Живот скрутила жуткая боль. Опять язва, зараза, открывается. Неймётся ей, паскудине. Хватанул вчера лишнего. Пантелеичу повезло, кто-то холодца выбросил приличный лоток и салат оливье в пакете. Вот они у костерка и умяли всё подчистую, хлебнув немного пивка, добытого за сданные бутылки.
Сегодня Рождественский сочельник. Ноги сами принесли к родному дому.
Когда-то он в нём родился, потом женился, потом развёлся. При родителях всё шло гладко. В ночь под Рождество такая благость душу наполняла, что всякие беды пред ней пасовали.
Стоял, смотрел на окна родные, за которыми жили теперь чужие люди, коим он когда-то был мужем и отцом. Всё рухнуло после потери им работы. Бегал, резюме разносил, а никто не брал. Старик, аж пятьдесят тогда стукнуло.
Жена чужой стала, дети буками по квартире ходили. Чем дальше, тем хуже. И он спасовал перед натиском бед, попивать начал на случайно заработанные деньги. Всё рухнуло. Взашей из родительской квартиры вылетел, разведённым и без прописки. Пятый год бомжует. Стороной не то что двор, а и район обходить стал, чтобы не узнал никто. Но сегодня потянуло, будто кто позвал.
Сел на детской площадке, смотрел на людей, туда-сюда шмыгающих. Кого-то узнавал, но больше новенькие были. Одна старушенция направилась от подъезда прямо к нему с пакетиком в руках. Подошла. Он сразу её узнал. Соседка по площадке, Семёновна, ей поди уже восемьдесят стукнуло. Смотрит на него глазками слезящимися, а потом ручонками как вскинет.
- Никак ты Петя, из квартиры соседней! Гляжу в окно, сидит человек, видно из бомжей, вот и вышла милостыню подать. Эка, как тебя жизнь-то опустила! А ну, вставай! Пошли, отмоешься, у меня и одежонка чистая есть, от мужа ещё осталась. Умер, свет мой ясный, сегодня ровно год. Детей бог не дал, но прожили душа в душу более полувека. Да ты помнишь его, вы же тёзками были! Квартира у меня двухкомнатная. Поживёшь, пропишу, может дворником устроишься, ты же молодой ещё. Болею я, Петенька, врачи говорят и полгода не проживу. А мне её, квартиру-то, не утащить на тот свет.
Он шёл за ней следом, опустив голову, чтоб ненароком никто не признал, особенно дети и жена. Семёновна шла впереди, на площадке махнула рукой в сторону его бывшей квартиры.
- Теперь там другие живут. Твои разменяли квартиру на две. Тонька твоя с дочкой жили, но полгода как не стало Антонины. А сын продал свою квартиру и уехал куда-то. Лаялись они каждый божий день, что собаки, грызли друг друга.
Дав ему всё чистое, Семёновна вынесла его одежду в мусоропровод. Он взял ножницы и обрезал свои лохмы, а потом сбрил остатки волос бритвой дяди Пети. Под горячей струёй воды чувствовал, как наполняется его душа благостным настроением.
Права Семёновна, - думал он, - не заканчивается жизнь в пятьдесят пять лет. Он ещё поборется за право жить. И Семёновну до конца её дней беречь будет. Клавдия Семёновна с мужем каждый Рождественский сочельник гостями у родителей бывали. Счастливое было время...