Глава 15. Целеполагание и мышцы
1.
- Уверен, что готов? – дурашливо нахмурился Позднолег.
- Не томи уже, - попросил Антон и потянулся к ручке двери.
- Может, все-таки благая лень во славу себя? А, что скажешь, царь горы на вершине мира? – настаивал Позднолег. – Неужели надоело?
- Опостылело, - неожиданно для себя самого понял Антон.
- Это за неделю-то? – не унимался проводник. – Может, ты просто во вкус не вошел? Чего душе не хватало? Все под рукой: плед, диван, тапки. Книги, мама, бутерброды. Друзья в скайпе, игры в компе, девчонки в смс. Думаю, мама даже пиво бы принесла. Ну, если умеючи попросить. А просить ты умеешь.
- Дай пройти, - с некоторой жесткостью сказал Антон.
- Подумай, - искушал Позднолег. – Лень – это же наше все. Можно сказать, ментальная черта. Чем не жизнь Емелей на печи, Антоном на диване? Школу ты и так окончишь. Сколько там до выпускного осталось? Месяцев пять? Шесть? Отец и мать поддержат, пристроят в институт по твоему выбору, а потом и работу найдут. Будешь каким-нибудь аналитиком у Нестора Ивановича на новостном канале. А то и путешествовать отправят – разума по миру набираться, образования разные новые получать. Не так ли раньше в дворянских гнездах поступали отцы семейств со своими сыновьями?
- Отцы семейств раньше сыновей сызмальства к полкам приписывали, чтобы те уже лет в семнадцать корнетами в строю гарцевали, - насупился Антон.
Юноша теперь стоял перед дверью, переминаясь с ноги на ногу, чтобы согреться. Он больше не предпринимал насильственных попыток пробиться через стражу в лице лохматого гида. Где-то за спиной продолжал резвиться с куропатками маламут Ерофей, даже не думая вновь по-фейски одухотворяться. Пронзительно пел январский ветер, и зверем, и дитятей гуляя по пустым помещениям одноэтажного недостроя.
- Корнетами? – присвистнул Позднолег. – Впервые слышу. Что за зверь? Труба какая-то? Или рогач? В древности корнами рога называли. Помнишь, у Моисея два корна было, когда он с горы Синайской спускался. Их еще Микеланджело изобразил светозарными лучами.
- Нет, точно не рогач, - невольно улыбнулся Антон. – И не только труба. Хотя и труба такая есть, типа полкового горна. Или корна? Может даже в форме рога. А так - это младший чин офицера. Происходит от слова «знамя» на каком-то языке европейском, не помню. Получается «знаменосец», что ли.
- У нас тоже похожее слово есть, - вспомнил проводник, - Хоругвь, знамя. Хоругвь – корнет, - посмаковал Позднолег, даже закатив глаза от удовольствия. – Да, созвучие есть. Люблю слова сравнивать. Все языки от одних корней. Как и мы, духи, с вами, людьми, - значения и формы разнятся, а суть одна. Знаменосец, говоришь?
Антон кивнул.
- Это тот, - продолжил Позднолег, - кто знамя в бою несет, кого лучше всех видно и в кого поэтому первая граната прилетает? Незавидная роль. С одной стороны – герой, с другой – чин-то самый младший, ты же сам так и сказал. Рядовые знамя видят и к нему тянутся. А те, кто знамя рисовал да корнету в руки вставил, сидят где-то в тени, корнетов в самые пекла шлют и шампанское попивают. Нет. Это точно не твое. Тебе еще к Венере добираться. Тоже путь не легкий, тоже в пекле можешь оказаться. Тем более, чую я, что у тебя значительные проблемы с этим образовались.
- Какие? – уточнил Антон, хотя и сам догадывался.
- Да потому что стал ты из двери в дверь без толку прыгать, - резанул Позднолег сермяжной правдой. – Как заяц по кочкам. Да и у того цель есть – от охотников спасаться…
При воспоминании об охотниках Позднолег занервничал, зыркнул из стороны в сторону – Антону даже показалось, что как-то затравленно. Но Позднолег тут же собрался и вернул себе важный вид, надлежащий высокому званию проводника по миру Дверей. И продолжил:
- Мне как гиду обидно. Вот представь, пришел ты в музей на экскурсию, гид для тебя старается, от экспоната к экспонату водит, а ты глазами скользишь по раритетам, а сам о своем думаешь. Или того пуще, наушники надел, и даже сопроводительную лекцию мимо пропускаешь.
- Я все понял, - заверил Антон. – Все слушаю, ничего мимо не пропускаю.
- Сформулируй! – потребовал Позднолег.
Антон замялся, нужные слова в голову не приходили. Что же именно главное, существенное упустил он, чем теперь так раздосадован зверек Позднолег? Но учитель пришел на помощь своему ученику.
- Вот скажи мне, брат мой: если человечеству недостает еще цели, то, быть может, недостает еще и самого человечества?
- Снова Ницше? – угадал Антон.
- Ну, уж точно не Кант! – развел ручонками проводник. Фонарь качнулся и притих, чуть не погаснув на ветру. – Хотя доля критики в этом точно есть. Как там у тебя дела с целеполаганием?
- Школа, выбор специальности, вуз, - уныло перечислил Антон. – Пока, честно говоря, никак.
- А говорить нечестно вообще не стоит, - нравоучил Позднолег. – Если хочешь сказать нечестно, лучше промолчи. Так раз с целью пока никак, может, и не попремся за седьмую дверь? Отчая забота, лень да теплая жизнь?
- Это не мое королевство, - упрямо решил Антон. – Буду создавать свое, не полезу на чужой трон.
- Эх, ни я в тебе не уверен, ни сам ты… Поспорил бы я дальше, но не могу, - сдался наконец Позднолег. – Видишь, где мы? В поле. А мое царство в междудверье. Спасибо фею Ерофею – видишь, бегает, сказочное пространство создает, от чужого глаза оберегает.
Антон видел, как носится кругами его огромный маламут, но был абсолютно уверен, что это обычные собачьи забавы. А вон оно как: создает да оберегает… Заботливый феище!
- Проходи, - дозволил проводник, и Антон послушно потянул за ручку межкомнатной двери, невесть как встроившейся в кирпичный оскал необлицованной постройки…
2.
Шагнув за порог, Антон упал. Упал и покатился вниз по склону. Даже не покатился, а как-то заскользил – сначала вперед головой, но потом, через бок, удалось перевернуться на спину и подставить склону мягкое место.
Тут же пришли на память притчи Позднолега о горных хребтах и вершинах, о кратчайших путях и длинных ногах, о склонах и долинах, о прыжках и падениях, о были и небыли, о сказке и обыденности. Не вышло из Антона царя горы. Сорвался. Оказался недостаточно большим и рослым. Ницше и Позднолег скривились бы презрительно и недовольно.
Что ж, решил Антон, так ему и надо! Залежался на диване под теплым пледом. «Длинные ноги», которыми скакать бы с вершины на вершину, перепрыгивая через бездны, сникли и завяли в домашних тапочках. Разве можно говорить «сникли и завяли» о ногах? Наверное, можно. Некоторые, вон, вообще своим ногам письма писали.
Что за глупые мысли лезут в голову, когда катишься на заднице вниз по склону горы! И ведь все эти нити скачущих нейронов мозга успевают запутаться в волшебный клубок за считанные секунды. Жизнь, конечно, перед глазами не проносится, а вот аналитические способности стираются напрочь, уступая место лепету памяти вперемешку с воплями паники.
И вот в эти дикие голоса вдруг вмешался другой голос, совершенно неожиданный в этом падении-скольжении, но зато родной и знакомый.
- Антооон! Я тууут, Антооон!
Еще миг, и Антон уже сидел, все еще переживая свое свержение с трона царя горы. Рот, нос и уши были полны снега, ноги ныли в икрах, руки – в запястьях. Ушибленный копчик болел, но терпимо. Снег забился между капюшоном куртки, но за шиворот не попал, благодаря гольфу с горлом под самый подбородок. Снежный сугроб, собранный телом при скольжении, вначале замедлил, а после и вовсе остановил движение вниз.
Снег ослепляюще сиял на солнце, но глаза Антона были надежно защищены тяжелыми желтыми очками, больше похожими на маску для подводного плавания. Голова так же не пострадала – ее прикрывал обтекаемый шлем. Руки в облегающих массивных перчатках сжимали изогнутые палки.
- Я тут, - повторила мама, лихо виражируя и вздымая брызги снега, - остановившись у полусугроба, в который превратился ее сын. – Руки-ноги целы? – Нина приподняла лыжную маску, чтобы удостовериться, что сыновья сборка полная, не рассыпалась на части.
- Порядок, - ответил Антон. Он думал о другом: какой год на дворе? Закончил ли он уже школу? Поступил ли в институт? Вряд ли – дверь-то была только седьмая, не десятая. Тогда что это за зима? Та же, что была?
- Шея? – продолжала проявлять заботу Нина. – Нос?
- Порядок, - повторил Антон.
- Тогда я быстро вниз, твои лыжи догонять, - Нина вернула лыжную маску на место. – Сам по чуть-чуть, ножками, - предупредила. – Наверх лыжи тащить не буду. – И умчалась лихим зигзагом.
Антон встал на тяжелые от налипшего снега ботинки, поприседал, чтобы проверить целость конечностей, отряхнулся от снега и побрел маленькими скользкими шажками вниз по склону, опираясь на изогнутые горнолыжные палки.
Уже вечером, в местной колоритной колыбе – разновидности ресторанчика, где дым от центрального очага уносился в открытое небо через большое отверстие в крыше, уносился вместе с ароматом шашлыка, жарящихся сосисок и свиных ребер – за стаканчиком парящего глинтвейна в разговоре с мамой Антон получил ответы на интересующие его вопросы.
Когда Антона подняли с дивана и отправили на прогулку с псом, мама и папа устроили маленький и быстрый семейный совет. В несколько ёмких, но согласных реплик было решено, что с этим надо что-то делать. Под «этим» подразумевались лень, безделье и расслабленное состояние Антона. Молниеносно было решено отправляться в горы.
Поскольку отцу работа бы отсутствия не простила (да и надо мужчине отдыхать от семьи, чтобы не забывать про мужскую перед семьей ответственность), делегатами в царство сияющих вершин и огромных сосен-смерек были назначены Нина и Антон. Билеты были куплены «вот прямо на завтра». Конечно же, билетов за один день на горнолыжный курорт в горнолыжный сезон не найти нигде, но для Нестора Ивановича не было никаких неразрешимых вопросов. Иногда у Антона складывалось впечатление, что есть в отцовском общении с миром людей и предметов что-то магическое.
И вот они здесь – очнувшийся ото спячки сын и веселая, раскрасневшаяся от мороза, глинтвейна и мужского внимания мать.
Дни отдыха в горах («наплывшие» немного на учебное время) пролетели незаметно, но, как выяснилось, это было не единственное решение, принятое тогда на вечернем совете. Продолжение следовало. На Старый новый год Антон получил в подарок… абонемент в тренажерный зал и личного инструктора в нагрузку.
И хоть первый месяц занятий, почти ежедневных, с перерывами на уроки, обед и гуляние, прошел в муках, ко второму месяцу Антон вошел во вкус. Он обнаружил на своем теле изменения, которые позволяли с еще большим удовольствием озирать себя в зеркале. Хотя и до этого Антон особо себя не бичевал и самоедством не страдал. Плечи стали заметно шире, бицепсы округлились, а трицепсы, которых раньше и в помине было не сыскать, теперь гордо проявлялись на положенных местах.
Антон стал больше времени проводить у зеркала. Потом еще больше. И еще. Девушки, которые и ранее не обижали юношу вниманием, теперь интересовались им еще сильнее, он ими – значительно слабее. Зачем? Ведь лучшая девушка – это штанга, а захочешь сразу двух – так есть гантели. Кстати, в доме – благо, что место позволяло, - появились и штанга со станком, и наборные гантели, и даже скамья Скотта.
Нужно признать, что не только девушки отошли на второй план. Книги тоже были забыты. Практически абсолютно. Из книг остались только учебники, и то лишь по необходимости. Мышечный каркас креп, мышечная масса росла, разум коснел, интеллектуальный потенциал падал. Где-то прибывало, где-то убывало. Против фундаментальных законов не попрешь. Если ты, конечно не Нестор Иванович, фей Ерофей или зверек Позднолег.
Время близилось к лету, к экзаменам, к выпускному.
В один из томных кроссфит-вечеров, когда Антон, оставшись один дома, душевно общался со своим железом, – а происходило это в подвале дома на Кисельной, 8, – в углу, в самом темном углу, в том, где стояли самые лучшие папины вина, раздался шорох. Мыши в доме иногда появлялись. И даже сколопендры, длинные и неприятные, появлялись тоже. Антон взял небольшой гантельный гриф и, не без опаски, заглянул в винный погребок.
Шорох стих, но звук остался – темный, даже черный звук, похожий на шипение. Из-под винной стойки просочилась маслянистая лужа. «Если это потекло вино, - подумал Антон, - да еще в том, коллекционном углу, разговор с отцом предстоит суровый».
Лужа булькнула раз, другой, покрылась пузырями. Пузыри вытянулись, потянулись к Антону тонкими конечностями, которые на глазах превращались в лапки, в лапы, в клешни, в щупальца… Шипение превратилось в вой. Голова этого создания все еще была не видима – застряла меж пыльных бутылок. Антон понимал, что нужно бежать, но так и застыл в ужасе мускулистым истуканом с полуторакилограммовым гантельным грифом в правой руке.
И тут маленькая ручка легла в свободную мокрую от пота левую руку юноши. Антон вздрогнул, вышел из оцепенения.
- Беги, идиот! – почти прорычал Позднолег. – Беги! Дверь за спиной!