Поздним вечером в одном из подсобных помещений местного ТЮЗа разгорелся нешуточный спор. Сокращения, которые зачастую внезапны и неуместны, добрались до деятелей искусства. Руководство театра, проявив небывалую благосклонность, предоставило труппе право самой решать, кто уйдет на задворки. Решение данного вопроса и привело пятерых небезызвестных в узких кругах мастеров сцены в глубины театра.
Комната была беспросветно тёмной, освещаемая одной керосиновой лампой в центре круглого стола, за которым сидели с важным видом работники культуры. Языки пламени отражались от стен, задорно играясь с тенями виновников внеочередного собрания, превращая их в гигантские статуи.
- Я надеюсь, сегодня мы решим всё быстро. – тишину комнаты прорезал пещерный голос мужчины в усах, которые предавали ему сходство с тюленем.
- А я еще в прошлый раз сказала, кто должен уйти. – язвительно ответила женщина преклонных лет с копной седых волос на голове. – Вы, конечно, меня простите, но не позволительно прогонять старожил театра. Да он при нас строился. Пускай уходят молодые. – договорив фразу, женщина одарила недобрым взглядом двух девушек, сидящих по правую руку от нее.
Когда все взгляды обратились к ним, молодые особы встрепенулись, будто пробуждаясь от недолгого сна. Сходство между ними было поразительное. У обеих соколиные носы и хитрые мышиные глазки.
- Всегда знала, что Вы, Наталья Петровна, нас недолюбливаете. – заметила одна из девушек писклявым голосом. – А за нами, между прочим, будущее театра.
Седая женщина безысходно ухмыльнулась, понимая, что и это собрание ничем не окончится.
- Это не может длиться бесконечно. – снова вступил мужчина с комплекцией тела и усами тюленя. – Сезон почти окончен, а мы еще не решили, с кем прощаться….
- Так может, с Вами, Анатолий Степанович? – прервала его Наталья Петровна, разворачиваясь всем корпусом к испугавшемуся таких резких движений мужчине.
- Это только усугубит проблемы театра. – признался мужчина, вытирая платком пот со лба. Он очень нервничал, когда речь заходила об его увольнении. По правде сказать, последние годы он жил только театром, не имея семьи и друзей. Но признаться в этом для него было чем-то постыдным, поэтому на каждом собрании он придумывал новые аргументы в пользу своей дальнейшей работы.
Женщина преклонных лет с гигантским бантом, обвивающим шею, начала презрительно фыркать. Лента делала ее похожей на немолодую, но горячо любимую кошку какой-нибудь миледи.
- Тогда пусть уходит Георгий Александрович. А то сидит, даже голоса не подаёт. – решила вторая девушка с мышиными глазками.
- Гошу не трогать! – взревел Анатолий Степанович. Больше своего ухода из тетра он боялся увольнения старого друга. Поняв, какую непростительную ошибку допустил, мужчина добавил. – Кто, в конце концов, будет Чацкого играть, если не он?
- Да вы все издеваетесь?! – завизжала Наталья Петровна. – За одним прошлое театра, за другими – будущее, один – незаменимый Чацкий. Кто же тогда уйдет? – обессиленно спросила она, не обращаясь ни к кому конкретному.
- А может, Вы? – ехидно предположила одна из девушек.
- Не нужно чушь пороть. Как театр без меня существовать-то будет? - с гордостью отметила женщина.
После этого начались нешуточные баталии, каждый старался отстоять свое место на сцене. Неизвестно, сколько бы это еще продолжалось, если бы в комнату не вошел парень в сером костюме. Стол, лампа и безжизненные тени растворились в воздухе вместе с театральными исполнителями.
Еще очень долго парень всматривался бы в мрачную пустоту, словно стараясь уловить некие призраки минувших дней, если бы его не окликнула знакомая женщина.
- Тимоша, ты чего здесь забыл? – спросила седеющая рыжая женщина, приближаясь ближе к подсобному помещению.
- Да вот, Антонина Степановна, хотел проверить, все ли забрал. – растерянно признался парень. Он не знал, насколько убедительно звучит наспех придуманная отговорка, но искренне надеялся, что женщина поверит.
- Да что ж здесь могло остаться после пожара…. – в недоумении произнесла женщина, а потом добавила, - перед входом целое паломничество устроили, прощаются с любимыми актерами, народ так на постановки не ходил. Эх, такие хорошие люди угорели, мастера…. – от нахлынувших воспоминаний голос ее невольно задрожал.
Тимофей подошел ближе, взял женщину под руку и направился в сторону выхода. Ему не хотелось, чтобы опечаленная коллега углублялась в трагичные воспоминания.
Когда дверь подсобки закрылась, за стол вернулись старожилы театра, продолжая жаркий и бесконечный спор.