В квартире, которую я благополучно снимал вот уже полгода, меня ожидал разгром и молодая хозяйка, довольно резвое и активное существо, с явными признаками истерички, с которой у меня на начальном этапе знакомства даже намечался роман, но которому я, вовремя догадавшись о последствиях, все-таки не дал ход, поскольку однажды застал ее в объятьях довольно крепкого еще, сорокалетнего капитана, а потом одного турка, мини-олигарха, который возил ее по арабским курортам и показывал своим друзьям, как еще одно дорогое приобретение, такую жемчужину на черном бархате своего ложа.
Но чтобы там ни было, не знаю почему, но я по-прежнему ее интересовал, то ли как что-то непонятное и недоступное, то ли как десерт после вкусного обеда, поэтому вскоре у нас установились довольно своеобразные «нервические» отношения, такое скольжение по канату, как в цирке, со сто процентной страховкой, - и дух захватывает, и не свалишься, если вдруг оступишься.
Часто она приходила ко мне с бутылкой «Мартини» и тортом, и вздыхала, рассказывая о том, что ее никто не любит, а все только хотят поиметь, хотя, судя по виду, она была создана именно для этого, - абсолютно нормальная и здоровая красивая девушка-кукла Барби. И пока я, нежась, под одеялом, смотрел футбол или гонки «Формулы 1», о чем-то грезя, мечтая, она заглядывала в меня своими влажными потемневшими глазами, и, ловя мой взгляд, то и дело касалась руки своими горячими пальцами, пытаясь привлечь внимание, и все рассказывала о своих печалях, а я только слушал, и бросал вскользь: «Да я понимаю…», а иногда даже целовал в щеку при расставании, и чувствовал, как слегка дрожит ее рука в моей, но всегда что-то удерживало меня перед последней чертой, за которой приятный и, ни к чему не обязывающий, романтический флирт, может мгновенно превратиться в помойку реальной жизни.
Вы скажите, что я подходил к этому вопросу излишне прагматически, что ж, пожалуй, но, может, главное было то, что после всех этих ее откровений, она теряла ореол загадочности, и становилась такая как все, самой обычной бабой, мечтающей только о деньгах, муже-рабе, и красавце-любовнике, который бы ее наворачивал с утра до вечера, а таких у меня было пруд пруди, и без всяких претензий, короче говоря, в какой-то момент наши отношения стали чисто дружескими, и за свои сеансы психотерапии, я имел иногда сладкий стол, отсрочку по платежам, и неясную перспективу сексуального будущего с привлекательной молодой женщиной, так что, поверьте, мне было что терять, тем более что с момента нашей последней встречи она сильно изменилась, в ней появился доселе неведанный лоск, и был он, судя по всему, вовсе не турецкого происхождения, кто-то над ней хорошо поработал, и этот мастер был явно утонченный художник, платье на ней было из дорого материала, туфли без золотистых пряжек, но самые модные; волосы были естественного цвета и аккуратно уложены, а не торчали разноцветными и перламутровыми перьями, и на лице - минимум косметики, что только подчеркивало приятный теплый тон ее загорелой кожи, глаза были слегка подведены, и благодаря этому исчезло это характерное выражение женщины вамп, которое могло вызвать слюновыделение разве что у дровосека, или голодного араба из Хугарды.
Когда я увидел ее лицо, разбитое зеркало, и треснутый подзеркальный столик, мне стало грустно. Странно, но она не стала закатывать скандал, обошлось без всяких сцен и разборок, и, может быть, от этого мне стало еще горше, поскольку тогда впервые я осознал, что, в общем-то, иди мне было некуда.
В дверях, спрятавшись за моей спиной, стоял Феликс, втянув голову в плечи, но мне было не до него.
Пусть теперь возвращается к родителям и наслаждается жизнью.
- Ключи? – обронила она (девушка, по имени Лиза), не вынимая руки из карманов, и, смотря мимо меня, отчего Фел еще больше съежился.
Она старалась держаться спокойно, но пунцовые пятна на щеках все же выдавали волнение.
«Лучше бы она уже поскандалила», - подумал я, но эта мысль была мимолетной и вялой, и я, на автопилоте, спросил:
- Вещи собрать позволишь?
- Валяй! – бросила она небрежно, опустив ключи, в карман джинсовой куртки.
Бочком мы прошли с Фелом в спальню, и, скомкав мои пожитки и скарб, сунули все в дорожные сумки, на одной даже не стали застегивать молнию, и также тихо вернулись к двери, из кухни струился тонкий дымок и запах дорогих сигарет.
- Залог я оставляю у себя, потому что еще расколот унитаз, и трещина на умывальнике, хотя этих денег едва ли хватит, чтобы покрыть расходы, – донеслось из кухни.
Мы переглянулись с Феликсом, и он согласно затряс головой, хотя к нему это не имело ни малейшего отношения, деньги-то были не его.
- Как скажешь, - тихо обронил я.
Я еще хотел добавить что-то типа: «Ты уж извини, так получилось…», но оглядевшись, понял, что это сейчас совершенно не вовремя, и хотел уже незаметно улизнуть вместе со своей «тенью», но она все-таки не удержалась и бросила мне напоследок, появившись в дверях кухни, высокая, поджарая, стильная.
- Благодари своих дружков! - кивнула она на Фела, у которого лицо стало цвета броколли, - а я-то думала, что у нас что-нибудь получится.
Я взглянул на Фела, и тот сразу выпрямился, и старательно переделал выражение лица – с обиженного и недовольного на обычное лицо праздного зеваки, который бесцельно гуляет по улицам.
Я хотел что-то ответить, но Фел, напирая, вытолкнул меня за дверь, на которой едва висел, сорванный монтировкой замок, и, заметив это, я понял, что обратной дороги нет, а еще спустя мгновение, мы выскочили с вещами на улицу.
- Куда теперь? – спросил меня Фел, оглядываясь по сторонам.
- Ты меня спрашиваешь?!
Сказать, что я был зол на него, мало сказать. Только теперь, оказавшись на улице со свои скарбом, и осознав всю бесприютность своего положения, я разозлился по-настоящему.
Фел, почувствовав мое настроение, присел на край лавки у входа в подъезд, и закурил.
На первом этаже открылось окно, выглянула старуха, окинув нас подозрительным взглядом, а следом за ее суровым оком, выглянула и толстая ленивая кошка, и, потянувшись, улеглась на подоконнике под лучами сентябрьского солнца.
Надо сказать, что утро того дня было прелестно, теплынь стояла необыкновенная, что было особенно приятно после Прибалтики, где по утрам на почве уже были заморозки, здесь же все было, как и месяц тому, когда я уезжал на съемки, только воздух стал свежее и ласкал своим бархатом, да бурая листва каштанов скрутилась под солнцем; я вздрогнул, когда рядом глухо хлопнулся об асфальт каштан, и колючая кожура отлетела под ноги. Я поднял блестящий коричневый плод и подержал его в руке, перекатывая на ладони, ощущая его гладкую поверхность, а потом положил в карман на удачу.
Каштан это мое дерево, я родился в день каштана, единственный день в году, и как они пишут в этих гороскопах, мне должно быть хорошо в городах, где растут каштаны, наверное, в этом что-то есть, иначе, чем же еще можно объяснить, что мне так хорошо в этом городе, с его средиземноморской, южной спесью, шумом, запахом жареный перцев, ароматом созревающей «Изабеллы», и ярким цветением юных дев в пестрых одеждах, порхающих, как бабочки по бульварам.
- Может, пока кинем вещи в офис, а там что-нибудь придумаем, - обронил Фел.
Уж в чем-чем, а в рассудительности ему не откажешь.
Назвав таксисту адрес, и усевшись на заднее сидение, я предоставил Феликсу роль штурмана, а сам с любопытством разглядывал проносившиеся за окном улицы. Все было знакомое, только новая реклама портила виды Пушкинской, по брусчатке которой мы неслись со скоростью 80 километров в час: вот мы миновали Собор, Золотого ангела, крылья которого я тоже поддерживал когда-то, здание Филармонии, гостиницу «Красная»; десятки раз я ходил по этой дорожке из старого офиса на Пантелеймоновской к той, которая приняла мое сердце, а потом не отдавала, спрятав в своих нежных ладонях. Где она сейчас поет? В каких далях? Цирцея, Сирена, очаровавшая меня своими звуками, так легко я потерялся в ее бездонности и волшебстве? Мимо проносились здания цвета охры, киновари, бирюзы, аквамарина, граната, - «Колористка поэзии», чего только люди не пишут, а цвета вот они, за окном, - яркие, настоянные на солнце и морском ветре, как и царственные платаны, взметнувшее в аквамарин воздуха изумрудные кроны, сквозь их мерцающее отражение в окне огромные щиты рекламы, вывески типа «Кафе у Карла», или бюро ритуальных услуг «В вечность с комфортом», или надпись на заборе: «Смерть москалям» возвращало в реальность.