- Дозор! Прости меня! – взмолился хозяин, упав перед псом на колени. Они смотрели друг другу в глаза в упор. Чувство вины, пронизанное щемящей болью перед четвероногим другом, с каждым мгновением становилось невыносимым. Жалость до всхлипа, будоражила сознание, усиливая сомнение в правильности принятого решения. Скуля, пёс услужливо протянул лапу, лизнул покровителя в мокрую щёку. По его настроению интуитивно понял, что ожидает в ближайшее время. Они всегда понимали друг друга с полувзгляда, с полуслова. Потому что их связывала невидимая нить, та, что связывает только родственные души. Из вопрошающих жёлто-карих глаз собаки тоже впервые, за всю собачью жизнь, выкатились крупные светлые бусинки. В них застыли немые слова прощания, но не прощения. Захотелось убежать прочь, чтобы не идти на безропотное заклание, да крепко держит проклятая цепь. Нет ничего страшнее, чем ожидания неминуемого конца и ничего невозможно сделать. Всё это было противоестественно. На завтра намечен переезд хозяина в далёкий город, который предполагал отдать питомца в хорошие руки. Нашёлся добрый знакомый, готовый приютить кобеля у себя. Даже был рад надёжному сторожу и хорошему пастуху! В семейном кругу рассматривался вопрос, в крайнем случае, если нарушится договорённость, взять Дозора с собой. Но на днях разрешимая ситуация превратилась в тупиковую - угораздило же подхватить чесотку, стригущий, зудящий лишай на спине. Вдобавок разодрал об лаз будки это место в кровь. Теперь кому он такой нужен? Глупо тащить питомца в городскую квартиру с такой болячкой. Не дай бог кого заразить! Времени лечить нет. Отсрочить отъезд невозможно, на подходе контейнеровоз. Отпустить на вольные хлеба означало обречь на голодную смерть, а скорее всего, увяжется за ними при отъезде. Что делать тогда? Собачий век короткий; пятнадцать, семнадцать лет. Бывает, долгожители дотягивают до двадцати и более. Его же оборвётся сегодня на тринадцати. И с этим ничего невозможно сделать. От предложения друга застрелить из ружья наотрез отказался. Слишком жестоко. Выбрал более гуманный способ умерщвления - эвтаназию. Хозяин обнял любимца за шею, погладил по холке. Пронзительный, протяжный вой огласил округу. До жути, до озноба. Так воют от смертной тоски и к покойнику. Через тело говорила обречённая собачья душа. Она кричала, билась, неистово вырываясь наружу высокой нотой, чувствуя себя жертвой обстоятельства. А ведь он никогда не причислял себя к мученикам. Даже на привязи в разгар собачьих свадеб. Все тяготы компенсировало человеческое к нему отношение. Иногда его отпускали на волю. Едва отстёгивался карабин от ошейника, срывался с места, шалея от свободы и, появлялся дома к закату, когда восторженное состояние улетучивалось. Забирался в конуру, виновато положив мордочку на вытянутые передние лапы, прижав уши. Знал – достанется из-за долгого отсутствия. Слышал же призывный свист. Ворча, хозяин сажал на привязь до следующего раза. Смирившись с непослушанием, угощал на ночь тёплой, наваристой похлёбкой.
…Его мать, матёрая, серая овчарка умерла внезапно глубокой осенней ночью, оставив пятерых, только что появившихся на свет кутят, на произвол судьбы. Один выделялся чёрным окрасом и сложением. Широкогрудый щенок со звёздочкой и белых носочках на лапах. Про таких говорят – выродок. Его увезли новоиспеченные владельцы в городскую квартиру. Слепого, величиной всего с ладошку выкармливали пипеткой всей семьёй. Вначале было хлопотно, ведь кормили молоком как младенца, по часам. Трое суток тосковал – тявкал жалобно, надрывно, в поисках материнского тепла, донимая домашних и соседей. Чтобы хоть как-то успокоить ночью, хозяин клал его себе на волосатую грудь. На ней он смешно торкался носом куда попало, постепенно успокаивался, испуская во сне горячую струйку. Зачастую обязанности нянек брали на себя дочки. Со временем тоска прошла, глаза прорезались, поить стали из соски с бутылочки. А уже через месяц ел из миски всё подряд. Место определили в прихожей на мягкой подстилке. Когда Дозор подрос, то стал жить в деревне у пожилых родителей, чтобы охранять дом и подворье со скотиной от лихого люда. По приезду друга всегда раздавался его неподдельно-радостный визг. Тем самым извещая о появлении желанных гостей. За несколько лет он вымахал ростом с взрослого человека, вставая на задние лапы. Поумнел и заматерел, мышцы налились силой. В присутствии хозяина позволял себя гладить кому угодно. Без него не подпускал к себе никого. Даже не прельщала лакомая кость. Настоящая неподкупная овчарка, вот только кончики ушей никак не хотели выпрямляться, что говорило о нечистокровности. Зимой катал детвору, запряжённый в санки. Это занятие доставляло ему нескончаемое удовольствие. Порезанные лапы об ледышки зализывал сам, противился лечению. Если когда удавалось забинтовывать раны, то через некоторое время освобождался при помощи острых зубов. После холодов шерсть становилась ещё более густой и тёмной, лоснилась на солнце. По его лаю можно было легко определить приближение своего, чужого или просто собачью перекличку.
Жизнь скоротечна. Говорят, что детство проходит, юность и зрелость тоже, а старость заканчивается. Закончилась она и у родителей хозяина. А потом случилось то, что случилось.
К назначенному времени пришёл ветврач. Сделал Дозору два укола анестезии. Третий решающий, для остановки сердца. Похоронили его тихим летним утром под раскидистой яблоней – крымкой сняв ошейник, чтобы Там его душа обрела истинную свободу.