень скорбел и смутился ее смертью. И было ему видение, что к ее могиле текут тысячи людей и много архиереев и духовенства служат на ее могиле. Блаженная Мария Ивановна Дивеевская часто повторяла:
--Ходите к Дуне на могилку чаще, там ангелы поют и служат не переставая.
…И еще говорила, что Дуня выйдет мощами, понесут ее четыре епископа, будет четыре гроба, и народу будут тысячи, и тогда все восплачут, а неверующие уверуют.
Как-то Поля зашла к Блаженной, та и говорит:
--Моим именем Пузо три раза сгорит – и три раза в ладоши хлопнула.
--Вон – говорит – Дунины тряпки по домам горят, кровь ее догорает.
И впрямь, на третий день после расстрела случился пожар, сгорел дом Барминой, той, которая грабила Дунино добро. В эту осень три раза горело Пузо.
............
Как и велела Евдокия, после ее смерти Поля стала собираться в монастырь. Когда она зашла к отцу Софронию за благословением, тут приехали мужчина с женщиной, пузинские погорельцы, и говорят:
--Батюшка, мы сгорели.
А он им сказал:
--Это только ваш хлам сгорел, а тело ваше не страдало. А как страдала ваша светильница от трехдневного побоя! Если бы вы за нее заступились, вы бы не сгорели. Все ее тряпки, что вы растащили по домам, в Пузе выгорят, а место ее очистится огнем после этого беззакония.
И действительно, пожар был необыкновенный, горело все подряд, даже где и строений-то не было. Вода около Дуниной кельи просто кипела, и горело даже то, что в воду бросали.
..........
Как-то через три года после Евдокииной смерти Поля была у отца Иоанна Ардатовского. Ночью встала помолиться за Дуню, а батюшка вдруг говорит ей:
--Ложись спать.
Она за послушание и легла. Только закрыла глаза, видит сон. Увидела она священника Выездновского Иоанна и Дуню в келии на постели своей. И еще видит: принесли мантию и стали Евдокию облачать в нее и постригать.
Поля умилилась и говорит:
--Рада я за тебя, Дуня, что ты ангельскую одежду одеваешь на себя.
Тут Дуня встала, подошла к порожку, поцеловала ее и сказала:
--Христос Воскресе!
Четки у нее голубые, крест серебряный. И добавила:
--Больше обо мне не плачь, я среди Горнего Иерусалима у Престола Божия стою.
Поля тогда спросила про девушек, которых расстреляли с ней. Она ответила:
--И им хорошо, но только они не со мной.
Поля спросила про Дашу, но она так ответила:
--Около меня тоже будет девушка.
Но об этом никому говорить не велела, потому что она еще жива.
А еще Поле сказала:
--Молись, да Иисусову молитву в молчании твори.
Тут отец Иоанн подошел к Поле, будит ее и говорит:
---Ну, сказывай, как ты Дуню видела.
А она такой радости, как в этом сне, никогда в жизни не испытывала.
.........
Конец второй части
Продолжение следует