4. Новые времена
Пётра Николаевича Артамонова единогласно считали главным в их рабочей ячейке. Говорили, что он давно уже большевик. Даже в тюрьме сидел не однажды. Видел самого товарища Ленина. Рассказу Прохора о делах в деревне из Глафириного письма, он не удивился.
-Так по всей стране, мужики. Секретарь нашей партийной организации товарищ Нелюбин рассказывал. Предупреждал. Делят и запахивают земли, режут и угоняют скот, громят и жгут усадьбы, ломают и захватывают орудия, расхищают и уничтожают запасы, рубят леса и сады, чинят убийства и насилия. Виноваты эсеровцы, они призывали деревни «брать землю». В июне проходил Съезд крестьянских депутатов. Крестьяне согласились с Временным правительством, что «окончательное решение земельного вопроса должно дать Учредительное собрание», но потребовали будущей передачи всей земли крестьянам без выкупа.
Раздали землю крестьянам. А теперь Министр продовольствия приказал «взять в деревне хлеб». Вплоть до применения оружия. Так что сейчас в деревне будет «война». Не каждый добровольно будет прощаться с выращенным зерном. Не удивляйтесь, если кого-то из нас партия большевиков направит в деревни решать эти вопросы.
После этого понеслось… На заводе у них готовилось наступление, защищая свои права. В обороте стали «керенки» без твёрдого обеспечения. Инфляция обесценивала заработанные деньги, ухудшалось снабжение, чувствовалось - на пороге голод. Ввели карточки на необходимые продукты. Экономические требования перемежались с политическими. Дни неслись за днями.
Каждый раз планировал Прохор съездить в Демьяновку. Но какие-то дела останавливали. Глафира писала письма. Иногда вскользь что-то про Ульяну.
В октябре случился переворот. Октябрьская революция семнадцатого года. Та самая, которую потом семьдесят лет прославляли и которой восхищались, радовались этому величайшему событию. Говорили, что после революции жить стало намного лучше, не стало богатых и бедных. Все стали советскими, все равны. Об этом писали книги, сочиняли стихи, пели песни, ставили фильмы, изучали в школе по учебникам истории.
Как и предполагал Пётр Николаевич, деревенские жители не только получили право распоряжаться землёй, но и своей продукцией решили распоряжаться по своему усмотрению и цены свои устанавливать. Правительство поняло, что земельный и продовольственный вопрос вышел из-под контроля.
В деревнях организовались Советы, которые поддерживали крестьян. В стране назревал голод, в городах выдавали хлеб по карточкам. В деревню устремились самозаготовители. Главной фигурой на рынке стали мешочники. За спекуляцию продуктами ввели особую борьбу, вплоть до расстрела. Союз рабочих и крестьян в борьбе против капиталистов и помещиков перерос в открытую борьбу. В восемнадцатом году запретили частную торговлю хлебом, объявилась борьба со спекулянтам. Для борьбы с мешочниками выставляли заградительные отряды. Из городов, с заводов и фабрик направили в деревню вооруженные отряды рабочих для изъятия излишков хлеба. Им в поддержку создали специальную продовольственную армию при военкоматах.
В деревне создавались Комитеты бедноты. Часть изъятого хлеба отправлялась в город, а часть распространялась среди деревенской бедноты. Комбеды, можно сказать, отстранили Советы крестьянских депутатов от власти.
В городе продолжалась политическая борьба между эсерами и большевиками. Состоялись съезды и Учредительные собрания, принималась первая Конституция РСФСР.
Но всё это проходило уже без Прохора Еремеева. Его вместе с другими рабочими направили в деревни на борьбу с кулачеством. Прохор попал в Зареченский уезд, в свою волость, в которую входила его Демьяновка и все окрестные деревни, которых насчитывалось около пятнадцати.
Деревни были уже не те, что два года назад. Много сгоревших домов, никто не решался строить что-то новое на этих местах – головёшки заросли бурьяном. У домов не стало порядка, всё раскидано и разбросано, многих семей не стало. Куда уехали? В их домах жили другие. Деревенская улица опустела. Не только взрослые, дети старались быстренько прошмыгнуть и спрятаться в своих домах. Не стало гуляний, люди боялись быть гостеприимными и хлебосольными. В деревне появилась злость и подозрительность.
Советы были уже созданы. В их, Демьяновке, председателем был Фёдор Косолапов, муж старшей сестры Кристины. В Лежнёвке - Игнат Пантелеевич, бывший староста. В Селяниновой - Пантелеймон Селянинов. Избирали людей уважаемых.
Прохор за эти два года, что жил в городе, возмужал. Не тот уж парнишка, которого били когда-то на Масленице. Стройный, крепкий, широкоплечий, уверенный в себе. Кожаная тужурка и картуз, курчавый тёмно-русый вихор лихо завивался и тянулся к козырьку. Когда хмурил брови, а это случалось всё чаще, между бровей пролегала тоненькая морщинка. Въезжая в деревню на своём вороном коне по кличке Гончий, подгоняемым хлыстом с резной ручкой, он вызывал страх не только у взрослых, но и у детей. Даже Игнат Пантелеевич робел перед товарищем Еремеевым, посланным Зареченской партийной организацией для наведения порядка в их деревнях. Это не какой-то там Прошка Еремеев из Демьяновки.
Прохор предложил составить списки богатеев и решить сколько хлеба, мяса, яиц, молока и масла будет взиматься с каждого из них. Долго обсуждали и спорили, записывать или нет в богачи Пеньковых. Многие бедняки поднялись за последние два года. Крепкие хозяйства, боясь расправы, продавали по дешёвке дома, коней, плуги и сохи, уезжая подальше от деревни. Такие как Пеньковы, воспользовавшись тем, что в прошлом году с выгодой продали хлеб и что-то выручили, скупали кто что предложит. Рабочих рук в семье хватало – сыны подросли. Ещё несколько семей в каждой деревне были такие. Бедными оказались в основном те, у кого погибли на войне кормильцы. Или остались инвалидами ещё с той, Отечественной, 1914 года. Работать не могли, а детишки рожались ежегодно. Семья многодетная, а землю обрабатывать некому. Или дезертиры, которые побросав оружие, бежали с фронтов уже этой, гражданской, по домам. Но земля была уже расхватана и поделена.
Ещё Прохор предложил срочно избрать Комитет бедноты. Сверху торопили. Сроки поджимали. Комбед должен работать. Для удобства решили разделиться и работать совместно на пять деревень. Меньше время на переезды будет уходить. К уже известным нам деревням прикреплены были Берёзовка и Струёвка. Из каждой деревни в Комитет бедноты было избрано по три человека. А совместно их было пятнадцать. Были случаи – все вместе ходили по домам, а когда и меньшим количеством справлялись.
Первый обоз с конфискованным хлебом отправили в уездный город. Сопровождающими были братья Тимофеевы, Саранцев Федот и двое мужиков из Берёзовки. Плакат «Хлеб - городу» красовался на первых санях.
Всё хорошо. Но что-то кошки скребли на душе у Прохора. «Может что-то не так я делаю?» Но нет, всё правильно. В кармане у Прохора была депеша от самого Ленина. Вождь большевиков призывает в бой с кулачьём.
В ней был призыв: «Насилием – на насилие! Оружием - на оружие!»
1. Повесить не менее ста кулаков, богатеев.
2. Чтобы народ это видел.
3. Опубликовать их имена в газетах и в листовках.
4. Отобрать весь хлеб.
5. Найти на местах людей потвёрже.
6. Сделать так, чтобы народ знал, боялся и трепетал.
Прохор свято верил своему руководителю большевистской организации завода товарищу Артамонову, свято верил в Революцию и в товарища Ленина. То, что говорили они и к чему призывали - единственно правильное решение. Только революция поставила на место богатеев, таких как Брусницын Илья Григорьевич. Только благодаря ей он теперь сможет посвататься к Ульянке.
Но что-то мешало ему это сделать. Может дела?
Комитет бедноты во всех деревнях избирался сходом. Прохор лично сам присутствовал на всех собраниях. На это новое дело не каждый мог решиться и просто отказывались. Тут выступил вперёд Федот Саранцев. Сам предложил свою кандидатуру.
-Я и есть беднота, - стучал он себя в грудь. – Вы кого предлагаете? Афонина Стёпку? Да у него полные амбары. У него земли больше моего в пять раз. Мишку Лежнёва предлагаете? Да он же первый дезертир.
-А ты не дезертир? – кричала ему Мишкина жена.
-Я больной. Меня в Армию по закону не взяли.
-Ну тогда давайте Федота изберём в Комитет бедноты, - предложил Игнат Пантелеевич.
А Прохор промолчал, если людей потвёрже надо найти на местах - пусть будут такие как Федот – злость в нём есть.
А потом все проголосовали за братьев Тимофеевых. «Ну этих уж зря, -подумал Прохор, - эти голь не из-за нужды, а из-за пьянки. Ну ладно, пусть будут. Эти завистливые, толк от них будет. Все амбары вычистят у богачей. Есть конечно бедные, но они какие-то серые, спокойные, им так ладно и эдак ладно. Надо сюда злых, крутых мужиков. Вот и Ивана Золотарёва выбрали. Он известный драчун в округе. На Масленицу тогда первый налетел.»
По такому же принципу избирали и в других деревнях.
Первыми Комитет бедноты начали сбор зерна с деревни Селяниновой. Там всё прошло спокойно. Никто не хотел связываться с ними. В Берёзовке и Струёвке тоже. А вот в Лежнёвке Комитет бедноты с вилами вышел встречать Григорий Пеньков.
-Не отдам, сказал не отдам. Не для того я ишачил весь год и всю свою жизнь, чтобы задарма отдать пьяницам и лентяям.
За ним выскочила жена и дочь Дуняша. Плакали и уговаривали отца подчиниться. Братья Тимофеевы скрутили ему руки и, выхватив вилы, наставили на грудь. Вмешался Игнат Пантелеевич:
-Вы что, робя, нельзя так. В тюрьму захотели?
-Мы Комитет бедноты. И эти зажравшиеся должны нам подчиняться.
Тут подоспели Никита и Семён, сыновья Григория, подняли отца и повели в избу. Спорить с комитетчиками не посмели. Лишь вслед им кричали проклятия.
В доме Степана Брусницына тоже был скандал.
-Вы отца моего сожгли, дерьмо бедняцкое, матери мы лишились. Вы обобрали нас до нитки. Что ещё хотите? Мы работали весь год, с поля не вылезали, а вы песни пели по деревням, а теперь фигу вот вам.
Завязалась драка. Жена и сестра уговаривали уступить. Опять только благодаря Игнату Пантелеевичу да Фёдору Косолапову, председателю Демьяновского сельсовета, смогли договориться на небольшую часть зерна. Степан уступил.
Были и ещё скандалы. Не торопились люди сдавать хлеб. А потом пришла депеша сдавать яйца, масло и мясо. Опять были драки и проклятья.
Ночью сгорел дом Федота Саранцева. Все решили, что кто-то расчитался за все его злодеяния. После этого он стал лютовать больше обычного. Неделю назад Федот сговорился с Комитетом бедноты и ночью вышвырнули из большого пятистенка Сыромятовых, а сам со своей семьёй поселились в нём. Федот уверял, что имеет на это право, так как сам лично слыхал, как Силантий Сыромятов кричал, что отольются им его слёзки. Вот они и устроили пожар. Пусть теперь на улице живут.
Прохор почти не бывал дома. Он разъезжал по уезду, по всем деревням, собирал информацию, отвозил и сдавал государству продуктовые обозы.
То, что происходит в деревнях, докладывали ему председатели Советов.
-Прохор Еремеевич, так дела не делаются в конце концов. В старые времена богачи и помещики так не лютовали, как наш Комитет бедноты. Надо заставить их вернуть дом Сыромятовым, – сказал Пантелеймон Селянинов.
-А у нас в Лежнёвке они вообще самоуправствуют. Вчерась к Брусницыным пожаловали Тимофеевы и Саранцев. Данилка Тимофеев за себя сестру Степана, Ульяну, сватал.
-Ульяну?- воскликнул Прохор. –И что она?
-Она отказала, так он дал ей три дня сроку, сказал, не согласится - сожжёт дом Степана и её силой увезёт.
Прохор нахмурил брови. Долго молчал, о чём-то думая. Потом стукнул кулаком по столу. Столешница раскололась надвое.
- Никита,- крикнул он рассыльному Демьянинского Совета. - А ну мчись в Лежнёвку. Из-под земли достань мне этого Данилу.
Не прошло и полчаса, Данил Тимофеев стоял перед Прохором и председателями, собравшимися на совещание.
- Ты что здесь устраиваешь, подлец ты такой! Комитет бедноты! Не через чур ли ты о себе возомнил? Тебе уже председатель Совета не указ? В то время как страна борется с интервентами, кулачеством и чуждыми коммунистической партии элементами, ты сводишь личные счёты! Кто тебе разрешил устраивать самосуд и выгонять Сыромятовых? Кто тебе разрешил самоуправствовать и насильно сватать за себя девиц?
- Да понятно, Еремеич, к чему ты клонишь. За тебя-то Улька не пошла, вот ты и бесишься. А за меня пойдёт!- скривился Данил.
- Молчать! Поганец! Я не собираюсь здесь сводить личные счёты. Но если хоть один волос упадёт с головы Ульяны Брусницыной - тебе не жить! Я сам с тобой расправлюсь.
-Да ладно. Ладно, Еремеич, я ж так, - смирился комитетчик.
Председатели разъехались по домам, а Прохор с Игнатом Пантелеевичем ещё долго сидели в Совете, курили и размышляли о дальнейших действиях. Прохор рассказывал как дела в уезде и в волости, что на фронте, что рассказывают большевики уездной партийной организации. В стране сложно жить стало. Но отступать нельзя. Сейчас главное для них - продовольствие для города. В городе тоже свои проблемы.
-Прохор Еремеевич, мой тебе совет - сватай Ульянку. Не верю я этому Данилу. Нету в нём ничего человеческого. Я ведь людей насквозь вижу. Чего недоброе затеет. Глядишь и пойдёт девка-то за тебя. Это ведь Илья тогда не дал. Моя Лизка дружила с ней в ту пору, говорит, Ульянка грозилась из дому убежать. Лизка всё трещала, что тоже как и Уля замуж только по любви пойдёт. Да и я тогда видел как она на тебя смотрела. Помнишь Масленицу?
-Помню. Не смотря ни на что, хорошие были времена, весёлые. Глядишь и Илью Григорьевича я бы уговорил, хотел денег заработать, в город уехал.
Посидели, помолчали. Каждый думал о своём. Жизнь соединила двух людей, которые, казалось, совсем недавно, были по разные стороны. Игнат Пантелеевич взрослый мужик, дети у него ровесники Прохору. Высокий, рослый, не в пример другим односельчанам, не носил бороды, в чистой, вышитой руками рукодельницы - жёнушки, косоворотке, он в свои сорок лет выглядел почти ровесником Прохору. Всегда считался зажиточным и уважаемым. Старостой был много лет в Лежнёвке. Были всякие старосты в деревнях, кто-то и для себя выгоду в той должности искал. Но к Игнату шли за советом, он делил и успокаивал спорщиков и следил за порядком. Он не завидовал более богатым, не любил сводить личные счёты, старался всегда и во всём быть справедливым. Прохор ему нравился. Правильный парень. Он ещё тогда, в Масленицу заприметил его. Пожалел. Несправедливо парня обидели. Никогда бы не подумал, что судьба сведёт их вместе.
Прохор долго размышлял где бы ему свидеться с Ульянкой. Не стало праздников и гульбищ, негде молодым встречаться. « А может где и встречаются, да я не знаю. Видно уж немолодой, –улыбнулся он сам про себя. - Быстро же молодость пролетела. А всего-то двадцать три. Может с Глафирой поговорить? Она должна знать. Девка-то вон как выросла за эти годы. Уезжал, была подростом голенастым, а сейчас – девушка с длинной русой косой, и статная стала, куда худоба делась? И с лица красивая. Вот так сестрёнка!»