История

История
(литературный сценарий)


Звучит «Храните долго тайну эту…» в исполнении Хвостенко с «Аукцыономъ».
Бледно-желтое восходящее над зеленой линией солнце.
Город: кругом зелень; чуть ниже солнца, среди зелени – оконные проемы, крыши, стены многоэтажек; ниже – свежепобеленная стена церкви; еще ниже угадываются деревянные домики.
Улица: влажные тени, огромные лужи, стволы тополей и деревянные дома среди полудиких яблонь, слив и вишен, за высокими дощатыми заборами, кое-где уже рухнувшими и замененными на штакетник или на сетку, а то и вовсе неубранными, гниющими среди травы и кустарника.
Затемнение.

Выгоревшая трава, битые кирпичи, пыль, гравий, осколки бутылок, разноцветные обертки, смятые пластиковые баллоны, пивные жестянки, стоптанная туфелька, презерватив, прочая мелочь. Шуршат велосипедные шины и тарахтят спицы. Надрывается девочка: «Леш, Леш, отдай!», и сразу – рыдания. Время от времени раздаются глухие удары, будто где-то далеко заколачивают сваю. Перекрикиваются мужчина и женщина, эхо гулкое, потому слова можно разобрать с трудом: «Женька где? – В гараже, а что? – Да у меня к нему дело… Что-то его вчера не видать было? – На пиле возились. – А, ну ладно... а мы вчера тут душевно посидели…». Старушечья скороговорка поначалу и вовсе без слов, голоса разные, прорывается: «магазин», «а у Кати», «муж еейный». Говорок все ближе: «Пошла я помаленьку, а то тут с вами совсем заболталась, еще Гошу кормить надо». Ноги сидящих женщин: пара – в коричневых демисезонных полуботиночках на босу ногу; пара опухших – в шлепанцах и шерстяных носках; вплотную к железной ножке скамейки – пара в приличных когда-то, сильно заношенных бежевых летних туфельках (именно такая и валялась в пыли на улице).
К ножке скамейки подкатывается футбольный белый с черным мяч. Крик: «Э, тормоз, долбаны, давай!».
Пыльная, каменистая площадка, молодые люди, явно подвыпившие, и пацаны играют в футбол. Ворота – вкопанные железные трубы без перекладин. Кругом – мусор.
Парень в полосатой майке a la «Ювентус» подбегает к мячу и пытается красиво, без подработки, с разворота навесить его в поле, но попадает по ножке скамейки. Мяч катится обратно к играющим, пацан прыгает на одной ноге и воет, потом садится. Почти все смеются.
Мяч еле катится.
Пацан сидит на земле и пытается снять кроссовок, по лицу видно, что ему очень больно. Шипение старушек: «Чего, другого места нет?! Здесь отдыхают, а они мяч пинают куда не глядя. – «А им то что? Хоть голову тебе снесут…И эти бугаи с ними! Дела у них нету!».
Мяч опять в игре. Парень лет двадцати, коротко стриженый шатен, довольно высокий и плотный, к тому же заметно пьяный, путается в ногах, пытаясь финтануть, падает; все останавливаются, смеются Упавший и кто-то за кадром вскрикивают почти одновременно:
А, ё!
О, блин, Дрон, ты лучший!
Еще кто-то: Чего разложился? Ты попкой повернись!
Все реплики беззлобны; Дрон поднимается, намеренно повернувшись к смеющимся пятой точкой и, слишком широко расставив ноги, падает на колени.
Первый: Кинь, кинь мячик – я ему по яйцам приложу!
Дрон: Поклюй, пидорчук!
Он медленно поднимается, вертит задницей перед приятелями, смеется. Игроки стоят кто где, их лица против солнца видны плохо, у края поля появляется женская фигура.
Пацан: Играть будем?
Девушка приближается.
Дрон: Щас, штаны подтяну.
Он случайно поворачивается в направлении девушки и останавливается, девушка приближается, идя вдоль поля. Не то она – армянка, не то – азербайджанка.
Дрон: О, какая целочка и без охраны!
Еще кто-то: Да ну, курица с кривыми ногами, - девушка ускоряет шаг.
Первый: А ты чего, ее за ноги держал. Ладно, ладно, любишь черненькую полизать. Как она – кучерявая?
Девушка почти бежит, сгорбившись и подобравшись.
Еще кто-то: Сам попробуй, лизун!
Первый: А я б пожарил. На раз потянет.
Третий голос: Кир, смотри, как жопой крутит – это она тебе, догоняй, а то передумает, - Дрон бежит вслед за девушкой.
Первый: Я по воскресеньям чурок не трахаю.
В этот момент Дрон догоняет девушку, пристает к ней, но лишь ради продолжения игры.
Дрон: Дэвущка, дэвущка, вах, какой красывий! Сим-сим, отдайся! Разрешите с вами познакомиться, поручик Ржевский,   загораживает дорогу. – Пойдем, посмотрим мою лошадь.
Девушка опускает голову и пытается пройти.
Кто-то: Ладно, Дрон, оставь человека в покое!
По голосу заметно, что говорящему неловко. Дрон останавливается, смотрит в сторону говорящего, а девушка тем временем проскальзывает мимо Дрона и бежит прочь.
Дрон: Гюль-чатай, открой личико!
Он было поворачивается ей вслед, но, бросив реплику, возвращается к друзьям.
Третий голос: Не, пусть закроет.
Все стоят, забыв, чем занимались. Дрон пинает мяч. Мяч катится между почти неподвижными игроками. На скамейке недалеко от ворот сидят бабушки. Между домами – пустырь, весь в рытвинах, поросших редкой чахлой травой, а за пустырем – лес. Мяч не докатывается до конца поля, замирает.
Третий голос: Ну чего, пивка и купнемся?
Четвертый голос: Пошли.
Все взрослые довольно медленно, разбившись на группы, идут через дворы. Впереди Дрон с голым по пояс рыхлотелым и низкорослым блондином. Опять пыль, мусор новостроек, берег канавы. И берег и сама канава с коричневой протухшей водой завалены строительным и бытовым мусором. Через канаву в нескольких местах переброшены доски. За канавой – высокий модный забор, выкрашенный в цвет стоячей воды.
Блондин: Слышь, а чью Соловей тачку грохнул?
Дрон: Братан его вернулся…
Пронзительный визг электропилы перекрывает голоса, остаются только чуть слышный бубнеж, берег, канава.
Голос сзади: Вы куда? Пошли к трубе!
Орет кто-то, перекрикивая визг пилы. Дрон с блондином останавливаются, поворачиваются. Пила вдруг замолкает. Пыльная дорога отделена от строящихся по обе стороны коттеджей канавами. Вся команда свернула налево и уходит по такой же точно дороге, только более широкой. На этой дороге людей довольно много, они идут туда и сюда поодиночке и группками. В основном никуда не торопятся, много девушек, гуляющих парочками. Дрон и его собеседник направляются следом за уходящими приятелями.
Дрон: А они оба никакие были.
Блондин: Повезло, блин. И что теперь?
Дрон: Хрен его знает. Братан простит, на крайняк…
Вновь врубается пила. Дорога почти прямая, довольно далеко – обрыв, за ним – высокий кустарник, еще дальше торчат две трубы, и за ними – только небо. По дороге люди идут чуть не потоком в обе стороны. Вдоль дороги – высокие заборы, перед заборами кучи песка или кирпича, доски. У заборов сидят люди, в ворота приусадебных участков заезжают машины, выскакивают строители разных национальностей, машут руками, что-то кричат на непонятном языке, вкатывают или выкатывают тачки, вносят доски или вываливают в канавы мусор. Визг пилы сливается с общим гулом и тонет в нем. По правую руку открывается пустырь, в глубине его – девятиэтажка, перед ней – ларек. Вся группа направляется к ларьку. Ребята по очереди берут пиво. В хвосте очереди разговаривают двое: один широколиций и широкобровый, крупный нос заметно свернут. Одет парень в темную рубаху. Он гнусавит, но тембр приятен, и манера нетороплива. Его приятель – щупленький брюнет, он машет руками, все жесты мелкие, голос пронзительный и раздраженный. Он будто все время оправдывается, даже когда шутит. Лицо брюнета на редкость непропорционально: маленькие глазки, огромный рот, толстые губы, широкий, мясистый, расплющенный нос.
Широколицый: Джексон, ты в Москву когда?
Щуплый: В среду с утра.
Широколицый: До Клина подбросишь?
Щуплый: Вы чего, вообще, сговорились?! Сеструха тоже к своему звездатому в Клин!
Широколицый: Это кто?
Щуплый: А я что, знаю?! Прапор или трипор!
Кто-то за кадром: Во, какие пошли. Пригласим купнуться?
Широколицый и щуплый оборачиваются.
Кто-то еще: В такой жопке ты сам утонешь!
Мимо идут две девушки лет пятнадцати-шестнадцати, а может, и старше. Одна – худенькая, разряжена под куколку: светлая юбочка со сборками, желтенькая футболочка, жидкие обесцвеченные волосы, браслеты на худеньких ручках и каким-то чудом прицепившийся к жидким прядкам белый бант. Вторая – широка в бедрах, но была бы вполне фигуристой, если б не отвратительная осанка: сутулость скрадывает пропорцию талии и подчеркивает покатость широких плеч. Одета в черную футболку и светлые клеши с вышивкой, волосы черные, вьющиеся пышные, стрижка ей идет. Худая поворачивает голову к очереди и, ни на кого не глядя, бросает: «Гуляй, мудила». Парни смеются добродушно.

Котлованы, строящиеся коттеджи, берег. Берег крутой, вдоль него идет дорога, трава на берегу пыльная, деревьев нет, весь «пляж» в пыльной дымке. Отдыхающих много. Парни не торопясь раздеваются. Широколицый и щуплый заканчивают разговор.
Широколицый: Слушай, может, получится...Не охота в электричку…потом рассчитаемся… Захватишь?
Он расстегивает пару пуговиц на рубашке, но дальше не раздевается – весь ожидание.
Щуплый: Без проблем, на фургон положу и ремнями, чтоб не снесло! Устроит?! Я ж сказал тебе…
Он прыгает на одной ноге, стягивая джинсы, снимает брючину с одной ноги, наступает на брючину, останавливается и продолжает разговор, пытаясь стряхнуть вторую брючину.
Широколицый: Да ладно, внутри места нет?
Щуплый: Паленки под завязку!
Широколицый: Забей на сеструху – без трахаря обойдется. У меня дело…Ну не бесплатно же!
Щуплый: Ага, забей, а потом хая на месяц! Она с говном съест!
Дрон похлопывает по плечу раздевшегося приятеля.
Дрон: Игорян, сюда б ту телку, она б заторчала… Мужики, он точно на ту черную запал. Гамардьжеба, кунаков не трэба? Ты только свистни… Представляешь, вся черная, и сиськи и зубы. Во кайф – такую поиметь.
Игорь: Отвали, без сопливых скользко.
Игорь не собирается вступать в шутливую перепалку, поэтому говорит резко, не боясь обидеть, но тона не повышает.
Дрон: Не, мужики, вы заметили как он сразу: «Оставь в покое», «человека»?! А? Точно – запал мужик на черножопую!
Дрон раздражается ответом приятеля, он, вроде, и продолжает шутить, но уже запальчиво, вызывая на драку и беря всех в свидетели. Его однако никто не поддерживает, ребята один за другим исчезают за краем обрыва, их лица опять видны плохо, потому что солнце прямо над головой. Остается противоположный берег с тянущимся вдоль него газопроводом, густым кустарником, над которым возвышаются две заводских трубы; небо вокруг белесое; все уже внизу.
Голос Дрона: Макнем влюбленного джигита?
Голос Игоря: Сам пошел.
Плеск. Вскрик и новый плеск, смех. Выкрики: «А, блин, пусти», «Козел долбанный», «Больно же, мудила», «Живым не выйдешь». Смех, выкрики и все тот же унылый залитый солнцем пыльный пейзаж.
Затемнение.

Купавшиеся ребята подходят к домам. Трое, попрощавшись, сворачивают направо; во дворе, образованном тремя девятиэтажками, отделяются еще двое. Дрон с Игорем идут через двор. Игорь прихрамывает, но этот недостаток заметен мало – хромота уже «вросла» в походку. Молодые люди проходят детскую площадку посреди двора: песочница, вокруг которой все засыпано песком; рядом бетонная тумба-скамейка с деревянной решеткой вместо сидения; беседка, завалена мусором, по большей части   осколками, смятыми баллонами из-под пива, окурками, раздавленными стаканчиками, хотя попадаются и другие предметы: рыбьи хребты, пластиковые контейнеры, в каких продаются разнообразные дары моря, оплавленные кусочки полиэтилена или пластика и, конечно, эротические аксессуары. За беседкой – трое ломаных крашенных желтым качелей. В беседке, на бортике, сидит парень. По виду он немногим старше проходящих сейчас мимо беседки Дрона с Игорем, худ, довольно длинные темные волосы висят прядями. На парне грязная майка и черные джинсы, рядом с ним, на бортике, лежит тертая-перетертая косуха. Издали заметно, что сидящий пьян. Он выкрикивает: «Куда, сука, сидеть! Сидеть, я сказал! Понятно?! Ну чего, наркоманка, сука, куда собралась?! А?! Давай, давай!». Он бьет ногой женщину, которая сидит, скорчившись, на полу беседки. Бьет он, стараясь попасть женщине в голову.
Игорь: Э, Ник, кончай, я…
Ник: Ну!
Ник откидывается так, что чуть не падает. Игорь медленно подходит к беседке. Скорчившуюся женщину особо не разглядеть. Волосы у нее такие же, как у парня, на ней футболка с коротким рукавом, на руке, выше локтя, здоровый кровоподтек.
Женщина: Я писать, пусти, я только пописать,   умоляет, почти пищит женщина.
Ник: Писать? А, ну…   произносит парень одобрительно.
Женщина: Пожалуйста, я счас совсем описаюсь!   пищит женщина и пытается встать, но парень орет: «Куда, сука!» и бьет ее ногой. Женщина падает, вскрикивает, под ней растекается лужа. Парень ржет и валится через бортик. Подняться он не в состоянии. Игорь входит в беседку, но, увидев всю картину, останавливается, разворачивается, возвращается к Дрону и оба направляются к ближайшей парадной.
Дрон с Игорем заходят в парадную и прощаются уже на лестнице. Игорь открывает дверь и входит в свою квартиру. Почти под ногами, у двери в сортир,   шайка с грязной водой. Прямо у двери, справа, тумбочка с барахлом; еще дальше – полированный шкаф с прислоненным к нему велосипедом. Из дальней комнаты – «Сектор газа». Кухня напоминает скорее деревенскую: прямо у двери – большой посеревший холодильник, плита безнадежно загажена, рядом с ней, на столе,   сковородки и чугунок; напротив плиты, сразу за холодильником,   стол поменьше, а на нем навалены какие-то луковицы, все в земле; пол в липких пятнах, по углам – случайные вещи вместе с паутиной. Кухня на самом деле очень большая, но это не сразу замечаешь; как не сразу замечаешь дверь на лоджию: и дверь эта, и сама лоджия завешаны бельем.
Когда Игорь входит, мать появляется из ванной с тряпкой в руках и стоит так, пока сын проходит на кухню. Коридор узкий – Игорь с трудом протискивается между обшарпанной стеной и матерью, но она не делает даже попытки отойти. Мешает и дверь ванной, которая открывается наружу и перегораживает вход в кухню. Игорь уже сидит за столом, когда мать, наконец, бросает тряпку, при этом слышно, как скрежещет таз о дно ванной. Еще какое-то время мать стоит, уперши одну руку в бок, а другой опершись о дверь, потом проходит на кухню, достает из холодильника пластиковую коробку с чем-то воймиксоподобным, зелень, ставит все на стол, потом идет к плите, где стоят кастрюли со свежесваренным обедом, берет с сушилки тарелку, наливает суп, ставит тарелку перед сыном, приносит ложку.
Игорь: Привет, ма.
Мать: Чего так рано? Или всю водку в округе выжрали? К соседям бы шли заливаться!
Она раздражена, скорее, по привычке раздражаться. И тон, и поза, и реакция Игоря определенно говорят о том, что сцена обычна, иначе они и не общаются. Попреки матери нисколько не задевают сына. Он добродушно отшучивается или просто отмахивается, а она просто брюзжит, хотя и с чувством. Вообще-то театральность ей не чужда, говорить она любит и умеет. Даже внешность матери производит впечатление театральности: росту она выше среднего, одета в тяжелый охряного цвета халат. Вся ее фигура напоминает толстую оплывшую свечку. Волосы убраны под белую не первой свежести косынку, но непослушные кудри, созданные искусственно, лезут на свободу. Волосы крашены в цвет, более всего подходящий к цвету халата. Лицо широкое, и черты его крупные, сочные, а вот цвет лица нездоровый – все сосудики и капиллярчики видны. Более всего напоминает мать комических героинь Раневской.
Игорь: Они свое сами выпьют… Поесть будет?
Тыльной стороной ладони Игорь расчищает перед собой место, при этом одна - две луковицы падают на пол, но никто не собирается их поднимать.
Мать: Будет, будет... Ты когда кран починишь? Поешь   спать завалишься!
(Именно в этот момент мать начинает накрывать на стол).
Игорь: Починю, ма. Ты меня разбуди часиков в семь…
Игорь достает с полочки над столом хлеб, отрывает себе кусок и тут же начинает жевать.
Мать: Тебя разбудишь!.. Что ты, что братик твой, и папаши такие – пожрать и к дырке.
Игорь: Ладно нудить. Сказал, что починю.
О папашах мать поминать любит, и эти воспоминания смешат Игоря.
Мать: Уже сто раз говорил. Я вот тебе пожрать исправно подаю. Хоть бы раз чего сделал, барчук хренов. Садись уже… Продыху нет. Подохну, так заметите. Яблоко от яблоньки…
Игорь: Яблонька ты наша стройная…
Получив тарелку и ложку, Игорь приступает к еде и уже не отрывается от нее, на мать особо не глядит, ест с аппетитом, но размеренно и аккуратно, наклоняясь над тарелкой.
Мать: Ой, умник, научился в столицах выеживаться, меня за дуру держите. Сам только на хлеб в прислугах зарабатывает, другие вон в люди выходят, а тут живи у двух барчуков в няньках. Родила, вырастила, а теперь за вами дерьмо выгребай, да еще шуточки ваши слушать…Сегодня в магазине говорили: черные сюда только приперлись, а уже такие дома отгрохали, никаким, этим, наворишам не снилось. Вот, умеют деньгу зашибить, а вам только водку жрать или, как братик твой: сидит, балду варит, оглохнуть можно, а потом шляется до ночи, в школе, небось, год не был, где такая – не помнит уже, в десятый класс святым духом перетянули. А потом куда пойдет? В долбежники что ли? Ты хоть в училище поступил и то, дурак, бросил. Хоть какие мозги есть, поговорил бы с Сережей.
Начиная монолог, мать присаживается к столу; смотрит она на сына, и проскальзывает в ее взгляде удовольствие; но более всего увлечена она процессом говорения: речь богата оттенками, жесты широкие энергичные, задетые рукавами халата луковицы летят на пол.
Игорь: О чем?
Игорь ни разу не отрывается от еды.
Мать: Что нечо балдеть – не маленький, пиво с водкой сосать враз выучился, ему говно теплое через трубочку в самый раз сосать. Дымит – не войти: табачищем разит; мне там спать уже тошно.
Мать встает, привычным движением берет тарелку, кладет тушеные овощи со сковородки, ставит тарелку перед сыном и садится обратно.
Игорь: Сам разберется, ма, я что могу?
Мать: Ты хоть бы гаркнуть мог, мужик хренов.
Игорь: И что?
Игорь поднимает левое плечо и склоняет голову на бок, как делает всегда, когда затрудняется с чем-то или слышит и видит нечто неприятное.
Мать: Чо-чо, да ничо! Небось, командиры с тобой живо управлялись, и еще с парой сотен таких же умников. Вот и брал бы с них пример, как с людьми надо – за узду и в стойло, чтоб не вякал а только бы бздел по-тихому… А ты представь, каково ему в армии-то будет! Как его там с его замашками… Взвоет! Вот ты бы и показал, каково это. Небось, сам не фордыбачил, благодарности вон слали из училища. Быстро научился за собой говно выгребать… А еще, не дай бог, как ты, на войну попадет…
Игорю теперь неприятен разговор, он наскоро запихивает в рот овощи, и, с трудом прожевав, перебивает мать.
Игорь: Так я не понял, ты про училище, про армию или про войну?
Мать: Про жизнь.
Игорь: Все смешалось в голове бедной старушки. А в армии учат только срать стоя…Ладно, ма, спасибо.
Игорь встает, подходит к большому столу, берет чашку и чайник, выпивает стакан воды и выходит из кухни.
Мать: Спасибо… Не булькает твое спасибо.
Оказавшись в прихожей, Игорь заворачивает налево: напротив шкафа, к которому прислонен велосипед, дверь в комнату, а ровно напротив Игоря – другая дверь, откуда и звучит музыка. Коридор тоже завален вещами, например, еще один холодильник, а в комнате, куда входит Игорь, – третий. И комната захламлена, хотя меньше. Звучит Цой; и прежде, чем уйти к себе, Игорь кричит брату: «Серега, прикрой шарманку – я спать пошел».
Затемнение.

Клуб. Большой холл, чуть ниже   первые ступени широкой парадной лестницы, ведущей к выходу. Прямо в холле, направо от лестницы, – бар. Широкий коридор ведет налево, лестница поменьше – на второй этаж, в номера. Весь персонал болтает, расположившись вдоль стойки в непринужденных позах: белые груди и черные «бабочки», черные рукава и белые манжеты, рты с золотыми зубами, рты с зубами природными и кисти рук, блещущее стекло бокалов и довольные лица – ухмылки, ржание.
Первый: …выносили впятером, на простынях   прикинь, шоу. Не, Игорян, ты такой кайф прозевал.
Второй: А прикинь: фанерку положить и вниз его, чтоб не мучиться.
Третий: Во, тема, как покойника! It is a daedman!
Игорь: Да, а снизу фанерочку приподнять: перехватили и – в тачку.
Второй: Не, лучше конвейер...
Игорь: С вибромассажером.
Третий: Да ну, они не так часто здесь жрут… попарились и домой...
Первый: Это мы здесь паримся, а они культурно отдыхают.
Второй: Сегодня точно запаримся, и конвейер твой не помешает: все папы будут.
Третий: Как узнал?
Второй: Эксклюзивчик, правительственная тайна.
Первый: От Тохи эксклюзивчик: его телок привезут.
Третий: Да ну телки – буфера в полребра, для старперов поиграться. Вот я позавчера пожарил: встречаю у рынка, одна стоит, я ее со спины увидел – фиу-у-ура: ноги, блин; жопень круче Эвереста – охренеть. Подхожу: «ждете кого-нибудь, девушка?» Она как развернулась…
Парень востроносый, глазки-бусенки, передние резцы верхней челюсти выдаются, похож на крысенка; слюна брызжет от возбуждения, голос пронзительный.
Первый: У тебя надулась.
Третий: Иди ты… Я вообще отпал, прикинь: вот такие сиськи…
Парень подкрепляет рассказ наглядными жестами.
Первый: На себе не показывай: примета плохая. Анекдот знаешь? Парятся мужики на нарах, тут приводят одного фраера прикинутого. Он как вошел, сразу: «Привет, пацаны! Вы тут на нарах паритесь, а я сейчас с бабами»…
Улыбка бескровных губ говорящего едкая, а глаза колючие.
Те же и шеф – белая грудь, черный пиджак, ежик с проседью, глаза чуть раскосые, черты благообразно-благородные.
Шеф: Про что треп?
Второй: Лелик классную тетку поимел…
Лицо «Второго» широкое, улыбка добродушная, следы жировиков на носу и подбородке.
Первый: Во сне.
Шеф: Мужики, у нас сегодня запара. Все папы будут, так что заранее не заправляться и по ходу тоже. Все как обычно, Игорь, ты подсобишь Леше.
Второй: А я?
Шеф: На раздаче, нехрен коньяк хозяйский жрать… И чтоб третьих здесь не было. Там лишний раз не мелькать: принесли – отвалили; они сегодня сами.
Лелик (он же Третий): А девочки не ожидаются?
Шеф: Для тебя точно не будет. Еще вопросы?.. Правильно, сынки… Мужики, не подведите, чтоб все как следует.
Уходит.
Первый: Козел. Насмотрелся, блин, чухни штатовской, папу корчит.
Игорь: Ладно тебе, Петя   мужик не злой.
Первый: Отымел и забыл.

Торжественный проход отцов города по лестнице: идут медленно, в профиль по середине марша. Их шествие напоминает «Бешеных псов». Мельком лица, а в основном те же черные костюмы и белые манишки. Звучит песня «Это сказка…».
Носятся фигуры от пояса до плеча, появляются коробки, банные принадлежности, двое что-то тащат. Эта картина сменяется другой: белые простыни, дерево полков, столики-каталки с выпивкой и закуской, волосатые холеные руки. Идет деловой разговор. Разговор ведут голоса с акцентом и без. Обе картинки сменяют друг друга несколько раз. Может, этих картинок всего две, и они повторяются.
Без акцента: Нет, тут куда хуже все: ты знаешь, кого громить пойдут?
Aкцент: Слушай, тебе чего бояться, тебя не тронут.
Без акцента: Да, а сколько я потеряю на этом? А ты уверен, что…
Aкцент (уже другой): Валерий Николаич дело говорит: здесь мы все братья, войной тут не заработать…
Действия прислуги с соответствующими шумами или музыкой.
Aкцент: Я согласен потерять, потом хуже будет. Если сейчас не дать, потом пойдут сами. Маленько побузят и в стойло. И страх будет, а когда боятся – сбиваются в кучу и хозяев слушают.
Без акцента (опять другой): Они нам все отработают – не проблема, в пару месяцев вернем.
Действия прислуги.
Без акцента (уже третий): Я не о швали всякой, много стало лишних в последнее время, и, если их не убрать, придется делиться. Быдло пойдет, как свистнут: по всей стране делают, что партия велела; а с твоим, Володя, другом не договоришься. Хочешь ему дело сдать? Короче, под эту марку с лишними и разберемся.
Без акцента (первый): А как ваша партия на это посмотрит – до Москвы 300 км. – скандал, а?
Действия прислуги.
Без акцента (третий): Объясню проще: в Москве тоже не все тихо-гладко. И потом, какая партия, при чем она тут, это для политики, а на самом деле, мы – альянс деловых людей. Друг другу мы зарабатывать не мешаем, а чужих не пустим, для этого и партия.
Затемнение.

Площадь перед рынком. Часов около пяти вечера. Пыльно, на площади картон, бумага, ящики, прочий мусор. Толчея. Сухо, но на площади – лужи.
Игорь идет через площадь к воротам рынка. Он заходит в ворота, поворачивает уже влево и тут замечает девушку с футбольного поля – она стоит за прилавком, почти напротив ворот. Игорь только слегка приостанавливается, будто видит знакомого и собирается поздороваться, потом идет к ларьку; и пока стоящий перед ним мужчина покупает пиво, еще раз оглядывается. Оглядывается он, беря в ларьке три баллона «Арсенального», сигареты; потом еще задерживается поболтать с продавщицей и встает при этом так, чтоб видеть девушку; а она стоит за прилавком, потом наклоняется, возится, выпрямляется, кому-то что-то кричит, перебрасывается парой слов с соседкой. И все настойчивей звучит сквозь шум мелодия песни «Всегда светла…» Хвостенко. Мелодия обрывается вдруг детским плачем: мимо девушки, проходит молоденькая мама с упирающимся, плачущим мальчиком. Соседка девушки, женщина лет сорока, берет с прилавка хурмину, поливает ее водой из бутылки и протягивает поравнявшейся с ней мамаше: «Девушка, девушка, возьми, подожди!». Мамаша не реагирует. Женщина думает, что ее не поняли: «Да что ты, так возьми, богатырь плачет!». Мамаша идет дальше, волоча за собой ребенка.
Затемнение.

Звонок в дверь. Почти сразу из темноты возникает стена комнаты. Уже завечерело, последние лучи скользят по обоям. Из коридора   ворчание матери.
Мать: Пришел Илья-Пророк с сосулькой между ног. Опять водку жрать?
Илья: Не, тетя Катя, пиво.
Игорь встает с кровати и выходит в коридор
Мать: Ну, проходи, чего трешься, этот алкаш счас встанет… Закусить хоть есть?
У входной двери стоит высокий сутулый парень c примечательно неправильным лицом.
Илья: Здорово.
Игорь: Да есть, ма, закуска. Привет, я сейчас (это уже Илье).
Игорь на ходу пожимает руку Ильи, направляется на кухню, открывает холодильник, достает пиво и плотный полиэтиленовый пакет в который что-то завернуто.
Мать: Значит, без водки идете? А в мешке у тебя что? Палка колбасы? Так ты ее с детства не ел.
Илья: Да там огурчики, помидорчики всякие.
Мать: Вот я и смотрю: огурчик там поднизом.
Игорь: Ладно, пошли. Я к двенадцати буду.
Игорь возвращается в прихожую, берет из большого мешка, висящего на руле велосипеда, полиэтиленовый пакет и складывает туда свою ношу.
Мать: Иди, алкаш, с глаз моих и приятеля своего забирай.
Ребята выходят на лестничную площадку и спускаются. Илья, похожий на цаплю – ноги длинные, шея длинная, нос длинный – спускается первым, все время оглядывается и поднимает голову. Свет падает через высокие окошки, Илья с Игорем то попадают в полосы света, то уходят в полумрак. Внизу уже почти совсем темно – спускающиеся по лестнице словно погружаются в почти непрозрачную воду колодца. Илья растворяется первым, Игорь – следом, и теперь только слышны голоса. Скрип двери, хлопок – колодец пуст. Пока ребята спускаются, между ними происходит следующий разговор:
Игорь: Вчера у нас шухер был. Все папы, наверно, собрались. Командир бегал под конец весь зеленый, меня в бар поставили. Большие разборки у них... Тохины куклы часа два нас с Леликом доставали, потом еще развозить пришлось. Все на халяву нажрались... Хрен знает, что у них там за терки, мужики только подносили. Короче, Джеймс Бонд отдыхает… Зачем они баб вызывали, не пойму, конспирация у них такая идиотская?
Илья: А чего не вызвать, им все равно бесплатно. Вдруг понадобятся. А разборки точно есть. Недавно менты новеньких обработали с особым цинизмом. Кстати, Кирыч устроил там шоу: коробки около лотка стояли с бананами, он их свернул, прибегает хозяин весь в пятнах каких-то синих. Это надо было видеть, как он эти коробки считал. Там всего пять штук, а у него глаза совсем разъехались, ему Мурад, который у него работает, говорит: пять, а тот башкой вертит. Тут летеха какой-то левый к нему и под ручку, а у того губенки прыгают… Мурата жалко. Кирыч мог и полегче – человеку потом из своих платить, никто на ментуру не подаст, на продавце отыграются.
Игорь: Этот, которого трясли, там тоже не хозяин.
Илья: Ай, одна шайка. Хрен с ними. Мне тут анекдот кайфовый рассказали. Поймал новый русский золотую рыбку… знаешь?
Игорь: Ну…

Ребята идут через поросший травой и заваленный мусором пустырь к лесу, и лучи солнца еще пробиваются меж вершинами деревьев.

Вечереющий лес. Костер.
Илья: Рыбка суперская.
Пальцы отдирают мясо от шкуры.
Игорь: Так сам делал.
Илья, привалившись к дереву, вытянул ноги. Он жует, кидает в костер кусочек шкурки. Почти догоревший костер совсем рядом, немного левее его левой ступни. Игорь, опершись на локоть, разливает по 50-граммовым граненым стаканчикам водку. Он полулежит головой к Илье. Между ними, на газетке, недоеденная рыба, пара огурцов, полуоткрытый спичечный коробок, полиэтиленовый пакет, а на нем пустые пивные баллоны.
Илья: За что пьем?
Лицо Ильи вдохновенно, смотрит он куда-то вверх, а поворачивая голову, чтоб принять из рук товарища стакан, улыбается чему-то своему.
Игорь: Ну… за все…
Игорь, похоже, тоже не здесь. На вопрос отвечать и не пытается, смотрит на тлеющие угли отрешенно.
Илья: Точно, за все и выпьем… Слушай, а где в Питере Охтинское кладбище?... В смысле, там заводы есть?
Илья смотрит вверх, но взгляд его ясен, и улыбка с лица не сходит. Выпивает он порывисто, выдохнув и взмахнув рукой, словно он   дирижер симфонического оркестра   услышав внутри себя музыку, вскидывает руку, чтоб через мгновение послушный заданному ритму оркестр вздохнул подобно прибою. Рука со стаканом опускается, за нею – стволы деревьев, верхушки их чернее черного неба.
Игорь: Не знаю, не был, а что?
Угли тлеют, затягиваются пеплом.
Илья: Я про него стишок написал… Не совсем про него, правда... Хочешь, прочту?
Илья прикуривает от веточки; лицо его меняется: он уходит от красоты, которую видит, в боль, которую чувствует. Меняется не только направление взгляда: исчезает улыбка, а на само лицо ложится тень, потому что секунду назад погас последний язычок пламени.
Игорь: Давай.
Пока Илья читает, его лицо все больше темнеет, медленно темнеет и стирается темнотой.
Илья: Нет, уже не костер – этой ночью горела листва,
этой ночью горела, к утру побелела
и рассыпалась по черному кругу, пеплом став –
еще раз облетела.
Открывается небо, все в охтинских кладбищах между пустых
корпусов, где хрустят под ногами стекла.
Сколько места еще осталось для нас двоих!
сколько Бог отдает нам!
Игорь: Кстати, ты знаешь, что за девочка работает почти напротив входа, фруктами торгует.
Он тоже курит.
Илья: Где, еще раз?
Игорь что-то подбрасывает в костер, и лицо Ильи освещается.
Игорь: Ну вот вход, проход прямо и налево, к Танькиному ларьку, так на углу она стоит.
Пока Игорь объясняет, Илья наливает обоим, выпивает свой стакан сразу, закусывает огурцом.
Илья: А какая она из себя?
Илья заметно пьян.
Игорь: Ну, загорелая, азербайджанка или еще кто, я не разбираюсь, глаза большие, стройная, лет двадцать…
Сразу видно, что Игорю не очень хочется объяснять, да он и не знает, как описать девушку; и лишних вопросов, неизбежных шуток и бестактностей он тоже боится.
Илья: Слушай, я там таких много знаю… Ты только скажи, целый полк приведу, хоть завтра. Мы тебя женим, на свадьбе выпьем в последний раз и больше ни-ни: «Коран» не велит,   пьяная улыбка Ильи, Игорь сжимает губы, поднимает левое плечо и наклоняет голову к правому.
Игорь: Да отвяжись ты… я серьезно.
Илья: Тем более, серьезно, значит водке хана. А я тут читал один журнальчик, кажется, немецкий, но по-русски, так там написано, что америкосы провели обследование и выяснили, что для мужиков, что трахаться, что водку пить – один хрен, потому что при этом в мозгу одни и те же центры возбуждаются. Так что давай выпьем, а девушки с большими глазами обойдутся, пусть нас уламывают, потому что им деваться некуда: на них водка так не действует, им мужики нужны, так что пусть нас сами уламывают, а мы с тобой – по водке…
Произнося всю эту речь, Илья разливает еще по одной, они чокаются, Илья выпивает и становится уже совсем веселым: глазки соловые, улыбка до ушей, речь путаная.
Затемнение.

Квартира Игоря.
Игорь открывает дверь, закрывает ее за собой, привалившись плечом к косяку, переодевает обувь. Заметно, что Игорь нетрезв. Мать почти сразу появляется в дверях кухни.
Мать: Опять нажрался!
Она стоит в халате, уперев руки в бока; свет идет из кухни, коридор освещен куда хуже, поэтому фигура видна отчетливо, а лицо не разглядеть. По голосу понятно, что мать всерьез зла.
Игорь: Есть немного, литров пять ерша, не больше.
Мать: Брось свои дурацкие штучки! Без них тошно!
Игорь идет в кухню, но мать вовсе не собирается уступать ему дорогу, к тому же дверь в ванную открыта, поэтому Игорь с трудом протискивается между дверью ванной и матерью.
Мать: Когда это все кончится? Сколько мне еще твою пьяную рожу видеть?! Кран уже хлещет, мне чинить или деньги тратить, когда два мужика в доме?! Господи, как мне все вот где…
Игорь, пробравшись в кухню, берет с плиты чайник, делает большой глоток и направляется на лоджию. Мать входит следом, раздосадованная еще более тем, что сын не хочет ее слушать.
Мать: И братец твой шляется черти где. На тебя смотрит – герой, разведчик! Глаза б мои не видели!
Игорь уже на лоджии, оттуда раздается лязг, скрежет, что-то падает со стуком. Мать тоже идет за Игорем, продолжая кричать и жестикулировать; уже почти дойдя до двери, она рукавом халата сбивает стопку мисок с полки, неудачно повешенной перед самой дверью; миски с грохотом падают на пол, мать вскрикивает, Игорь появляется в дверях, но, убедившись, что мать жива, возвращается обратно и чем-то грохочет.
Мать: А! Чтоб твою налево!...
Мать нагибается было поднять разлетевшиеся миски, но задевает рукавом халата жестяной заварочный чайник, стоящий на столе, чайник падает, подол халата залит, мать резко выпрямляется и поворачивается вокруг своей оси чуть не на триста шестьдесят градусов, всплескивая руками.
Мать: Господи ты боже мой!!!
В этот момент появляется Игорь с маленькой сумочкой на два отделения, из которой торчат ручки шведок, рукоятка молотка и пара длинных отверток; он поднимает миски и ставит их на стол, потом идет к чайнику, пьет и проходит в ванную; мать некоторое время молчит, безнадежно глядя на весь развал, потом ее прорывает: она орет на Игоря, стоя на том же месте и то воздевая к потолку руки, то прижимая их к груди, то бессильно их роняя.
Мать: Вырастила на свою голову! Сбежать бы, да некуда! Обхаживай, обстирывай, под нос жратву подкладывай! Хоть бы женился, чтоб жена с тобой нянькалась! Только кто за тебя пойдет?!..
Игорь заходит в ванную. В углу, справа от входа, стиральная машина made in середина прошлого века, под раковиной банная шайка, в ней пластмассовый тазик – все выглядит свежесваленным. Кран в раковине течет. Игорь кладет инструмент на стиральную машину, выходит в коридор, открывает дверь в туалет. Стояк скрыт за неким подобием шкафчика. Игорь отключает воду и выходит обратно. Мать уже в коридоре.
Мать: Ну, спасибо! Довел мать и пошел чинить. Что, раньше никак было, только с криком можешь?! Господи, как мне все обрыдло!
Игорь опять протискивается мимо матери в ванную, раскручивает кран, изучает лохмотья кожаной прокладки.
Мать: Да, звонил тебе из Питера какой-то Миша…
Игорь: Ну!
Игорь мигом выскакивает в коридор.
Мать: Чего ну? Сказал: однополчанин.
Мать понимает, что теперь ее время, отстраняет Игоря, проходит в туалет.
Игорь: Что передал?!
Мать: Ничего, телефон свой мне передал.
Мать появляется с тряпкой и ведром, идет мимо Игоря в кухню.
Игорь: Где телефон?!
Игорь повышает голос.
Мать: Чего ты орешь на меня?! На столике, под телефоном!
Мать даже не оборачивается. Игорь идет к телефону (телефон направо от входа, на тумбочке, рядом с прислоненным к стене велосипедом). Около тумбочки стоит когда-то крашеная табуретка. Игорь садится и набирает номер.
Игорь: Привет…как дела?.. Чего делаешь-то?.. А чего звонил? Случилось что?.. Зачем?
В этот момент входит брат и здоровается с Игорем.
Игорь: Привет. Да нет, это брательник пришел. Да-да… Ладно, через день буду… Позвоню еще… Пока, до скорого. Лады.
Игорь еще какое-то время сидит перед телефоном, улыбается чему-то. Появляется мать.
Мать: Чего звонил-то?
Игорь: Потом все. Дай я с краном разберусь.
Игорь идет на кухню, мать за ним.
Мать: А сказать – язык отсохнет?
Она обижена и встревожена.
Игорь: Пригласил в Питер на денек по делу.
Игорь уже исчез в кухне и слышно, что он очередной раз прикладывается к чайнику.
Мать: И ты чего, попрешься? Какое хоть дело-то, сказал?
Мать останавливается на пороге кухни, уперши руки в бока.
Игорь: В общем сказал…
Игорь закашливается.
Мать: Ну и что?
Игорь пытается протиснуться в дверь. Ванная комната все так же открыта. Поняв, что от матери не отвязаться, Игорь останавливается перед ней. Он выше матери на голову.
Игорь: Мам, подожди, я сейчас кончу с этим, и поговорим.
С этими словами Игорь проходит в ванную, оттуда слышны лязг, скрежет, потом все тихо, потом опять металлические звуки; а мать как-то вдруг обмякает и приваливается к косяку, потом делает пару шагов в кухню, садится на табурет и обхватывает голову руками.
Затемнение.

Игорь закрывает за собой дверь комнаты и направляется к телевизору. Почти сразу дверь открывается, и на пороге появляется мать.
Мать: И чего он от тебя хочет?
Игорь: Сказал, что есть перспективное место. Обещал устроить.
Игорь включает телевизор и садится на кровать.
Мать: А что за место хоть?
Мать продолжает стоять в дверях.
Игорь: Сказал, подробности при встрече.
На экране Сигал расправляется с очередным злодеем; Игорь смотрит в экран, при этом заметно напряжен. Возникает пауза. Мать делает пару шагов к кровати, она выглядит сейчас куда старше, чем двадцать минут назад.
Мать: Не нравятся мне эти выкрутасы. Кто он хоть? Не криминал, а?
Игорь: Не, ма, не криминал.
Игорь не глядит на мать, а она подходит все ближе.
Мать: Чего молчишь-то? Клещами тянуть? Кто этот твой приятель?
Игорь: Он в милиции работает.
Мать: Господи, хрен редьки не слаще. В ментуру что ль зовет? Тебе только этого не хватало. Не навоевался еще? Опять туда хочешь? Здесь не сидится? Что, там золотые горы будут, а? Он тебя в генералы позвал? Совсем сдурел от пьянки?!
Мать мгновенно срывается: голос взлетает до визга, прерываемого чуть не рыданиями, она подступает вплотную к Игорю, машет руками, собирает пальцы щепотью и, наклоняясь, тычет ими в лицо сына.
Игорь: Ну хватит орать, ма. Съезжу   узнаю. Может, и не в милиции. Мало ли, охранять чего.
Игорь перебивает мать: тон примирительный, даже шутливый, улыбка успокаивающая, с места он при этом не двигается, только поднимает глаза на мать, а руками будто гасит невидимую волну. Мать несколько успокаивается, переходя к обычному для себя брюзжанию.
Мать: Жди больше, он ночи не спит, думает, куда тебя получше пристроить.
Игорь: Может, и думает… и вообще, хватит, сам разберусь.
Мать: Он разберется! Видали таких разборчивых! Что я потом с инвалидом делать буду? Государство что ль поможет? Или приятель твой?
Мать снова всплескивает руками, но это уже не истерика, а желание оставить за собой последнее слово.
Игорь: Ну ладно, хватит уже, пошли спать, завтра вставать надо.
Игорь встает, выключает телевизор, показывая всем своим видом, что разговор закончен.
Мать: Только и можешь с бабами гарыкаться, с братом бы так разбирался!
Мать отступает к двери, и брюзжание ее более всего походит на арьергардный бой – не может она просто так уйти.
Затемнение.

Плацкарт. Игорь останавливается перед своим местом – боковым, возле туалета, бросает на сиденье сумку-банан, по виду почти пустую, садится рядом с сумкой. Напротив – парень одних с Игорем лет, рыжий, стриженый, нос картошкой, глаза большие, лицо большое и плоское, фигура широкая и рыхлая. Более всего попутчик Игоря напоминает тюлененка, сходство еще усиливается, оттого что парень, разговаривая, постоянно двигается: в движении руки, плечи, шея, голова – то ли он плывет, то ли летит. Сейчас парень с любопытством смотрит на Игоря. Слева от Игоря и его попутчика занято только два места – за складным столиком сидят две женщины лет пятидесяти и с аппетитом едят. Весь столик между ними завален свертками фольги, мисочками, газетками, куда завернуты были кушанья. Женщины похожи одна на другую: обе роста среднего, расплывшиеся, на обеих самодельные шерстяные тонкие жакетки поверх цветастых легких платьев, обе простоволосы, волосы выкрашены хной. В тамбур, туалет и обратно поминутно проходят люди.
Мы видим, что попутчик Игоря обращается к Игорю с вопросом, тот отвечает, но слышим реплики женщин.
Тетя1: Неужели вы не слышали?   парень похожий на тюлененка задает Игорю вопрос.
Тетя2: Нет, а что случилось?   Игорь что-то коротко отвечает, поворачивая лицо к собеседнику (до того Игорь смотрит в окно).
Тетя1: В Москве вчера опять взорвали, на стадионе. Тридцать семь человек, говорят, убило! – парень произносит фразу и при этом широко улыбается, он в беспрестанном движении.
Тетя2: Ой-ой-ой, а нашли, кто?   Игорь поднимает брови, слегка удивляясь, и улыбается сдержанно.
Теперь картина меняется: мы видим женщин, а слышим Игоря с «Тюлененком».
Парень: Не. брат, так нельзя. Любимая музыка должна быть. Она смысл жизни дает. Мы же не животные, не хлебом единым, говорят. Без музыки жить нельзя. Вот я, например, Митяева слушаю. Продвинутый человек, и в музыке и стихи отличные пишет. А ты как Митяева?   Тетя2 округляет глаза и всплескивает руками, речь и жесты ее полны возмущения, в руке ее свежий огурец, когда женщина всплескивает руками, огурец шлепается на газетку. Женщина поднимает огурец – по портрету Путина расплывается темное пятно.
Игорь: Люблю иногда послушать, а вообще, так…   Тетя1 отвечает, презрительно скривив губы, продолжает говорить с ненавистью, очищая при этом яйцо, скорлупа которого засыпает групповую фотографию бравых бойцов российской армии.
Парень: Зря, брат… А «Ночные снайперы» тебе как?   Тетя2 в ужасе, она все говорит, качает головой, и огурец исчезает у нее во рту, сок заливает газетное фото – общим планом колонна техники в движении.
Игорь: Не слышал.   Тетя1 отрезает ожесточенно и непримиримо, а ответив, солит яйцо.
Парень: Да ну, быть не может. Слышал, конечно. Не, так жить нельзя, без любимой музыки, считай, не человек.
Пауза в речи.
Парень (продолжает): Держи от меня на память,   Тетю2 захлестывает возмущение, руки бессильно падают на столик, из-под кисти выглядывает портрет Игоря в десантной форме.
Игорь: Спасибо,   Тетя1 с решительным видом откусывает от яйца и очередной раз режет коротко, крошки желтка засыпают фотографию «Тюлененка», в траурной рамке.
Парень: Не за что. Когда у самого есть свет, им надо делиться, тогда в мире станет светлей,   Обе тетеньки продолжают трепаться с тем же пылом, столик между ними засыпан землей.
Опять мы видим ребят, а слышим женщин.
Тетя2: Господи, неужели бабы! У них что, своих детей нет?! Как же они такое сотворили?!   парень улыбается, протягивая Игорю кассеты.
Тетя1: Да нет у них детей, они плодятся, как кошки, а потом другим подкидывают. Что цыгане, что эти!   Игорь растерян, опускает глаза, мотает головой и говорит что-то смущенно.
Тетя2: Боже, что делается-то, как их только здесь терпят?! Гнать всех надо!   парень подталкивает кассеты, говорит ободряюще, улыбаясь широко и открыто, есть в этой улыбке уверенность правоты, которая отменяет всякие церемонии.
 Тетя1: Платят, вот и терпят. Вот за них взялись в Чечне, так они сюда. Путин еще уговаривает их жить по-людски, а я бы так шваркнула, чтоб век помнили!   Игорь улыбается в ответ, еще смущенно, но прежней неловкости уже нет. Игорь прячет кассеты в сумку.
Сначала тихо, потом все громче звучит мелодия песни «Первоклассник» в исполнении симфонического оркестра.
И опять ассиметрия – слышим ребят, видим женщин.
Парень: А ты так никуда и не ездишь?   обе женщины сидят над могильным холмиком на столе. Обе одеты в черное, на головах черные платки.
Игорь: Ездил…Я в Питере учился, в Военно-инженерном,   Тетя1 стаскивает с головы платок, обнажая грязно-пегие волосы, тащит его с усилием вниз, царапая висок, оттягивая нижнее веко, ужас в ее глазах тот, что застывает навсегда.
Парень: А потом к себе?
Игорь: Потом воевал…
Парень: Давно вернулся?
Игорь: Года два.
Парень: Теперь я понимаю, прости, брат... Возьми мою музыку!   Тетя2 смотрит перед собой, по лицу текут слезы, но в лице никакого выражения, она ничего не видит.
Игорь: Да брось ты…
Парень: Возьми, у меня еще есть. Я просто с собой беру, чтоб послушать, когда трудно.
Игорь: Спасибо, Женя, ты на меня не обижайся, просто, я сначала подумал, что она тебе нужнее… И…ничего особо…я просто по жизни молчу обычно.
Проходящие останавливаются и подходят к холмику между женщинами, становятся рядом, женщин не видно, толпа все растет, в проходе выстраивается очередь, кто бледен и сосредоточен, кто плачет.
Парень: И как там было? Ты извини, что я спрашиваю...знаешь, брат…
Игорь: Да так, ничего… Жрать хотелось. Один раз на марше четыре дня жратвы не было. Забыли, вроде, перепутали что-то. Там хрен разберешься.
Оба поднимаются и, раздвигая толпу, проходят к могиле.
Парень: И что ели?
Игорь: По дороге находили.… Да ладно об этом…
Игорь поднимает левое плечо, а голову наклоняет к правому. Женя и Игорь замолкают, встав у холмика. Поезд проезжает деревню, день солнечный, за окном, во дворах, ходят люди. Перед окном могильный холмик, по бокам женщины, перед холмиком Игорь с Женей, за ними бесконечная толпа.
Затемнение.

Солнечный день. На площади Восстания полно народу. Кругом на асфальте окурки, обертки, по углам набросан кучками мусор. На углу Гончарной   мусоровоз, загружающий содержимое контейнеров, выкаченных прямо на тротуар. На асфальт струйками стекает мутная жижа. Игорь стоит у арки вокзальных ворот, кого-то высматривает в толпе. Сумка на плече, темные очки подняты на макушку, в руке сигарета. Площадь полна девушек и пива. Ножки, юбочки, лопатки, грудки, плечики в футболочках, локотки и мелькающие то там, то здесь бутылки. А еще – нищая старуха, сидящая у стены, на асфальте, окруженная пакетами и глядящая вокруг, словно не понимает она, где находится и что тут происходит.
Пару раз рядом с Игорем проходят тетки, рекламирующие комнаты и квартиры приезжим. Одна – непомерно высокого роста – умудряется выкрикивать и говорить по телефону: «Ты, мать, чё, с утра никокосовая?…Квартиры, комнаты в центре, дешево!». Вторая останавливается прямо перед Игорем. «Квартира, комната!», и без перехода обращается прямо к Игорю: «Иксклюзивные номера на сутки есть, со всеми удовольствиями». Улыбка ее при этом радушная-радушная, передних зубов мало. Игорь только мельком взглядывает в ее сторону, наконец, видит того, кого высматривал, и, улыбаясь, идет ему навстречу, отбросив окурок.
Игорь: Привет, везунчик! Как потроха твои?
Миша: Нормально, еще побегаем, пивка попьем. Лет на 40 хватит. Как у тебя? Заперся в своей тьмутаракани, даже не позвонить боевому товарищу! Зараза, два года прошло. Если б не вытащил тебя, так и сидел бы.
Они обнимаются, похлопывая друг друга по спине, отстраняются, разглядывая один другого. Приятель Игоря кругловат для своего возраста и ростом довольно мал. Одет с претензией на Европу: белая рубашка с узким галстуком, темные брюки, очки в тонкой дорогой оправе. Темные, жидкие, прямые волосы зачесаны назад.
Игорь: Да ладно тебе… Куда пойдем?
Он еще раз несильно хлопает приятеля по плечу.
Миша: Здесь близко. Кафешка тихая, хотя сейчас везде народу как грязи. Отстойник, а не город.
Миша улыбается широко, делает приглашающий жест и первым направляется к переходу через Лиговку, закуривая на ходу.
Игорь: Расскажи, как ты, где сейчас?
Игорь догоняет приятеля, и они идут рядом, а вокруг выскакивают, крутятся и исчезают локоточки, ножки, плечики, позвоночки под прилипшими к спинам футболками, пиво и мусор.
Миша: Все то же. «Если кто-то, кое-где…», то я тоже там.
Игорь: Не женился часом?
Миша: Я что, на голову слабый? С какого перепугу такие идеи?
Миша на секунду поворачивает голову – стекло очков отражает солнечный луч – и кивает на проходящую мимо парочку миленьких девочек.
Игорь: Да ты всегда был такой… продвинутый… Я думал, ты сразу – семью…здоровая нация, традиции там и все такое.
Миша: Здоровье здоровьем, а торопятся только с женой приятеля в его квартире.
Игорь: Это точно… А что за дело-то было?
Миша: Сейчас дойдем   расскажу.
Еще какое-то время идут молча. Заходят в переполненное кафе – опять ножки под столиками, платьица легкие, футболочки облегают плечики, а вдоль позвоночника – темные пятнышки пота. Ребята встают в очередь – перед ними всего двое; свободных мест нет. Перед тем, как войти, Миша щелчком выбрасывает окурок.
Миша: Что будешь?
Миша достает лопатник из кармана брюк, лопатник тугой, Миша похлопывает им о ладонь.
Игорь: Да я себе возьму.
Игорь отстегивает боковой карман «банана».
Миша: Брось, я тебя пригласил. Ты, считай, у меня в гостях.
Миша кладет свою ладонь на запястье Игоревой руки.
Игорь: Слушай, я понимаю, но накой тебе разоряться? В нашей конторе нормально платят.
Миша: Я друга могу угостить или как? Не разорюсь. «Сосать – бабла не меряно».
Игорь: Лады. Добавка за мной.
Миша: Ол райт. Ты чего будешь?
Оба вовсю улыбаются, предвкушая приятность легкой выпивки.
Игорь: Пивка светлого на твой вкус и солененького типа орешков.
В этот момент до них доходит очередь.
Миша: Есть, сэр. Девушка…Ты займи пока.
Это Игорю насчет освободившегося столика, Игорь молниеносно опережает двоих парней с кружками пива, отошедших было к углу стойки и чуть позже заметивших возможность сесть.
Миша (официантке): Нам четыре семерочки разливных…
Игорь оглядывается. Напротив него сидит одинокая девушка с прической в стиле ретро, в платье с коротким рукавом; ее тонкие руки гармонируют с узкими плечиками и едва заметными грудками. Миша тем временем приносит в два приема и расставляет на столе пиво и блюдца с фисташками. От помощи Игоря он отказывается энергичным жестом.
Миша: Сначала о деле…
Миша присаживается и принимает привычно-деловое выражение: взгляд официальный, жесткая складка в углах поджатой нижней губы, весь напружинен и подобран, но вовремя вспоминает, что находится не на бизнесланче, и мгновенно меняется, словно стена падает,   лицо мягчеет, появляется улыбка, напряжение уходит, и вся Мишина фигура будто стекает по стулу.
Миша (продолжает): Сперва давай выпьем за встречу и чтоб теперь почаще…
Игорь: Почаще – приезжай ко мне.
Он сидит, откинувшись назад, слегка опираясь свободной рукой о стол, а другая – на ручке пивной кружки. Игорь и на Мишу смотрит, улыбаясь, отдыхая и ни о чем особо не думая, и на девочку за соседним столиком; а та сидит к нему в профиль и даже не оглядывается в его сторону, углубившись в какую-то тетрадочку; перед нею стакан сока и блюдце с пирожным.
Миша: Нет уж, лучше вы к нам.
Миша отхлебывает, хитро кривится, прищурив и без того узкие глазки; мгновенная пауза – лицо меняется: улыбка сходит, но и официальности нет, просто Миша обозначает, что все всерьез, он закуривает, наклоняется к Игорю доверительно, будто никто другой не должен их слышать, а сказанное сейчас больше, чем предложение места.
Миша (продолжает): Так вот, есть вакансия: обеспечение полное: работа в метро, на «Сенной». Поступаешь в школу милиции   это без проблем. Дают пока общагу, потом разберемся. Второй раз к чехам не поедешь – это мои дела.
Игорь: Слушай, я что, сразу все брошу? А смысл? Потом надо уволиться, сразу могут не отпустить...хотя это не проблема…
Игорь особо позы не меняет, хотя серьезность Мишиного тона его настораживает. Теперь Игорь смотрит в основном на Мишу.
Миша: Смысла вагон. Во-первых, бабки. Ты сколько имеешь?
Видит равнодушие приятеля и говорит с возрастающим жаром, не забывая о пиве и при этом энергично жестикулируя, – работают пальцы и вся кисть, обеими руками Миша оперся о стол; в глазах огонек, левый глаз прищурен – охотник на крупную дичь.
Игорь: Четыреста бачей.
Игорь делает глоток и закуривает.
Миша: Будешь иметь штукарь, а если мозги развернешь, то больше. Не сразу, конечно, но скоро, как притрешься. Место хлебное. Ты всех имеешь, только не жидись: начальство тоже жить хочет. Будешь нужен   пойдешь дальше. Я тоже помогу.
Миша говорит все жарче и тише, перегнувшись к Игорю всем корпусом, потом откидывается; Игорь же, не понимая до сих пор этого заговорщического тона, все чаще поглядывает на понравившуюся девушку.
Игорь: Ты в большие начальники вышел? – Бросает Игорь небрежно, глядя на девушку.
Миша: Я больше начальника: я нужных людей знаю. Начальник – фуфло: его все имеют. У меня другая маза: когда я буду начальником, меня никто не поимеет!
Миша понимает, что его усилия прошли впустую, но не раздражается, на лице саркастическая и хитрая одновременно ухмылка, поза небрежна, но в этой небрежности сжатая пружина, в финале тирады он бросается на стол и шипит почти.
Игорь: Это как?
Игорь заинтересован, тоже опирается о стол и внимательно слушает.
Миша: Долгая песня. Есть такая штука, про которую по телевизору рассказывают – политикой называют. А есть то, про что не рассказывают, вот это – политика. Короче, я с такими людьми, у которых все схвачено лет на цать вперед. Мы эту страну из дерьма вытащим и будем королями. Сейчас приходится в дерьме ковыряться, тебе тоже придется всякое делать, но в белых перчатках, братила, только в твоей тьмутаракани можно... и то нельзя, если жить хочешь нормально. Придется…сам увидишь; а потом, будешь дураком   пойдешь в начальники, будешь умным – пойдешь в политики.
В тоне Миши боль, ожесточение, презрение, отвращение и жар убежденности, он говорит свое самое личное.
Игорь: Ты проще можешь: за что платить будут?
Игорь удивлен таким жаром, здесь вся эта патетика ему представляется неуместной и неприятной – он поднимает левое плечо, наклонивши к правому голову – дальше продолжать распросы он не хочет, но предложение работы ему все-таки интересно, да и красивая девочка манит, притягивает взгляд.
Миша: Совсем просто: платить будут за то, что народ на «Сенной» кормится. Ты будешь бабло собирать и за порядком следить, а потом сам прорюхаешь, какая дырка шире. Идет?...
Принимает цинический тон, потом перехватывает взгляд Игоря и понимает, на какую удочку приятель клюнул, почему захочет принять предложение.
Миша (продолжает): Чего, девочка понравилась? У тебя их будет   до Москвы раком не переставишь...
Поворачивается и некоторое время смотрит на девушку, девушка оборачивается и резко, как обжегшись, принимает прежнюю позу; Миша небрежно поворачивается к Игорю, одна рука остается на спинке стула.
Миша (продолжает): Ничего телка… Так как тебе дело? – Миша заливает в рот чуть не четверть кружки.
Игорь: Согласен. Сколько у меня времени, чтоб уволиться? – Игорь тоже пьет и улыбается.
Миша: Сколько нужно   не проблема… Ну чего, пойдем ко мне, отоспишься, а вечером по девочкам. Идет?
Игорь: Да, задавить часиков шесть по кайфу.
Оба улыбаются, девушка встает и выходит.
Затемнение.

Столик в баре клуба «Метро».
За столиком сидят две вполне респектабельных барышни и оживленно болтают. Перед каждой стоит бокал, содержимого – кот наплакал, из одного бокала торчит соломинка.
Первая кудрявая, волосы осветлены, на голове малиновая шляпка мужского фасона с короткими полями, какие носили годах в шестидесятых. Лицо белое, щечки пухлые, на левой щечке две крупных родинки, рот большой. Блузка на девушке розовая, под блузкой ничего нет, юбка до колен бежевая; чулки светлые, ноги толстоваты и кривоваты, туфли без каблуков. Вторая чем-то напоминает жену главного бандита из «Криминального чтива»: волосы черные прямые и длинные, глаза огромные, подведенные, одета в черное и блестящее – короткая глухая курточка со множеством декоративных кармашков и черная коротенькая юбочка. Ноги ее, облаченные в черные чулки и обутые в узкие, ниже колен сапожки под цвет костюма, длинны необычайной. Брюнетка имеет странное пристрастие к металлу: он на пальцах и запястьях, на шее, в ушках и губках, даже в носике, что свидетельствует о некотором ее нонконформизме. Обе девушки курят.
Миша, войдя в бар и оглядевшись, уверенно направляется к девушкам, Игорь следует за ним. Девушки сразу замечают вошедших, поскольку поминутно крутятся, выбирая очередную жертву разговора; а заметив и разгадав Мишин маневр, делают вид, что вовсе не ждут молодых людей, и принимаются лопотать с удвоенной энергией, жеманясь и похихикивая.
Миша: Девочки, что же вы такие скучные сидите? Можно к вам присоединиться, вместе поскучаем?
Он подсаживается и сразу ставит локти на стол, голову   в ладони. Игорь садится с опозданием.
Брюнетка: А зачем вы нам, мы и сами скучать можем.
Полуотворачивается от Миши, который нацелился персонально на нее; далее она будет разыгрывать инфантильную девочку-вампира.
Миша: Без вопросов, можем поколбаситься. Выпьете чего-нибудь?
Блондинка: Я «Туборг» пью. Самое реальное пиво.
Миша: А ты?… Забыл представиться: я Миша.
Игорь: Игорь.
Блондинка: Ксюша.
Сразу поняв расклад, она обстреливает несколько напряженного Игоря.
Брюнетка: Даша.
Миша: Даша, ты что будешь?
Даша: Мартини со льдом. Так жарко, и немного голова кружится.
Она поводит плечиками и упорно смотрит мимо кавалера; есть у нее еще один приемчик – время от времени она начинает вертеть браслет на левом запястье, пристально на него глядя.
Миша (к Игорю): Ну, и мы – по пивку.
Собирается уйти.
Игорь: Давай-ка я!
Он говорит даже излишне уверенно, что выдает его с головой, и Миша слегка улыбается.
Миша: Нет, я нынче банкую, гулять, так гулять! А ты девушек развлеки, а то заскучают.
Последняя фраза не без подкола, с нею Миша уходит. Поднявшийся было Игорь опускается на свое место. На девушек не смотрит, закуривает.
Ксюша (к Игорю): А ты чего такой   в одну точку смотришь? Ди, помнишь нам на лекции говорили про аутизм? Точно   все симптомы. Мальчик, как тебя звать?
Ксюша наслаждается смущением Игоря и своей ролью опытной женщины.
Даша: Сколько будет433268*476598? Я тебе сейчас на бумажке…
Даша говорит, как шпильку всаживает, ее тон и манера куда обиднее Ксюшиных, голос тонок и резок.
Игорь: Вася…Я не тормоз…
Он поворачивается к девушкам и усмехается с непонятным им обеим сожалением. Возникает довольно долгая пауза. Даша вовсе выключается из игры, ища у стойки Мишу, а Ксюша не справляется с ролью – откровенно не умеет поддерживать светскую беседу, поэтому делает вид, что увлечена глотком пива и видом соседнего столика. Напряжение не спадает.
Ксюша: А вы студенты?
Ее вдруг осеняет, поэтому вопрос получается неожиданным, как на допросе. Пауза: Игорь смущен.
Игорь: Нет. Миша в милиции, а я охранник.
Ксюша: А, понятно.
Ксюша не знает продолжения и пытается выпить из пустого бокала, потом вспоминает, что можно и покурить.
Игорь: Что понятно?
Даша: Почему думаешь долго.
Она смотрит на подходящего к столику Мишу, поэтому бросает колкость в воздух, небрежно.
Миша: Девочки, ваш дринк… Как вы тут, не заскучали? – в одной руке Миша несет бокал, а в другой три кружки. Он ставит заказ на стол и садится. Пауза.
Миша (продолжает): Вы что по жизни делаете?
Даша: Учимся…на дефо, в Герцовнике, – она вертит браслет.
Миша: Не понял.
Мишина манера любезничать подавляет уверенностью: он наклоняется к дамам, говорит таким фамильярно-нежным тоном, будто уже заплатил и может без лишних церемоний полезть под юбку.
Ксюша: Дефектологический Герцена.
Ксюша с удовольствием потягивает пиво и обстреливает кавалера.
Миша: Понял. Училки, короче. И как учеба?
Ксюша: Нормально. Тусуемся, сдаем.
Миша: А после колбасни что делать будете?
Даша: Я спать поеду.
Она вдруг отрывается от браслета, прикасается указательным и большим пальцами к мочке левого уха, глядя в упор на Мишу.
Миша: С кем?
Он спокойно выдерживает взгляд Даши.
Даша: С медвежонком.
Она втягивает «Мартини», продолжая пронзать Мишу взглядом пустым до одури, закуривает, игнорируя зажигалку кавалера.
Миша: Я тоже медвежонок.
Он еще ближе подвигается к Даше, переходя на интимный полушепот.
Даша: Я только с плюшевым медвежонком сплю. У меня дома такой большой плюшевый медвежонок.
Она неожиданно отворачивается, выпустив перед тем дым Мише в лицо. Игорь наклоняет голову к правому плечу и поднимает левое. Потом взглядывает на Ксюшу.
Миша: И больше ни с кем не спишь?
Даша: А с кем еще можно спать?
Она гасит недокуренную сигарету, вновь принимается за браслет и одновременно атакует Мишу пустым взглядом.
Миша: С ежиками. У них такие большие длинные и толстые…эти…
Игорь совершенно обескуражен, ему неприятен этот детсадовский разговор.
Ксюша: Иголки?
Она заразительно смеется, поглядывая на Игоря.
Миша: Точно, иголки у них такие!
Игорю уже стыдно, Миша выдерживает очередной Дашин натиск, только пиво прихлебывает.
Даша: Нет, с ежиками я спать не хочу. Положишь такого в постель   он колоться будет.
Даша по-детски надувает губы, Ксюша вовсю смеется, Миша тоже посмеивается.
Миша: Ежики не больно колются, даже приятно.
Даша опять отворачивается и зажигает новую сигарету, снова не заметив Мишиной любезности, Игорь не поднимает глаз. Пауза.
Даша: Ксю, мы, про ежиков все знаем, пошли попрыгаем!
Она оставляет мартини и направляется на танцпол, никого не дожидаясь.
Миша: Пошли! – Он задерживается, приглашая вторую пару.
Игорь: Без меня. Я не любитель.
Ксюша: Ты чего, стукнутый? – Она встает и в замешательстве останавливается.
Миша: Да, взрывной волной приложило, с тех пор не танцует.
Ксюша: Где его, бедного, так?
Миша: На войне.
Игорь: Да брось ты трепаться-то…
Миша уже не слушает приятеля, он быстро идет к танцполу. Ксюша направляется туда же. Игорь остается один.
Затемнение.

Вечер. Площадь перед вокзалом: ларьки, кругом мусор. Темнеет.
Около одного из ларьков порядком пьяная подростковая тусня – трое сидят на спинке скамейки, один привалился к столбу, другой сидит на велосипеде, еще три велосипеда расставлены кругом; ребята то и дело прикладываются к двум баллонам пива, передавая их из рук в руки. Вокруг бродят двое-трое нищих, один садится на скамейку. Под стеной вокзала человек спит сидя, вытянув непомерно длинные, худые ноги. Напротив вокзала – трамвайная остановка. На остановке – только одна женская фигурка. Игорь идет через площадь к вокзалу. Женщина на остановке приближается. Заслоняя ее от глаз, пролетает полиэтиленовый пакет, и почти сразу навстречу ему – другой. На остановке стоит девушка, которую Игорь видел на футбольном поле, а потом на рынке. Площадь темна и абсолютно пуста, на остановке стоят две фигуры – мужчина и женщина – Игорь и его возлюбленная. На повороте появляется трамвай, он подходит к остановке, девушка садится в среднюю дверь, в вагоне пусто, лампочки горят тускло. Звучит мелодия песни Хвостенко «Всегда светла…» Девушка садится на ближнее к двери сиденье; вагон трогается и набирает скорость, мерно раскачиваясь. Стук и дребезжание. Вагон напоминает туннель, посреди туннеля – девушка в темном легком платье, на плечах платок, черные волосы до плеч, худые плечи ссутулены, шея длинная, лопатки выступают. Девушка покачивается, трамвай заходит на поворот, на несколько секунд лампы ярко вспыхивают и девушка встает – высокая, худая, длинноногая. Свет снова меркнет – трамвай замедляет ход; девушка спускается на ступеньку, трамвай вот-вот остановится, девушка делает еще движение, и звучит голос Игоря: «Извините, можно я вас провожу?», и музыка обрывается. Девушка оборачивается, Игорь идет к ней по вагону, дверь открывается. Девушка смотрит на приближающегося Игоря без всякого страха, с легким удивлением. Она больше всего похожа на олениху – огромные глаза, тонкий чувственный нос, большой рот, тонкие губы, чуть загибающиеся кончики волос покачиваются, на открытой груди цепочка с кулончиком, а вторая – на уровне ключиц.
Девушка: Да… Если вам не…я все время боюсь поздно ходить: здесь ребята ночью гуляют…
В этот момент трамвай трогается, и почти сразу закрываются двери. Игорь бежит к вожатому и кричит «Подождите, мы выходим!». Трамвай резко тормозит, Игорь чуть не падает, двери открываются, Игорь бежит обратно к девушке, она уже на тротуаре, Игорь выскакивает, двери за ним с выдохом и лязгом захлопываются. Какое-то время молодые люди идут молча; белеют в лунном свете углы домов, мелькают черные стволы и черные кроны, слева возникает бесконечный серый забор.
Девушка: Как вас зовут?
Она не поворачивает головы.
Игорь: Тихо…Игорь…Я хотел сказать: тихо здесь…Я редко бываю здесь…
Девушка неожиданно останавливается перед калиткой, Игорь по инерции проходит еще пару шагов.
Игорь (продолжает): У вас свой дом?
Игорь тоже не смотрит на девушку, слова произносит с усилием, между почти бессвязными обрывками фраз большие паузы.
Девушка: Половина…
Пальцы девушки ложатся на штакетину калитки, пальцы тонкие и длинные, ногти бледные, запястье узкое, а ладонь широкая, суставы резко очерчены и увеличены – все четко прорисовано лунным светом.
Девушка (продолжает): Спасибо большое, что вы меня проводили…
Игорь: Не за что…я хотел спросить, можно вас пригласить…встретиться.
Игорь переминается, глядя не в лицо девушке, а на ее руку, наконец, поднимает глаза, в тот же момент девушка задерживает взгляд на его лице.
Девушка: Да…Конечно.
В лунном свете ее глаза блестят.
Игорь: Спасибо… До свидания…
Игорь смотрит благодарно и сразу срывается с места.
Девушка: А когда?…
Игорь останавливается, секунды оба смотрят друг на друга, Игорь словно просыпается. Девушка прыскает так заразительно, пытаясь в то же время сдержаться, а потом уже открыто смеется. Смеется и Игорь.
Игорь: Как вас зовут? Я же не спросил!
Пауза.
Девушка: Действительно…
Опять смех.
Девушка (продолжает): Лусинэ… У меня мама – армянка. И когда вы меня приглашаете на свидание?
Игорь: Я послезавтра после трех свободен. А вы?
Игорь подходит к Лусинэ, теперь он совершенно не смущается, открыто смотрит девушке в глаза.
Лусинэ: Я около пяти освобождаюсь.
Теперь под его взглядом опускает глаза смущенная Лусинэ, но смущение нисколько ее не сковывает, просто Игорь не скрывает любования, а такой взгляд и приятен любой девушке и смущает ее, как уже высказанное признание.
Игорь: Я за вами зайду на рынок.
Они стоят, почти касаясь друг друга; Игорь смотрит на Лусинэ, и, кажется, вот-вот он поцелует девушку в макушку.
Лусинэ: А откуда вы знаете, где я работаю?
Она быстро поднимает голову.
Игорь: Я вас там видел.
Игорь отвечает не сразу, тень набегает на лицо, он теперь не улыбается.
Лусинэ: Я вас тоже где-то видела…
Девушка серьезнеет, но глаз не опускает.
Лусинэ (продолжает): Вы знаете…
Она прячет взгляд.
Лусинэ (продолжает): Лучше не надо за мной заходить. Встретимся в пять на мосту. Я могу опоздать, вы подождете?...
Она снова смотрит на Игоря, почему-то с надеждой.
Лусинэ (продолжает): Минут на 15, но скорей всего, я вовремя закончу… До свидания.
Игорь снова улыбается.
Игорь: До свидания.
Лусинэ, попрощавшись, медлит только пару секунд, а затем быстро проскальзывает в калитку, слегка только приоткрыв ее, и уходит, не оборачиваясь; Игорь же, попрощавшись с уже уходящей девушкой, остается стоять перед калиткой.
Затемнение.

Клуб.
Взрыв смеха. Ящики с пустыми бутылками, еще какой-то мусор, потом – ребята, их четверо: один оттирает стойку, другой занят витриной, третий копается под стойкой, а четвертый, привалившись к ней, курит. Слева входит Игорь.
Из-под стойки голос: Респект, чувак! Наливай по этому поводу!
Игорь: Ну, мужики, с меня отвальная! Уволился!
Он откровенно доволен.
Тот, что курит: Ты чего, упал? Серьезно, что ли?
Он резко поворачивается к Игорю.
Тот, что под стойкой: Игорян наследство получил. Что так вдруг?
Выныривает, и, согнувшись, упирается в стойку локтями, глядя на Игоря; взгляд насмешлив – готов высмеять по поводу и без.
Игорь: Работу в Питере предложили.
Игорь останавливается у стойки, что-то насвистывая, приглашения к дуэли просто не замечает.
Курящий: Что делать будешь?
Все, кроме шутника, подходят к Игорю, который теперь становится вершиной острого угла ромба, второй острый угол – шутник.
Игорь: В милиции…Короче, однополчанин предложил место, сказал, что платить будут много.
Он начинает было объяснять, но понимает, что объяснение – штука долгая, мнется, находит, наконец, нужную фразу, но улыбка уже пропадает, и настроение резко портится.
Оттиравший стойку: Много   это сколько?
Шмякнув о стол тряпкой, вынимает пачку; в его тоне и насмешка и заинтересованность, граничащая с завистью.
Игорь: Сказал, что на жизнь хватит и еще останется.
Откровенно пресекает разговор тоном и жестом.
Парень из-под стойки: Чего-то он тебя парит. В ментуре столько не платят. Может в спецназе?
Он уже не шутит, а издевается.
Игорь: Нет… Долго рассказывать…
Игорь говорит, как отстраняет.
Тот, что возился с витриной: Ну, Джеймс Бонд, смотри, подставит тебя твой приятель, много за глазки только бабам платят.
Игорь: Ладно, посмотрим.
Курящий: Так ты про отвальную говорил?
Игорь: Зайду еще, пока.
Игорь поворачивается спиной и быстро уходит.
Шутник: Передавай привет Сигалу со Свенсоном.
Ребята медленно поворачиваются друг к другу, образуя круг, а Игорь спускается по ступеням парадной лестницы.
Затемнение.

Мост и площадь перед рынком.
Лусинэ пересекает площадь в толпе, идущей с рынка. Она то пропадает, то снова появляется и все время смотрит куда-то поверх толпы. Лусинэ подходит ближе, и становится видно, что она сдерживает и не может сдержать улыбку радости. Игорь стоит на мосту, к нему поднимается Лусинэ. Между ними дворник подметает мост, и девушка, обойдя дворника, первой вступает на чисто выметенный асфальт и подходит к Игорю. Игорь, сначала стоит как вкопанный, а потом тоже идет к Лусинэ.
Игорь: Привет.
Протягивает девушке букет ирисов с улыбкой и гордости и радости.
Лусинэ: Здравствуй. Ой, какие цветы. Спасибо.
Лусинэ опять смущается взглядом Игоря и закрывает лицо цветами.
Игорь: Я их увидел и подумал… Куда пойдем?
Игорь останавливает сам себя, чтоб не сказать фразу, которая прозвучит выспренне до глупости, хочет еще что-то добавить, его охватывает отменяющий всякую реальность восторг. Вопрос свой он почти шепчет.
Лусинэ: Даже не знаю. Куда ты хочешь.
Она прижимает к груди цветы и говорит, так естественно и доверчиво выделяя «ты», будто уже решила отдать себя Игорю целиком и полностью.
Затемнение.

Возникает деревянный квартал у рыночной площади. Люди ходят, дома стоят, лужи мутные, солнце светит, а над улицей растут огромные тополя (звучит детская обработка «Полонеза Огинского»). А теперь подробней: она слева, он справа, развернуты друг к другу, идут, взявшись за руки; справа от них в кадре остается небольшой кусочек пространства. Самое главное   слева: мужчина набирает воду из колодца, двое кавказцев бурно разговаривают на перекрестке, старик с палочкой катит тележку, а палочка все время мешает – камера хватает движение слева, когда герои уже проходят дальше, но из фокуса не вышли, и пока мы видим происходящее, они расфокусируются, приходится догонять; и опять камеру отвлекает происходящее. И сразу на смене ритма мелодии – их руки, раскачивающиеся в такт шагам, только руки, высоко, как в танце. И снова на смене ритма   они идут, взявшись за руки, их только двое на совершенно пустой укрытой тополями улице, в конце которой – засвеченное пространство, почти круг света.
Затемнение.

Вечер, лес.
У костра – Игорь, Илья и Лусинэ. Все держат в руках стаканы. Перед сидящими вино, что-то из съестного. Илья порядком навеселе, говорит с воодушевлением, размахивая сигаретой.
Илья: Ребята, знаете… это так здорово…вдруг. Я всегда об этом мечтал. На вас смотреть   вроде ничего особенного, а произошло необыкновенное, и это правда. На самом деле так бывает, просто не со всеми. И есть же, наверняка, причина, по которой так случается… Я даже завидую. Я всегда об этом думал. Но я очень рад! Ребята! Прикиньте!... Нет, в самом деле, красиво!... Нет, не то слово…
В продолжение речи отсветы пламени скачут по стволам деревьев, выбеливают траву; три фигурки среди скачущего света, а вокруг темнота.
Игорь: Да ладно, ты лучше спой что-нибудь. У Ильи голос потрясающий.
Последняя фраза обращена к девушке. Игорь смущен выспренностью и счастлив одновременно, улыбка с лица не сходит.
Илья: Не, дело не в голосе… Сейчас, только надо выпить, чтоб гитара строила... Ну, за струны.
Он настроен философически, но, собравшись было произнести речь о сущности пения, перебивает сам себя и, осушив стакан, берет гитару; тихонько наигрывая, слушает ее.
Игорь: За струны.
Вдруг изображение исчезает. Аплодисменты, и голос Окуджавы: «Сейчас я спою совсем маленькую песенку о московском метро». Окуджава поет, в финале опять аплодисменты.
Текст песни:
Мне в моем метро никогда не тесно,
потому что с детства оно как песня,
где вместо припева, вместо припева:
«стойте справа», «проходите слева».

Порядок вечен, порядок свят:
те, что справа, стоят, стоят;
но те, что идут, всегда должны
держаться левой стороны.

Дорога к реке. Утро выходного дня.
Откуда-то на всю катушку   «Такие девушки, как звезды…». Народу на уже знакомой нам по первому эпизоду дороге много. Мимо коттеджей с речки идут приятели Игоря, те самые, что играли в футбол. Они уже слегка веселые, машут руками, кричат: «Привет, Игорян!» «Здорово!» Игорь отвечает. Они с Лусинэ идут к реке и вот-вот поравняются с компанией подвыпивших молодых людей, которые ухмыляются многозначительно и добродушно.
Дрон: О, сразу видно – свободный мен: уже с бабой!
Игоря передергивает, он быстро поворачивается к Лусинэ.
Джексон: Клевую девчонку отхватил. Где таких нынче цепляют? Поделись!
Игорь так же резко поворачивается и в два шага оказывается перед Джексоном – голова склонена к правому плечу, левое   приподнято, лицо бледное, взгляд немигающий.
Игорь: Джексон, никого я не цеплял, ясно? Извинись.
Он говорит очень тихо, стоя вплотную к приятелю, но каждое слово выговаривает отчетливо и медленно, сдерживая негодование.
Джексон: Ты чего? Я ничего не сказал, только пошутил. У тебя совсем крыша потекла после Питера?
Джексон не на шутку испуган и ошарашен, отступает несколько назад, тоже бледнеет, но, оглянувшись, понимает, что ребята готовы разнять, и берет себя в руки, однако с голосом справиться не удается – он ближе всего к плаксивому визгу.
Игорь: Ты…знаешь…
Игорь еле сдерживается, чтоб не ударить очевидно слабого приятеля, но глаза уже мутнеют. Дрон и еще один встают по обе стороны от Игоря.
Джексон: Игорян, кончай бычить! Ничего я про твою тетку не сказал!
Он отступает еще дальше и срывается на крик страха и обиды.
Игорь делает еще шаг, пытаясь что-то сказать, лицо искажено, он весь дрожит, вдруг машет рукой и быстро отходит. Игорь подходит к Лусинэ, она улыбается ему нежно. Игорь и Лусинэ смотрят друг на друга, а приятели Игоря обходят их с двух сторон. Игорь берет Лусинэ за руку, и они идут дальше. Некоторое время влюбленные молчат.
Игорь: Знаешь, меня друг пригласил в Питер, обещал работу. Я там устроюсь, придумаю с жильем и заберу тебя. Город большой, каждый встречный хамить не будет… И жизнь там лучше, я в Питере учился. Поедем?
Игорь поначалу говорит без особой цели – надо было о чем-то сказать, вот и пришлось к слову, он не сомневается в положительном ответе; Лусинэ, на которую Игорь сейчас не смотрит, пугается даже, потом справляется с собой, но не знает, что ответить.
Пауза. Игорь смотрит на девушку, она ищет ответ, наконец, осторожно поднимает глаза.
Лусинэ: Ты знаешь…я не знаю, что буду там делать. Профессии нет, куда я устроюсь? Без прописки к тому же…
Она почти сразу прячет глаза и говорит сбивчиво, не то, что на самом деле думает.
Игорь: Решаемо. Меня пропишут: я в милиции буду работать, а тебя пропишут, когда поженимся. Там и поженимся, чтоб проблем с родичами было меньше. А про работу можешь не думать: получится, так получится, а нет – я заработаю. Хватит и на троих и на четверых, а ты с детьми будешь – самое лучшее. Молодая мама. А?
Игорь не принимает ее отговорки всерьез, считая их просто страхом перед неизвестным, поэтому берет успокаивающе-бодрый и в то же время нежный тон; он все время забегает вперед, пытаясь заглянуть Лусинэ в глаза, а она смотрит вниз и мучается, желая что-то сказать и все время себя останавливая.
Лусинэ: Это хорошо, только…я с родителями ссориться не хотела бы. До свадьбы они меня просто так не отпустят. Обида будет на всю жизнь, если так уеду…
Они уже на берегу, Лусинэ, произнося медленно первые три слова, садится на вытоптанную чахлую траву, положив руки на колени, а голову на руки; Игорь садится так, чтоб и видеть ее лицо и обнимать, но, продолжая говорить, Лусинэ убирает его руку и чуть разворачивается, чтоб смотреть Игорю в глаза.
Лусинэ (продолжает): И потом, я вообще не хотела бы без них, а они точно не поедут...
Она затрудняется объяснить и чувствует, что он не поймет, поэтому сообщает просто без особого выражения, но при этом отворачивается и смотрит на реку.
Игорь: Не знаю…по-моему, без родичей жить проще.
Лусинэ: Мне там нечем будет заняться,   твердит Лусинэ, отвернувшись и без всякого выражения.
Игорь: А дети, а я?
Игорь теперь пытается поймать ее взгляд, но и в самом деле не понимает, о чем это Лусинэ; о детях он говорит вовсе не потому, что это общепринятый аргумент, но выходит излишне бодро и холодно.
Лусинэ: Конечно… Просто… больше у меня там никого не будет…понимаешь?   Лусинэ поворачивается к Игорю   просит понять.
Игорь: Почему? Друзья будут. Это только кажется, что Питер большой, ты один, а обживешься – куча людей вокруг будет. Мне сначала тоже не очень было, в смысле, одиноко, а потом друзья появились...
Лусинэ: Понимаешь, тебе легче…   Лусинэ перебивает почти с досадой.
Игорь: Да это тебе кажется!
Игорь невольно принимает ее тон. По берегу ветер гонит бумажный и полиэтиленовый мусор, треплет волосы сидящих. Лусинэ встает, Игорь – следом.
Лусинэ: Не знаю… нет…дело не в этом… Кстати, тебя мои папа и мама в гости зовут.
Она идет, разговаривая больше с собой, потом резко оборачивается и меняет тон.
Игорь: С удовольствием, хоть сегодня!   Игорь останавливается и говорит излишне бодро.
Лусинэ: А завтра сможешь?
Они стоят почти на самом обрыве друг напротив друга; за спиной Лусинэ, на том берегу, дымит высоченная красного кирпича труба.
Игорь: Смогу, конечно.
Затемнение.

Квартира родителей Лусинэ.
Игорю открывает мать девушки. За ее спиной стоит Лусинэ, в глубине – отец. Мать и Лусинэ здороваются с гостем почти одновременно. Игорь отвечает каждой, проходит, здоровается с хозяином дома, снимает кроссовки, надевает тапки и проходит за женщинами через кухню-предбанник. В комнате полутемно, оттого что шторы наполовину задернуты. Пол, покрашенный олифой, блестит. Обстановка бедная; четки на тумбочке у окна, корешки двух арабских книг на полке над телевизором, календарь с какими-то надписями по-арабски выделяются своей новоделанностью и не вяжутся с крепкой и темной, переходящей по наследству мебелью, с безделушками начала двадцатого века, а вот корпус телевизора, покрытый сверху салфеткой, вполне естествен. Стол уже накрыт к обеду.
Отец: Будем знакомы, меня Махмудом Аслановичем кличут, а вас как? Или можно сразу на «ты»?
Игорь: Меня Игорь зовут, можно на «ты».
Мать: Очень приятно, а меня Ануш Грачиковна. Садитесь к столу.
Она делает приглашающий жест.
Отец: Проходи вот сюда.
Он показывает гостю, куда сесть, а сам занимает место напротив. Дамы накладывают. Свет только тот, что из затененных зеленью и шторами окон. На какое-то время устанавливается молчание. Лусинэ на помощь не приходит, Игорь не знает, как быть дальше; накладывают ему, ничего не спрашивая. Отец берет со стола бутылку водки.
Отец: Выпьем за знакомство?   отец улыбается привычно-приветливо.
Игорь: Спасибо, с удовольствием,   Игорь перенимает тот же тон.
Тут дамы тоже садятся, но как-то с краешку, готовые в любой момент встать; отец Лусинэ наливает Игорю и себе в полукруглые стопочки, сработанные, видимо, в Гусь-Хрустальном совсем недавно – новодел с претензией, вовсе не подходящий к остальной посуде.
Отец: Ну, чтоб сто лет жить в мире.
Они чокаются и выпивают.
Отец (продолжает): Расскажи, чем занимаешься, про родителей…
Полушутливый тон и улыбка несколько гасят напряжение.
Отец (продолжает): Мы все должны знать, как-никак сыном нам будешь, если не шутишь.
Игорь: Да в общем, особо рассказывать нечего. Был охранником, сейчас уволился: меня друг в Питер пригласил работать. Обещал хорошую зарплату… В большие начальники хочет меня вывести,   Игорь тоже пытается шутить.
Отец: Еще выпьем? По маленькой за успехи стоит.
Отца известие, очевидно, не порадовало, холодок и в лице и в тоне; он, не дожидаясь согласия Игоря, наливает по половинке.
Игорь: Спасибо.
Игорь смотрит на Лусинэ, а она сидит бледная, опустив голову, и поднимает ее, когда чувствует на себе взгляд Игоря; она сейчас и жалеет любимого и уже чувствует всю безнадежность выйти за Игоря без ссоры с родителями, поэтому столько же жалости в ее взгляде, сколько и тоски.
Отец: И по какой части начальником будешь? Ну, чтоб твоя мечта сбылась.
Чокаются и пьют. Отец уже не шутит, он подобран и отстранен, даже прищуривается недобро. Женщины сидят молча, почти не едят. Их присутствие кажется лишним.
Игорь: По милицейской части,   произносит Игорь после довольно значительной паузы, и за ответом следует пауза еще более длинная.
Отец: Тяжелое дело в большом городе… А как же дочка наша? Будет ждать, пока ты начальником станешь?
Сожалеет отец вполне искренне, а после коротенькой паузы, покачав головой, без всякого нажима, с грустью даже задает вопрос, но смотрит при этом прямо на собеседника, требуя ответа по существу не тоном, а взглядом. Игорь собирается честно изложить свою версию, но вдруг поворачивается к Лусинэ, а она просит о чем-то глазами, и он мгновенно понимает ее просьбу, поэтому медлит с ответом еще несколько секунд; а отец, перехвативший их взгляды, тяжело смотрит на дочь и снова требует ответа от Игоря.
Игорь: Подадим заявление, я пока поеду, устроюсь, потом здесь поженимся и вместе уедем.
Опять долгое молчание. Отец смотрит перед собой. Женщины накладывают второе. Лусинэ кивает Игорю и улыбается вымученно и благодарно.
Отец: А как же родители твои?
Игорь: Мама здесь останется с братом.
Пауза долгая: мать говорит: «Угощайтесь», но молчания от этого становится еще больше, потому что сидящие за столом не едят.
Отец: Слушай, ты не обижайся, а подумай: вы вчера только встретились, а ты уверен, что жить с ней будешь?
Отец уговаривает, как уговаривал бы собственного сына, потому что понимает: дочь пойдет за этим парнем, лучше образумить самого Игоря, чтоб отказался.
Игорь: Уверен.
Игорь говорит без всякого видимого вызова и выражения, но глядит в упор на отца, подняв на него взгляд еще прежде, чем ответить, и этот взгляд пресекает возможность обсуждения.
Отец: Нет, ты сначала подумай, чем заявление подавать. Силком ведь никто не тянет.
Отец взгляд выдерживает и продолжает в том же тоне. Возникает очередная пауза. Цветы на подоконнике, за кисеей занавески, между двух штор; светлое пятно между телевизором и подоконником – кровать, застеленная белым покрывалом; телевизор и полка с книгами и безделушками над ним; шкаф, очень старый, черный, свет на него едва попадает, прислонившись к шкафу, в тени стоит Лусинэ, и кажется она куда старше в полутьме, среди этих вещей. Картинка обрывается резко.
Затемнение.

Тарелка супа, в которую опускается ложка. Слышны хлопок мокрой ткани, шарканье ног, стук переносимого таза и шкворчание масла на сковороде. Ложка опускается в тарелку еще и еще раз со значительными перерывами. Мать развешивает носки, трусы и другую мелочь; на веревке перед входом в лоджию уже висят наволочка и пара полотенец. На плите сковородка, а в ней тушеная капуста и пара сосисок, на дальних конфорках – закрытые алюминиевые кастрюли; мать проходит с пустым тазом, вздыхая на ходу, и выключает газ. Тарелка уже пуста, ложка в тарелке, Игорь сидит, опершись о стол локтями и опустив голову. Окно перечеркнуто почти посредине бельевой веревкой с развешенной мелочевкой. Игорь продолжает сидеть все в той же позе, в кухню входит мать с тазом, полным белья, видит, что Игорь не ест, и останавливается.
Мать: Ты чего второе не берешь? Лакеев в 17-м отменили.
Стук таза, сковородка с капустой и сосисками появляется над тарелкой, мать деревянной лопаткой вываливает содержимое в тарелку.
Мать (продолжает): Ты чего такой?…Слушай, может, тебе плюнуть на этот Питер? И так чего-то ходишь как шибанутый? Здесь вон тебе, слава Богу, платят. А там, ты послушай, что делается. Вчера рассказывали, что какой-то директор…вот забыла…ну, ехал себе, остановился на перекрестке, машины – ему не деться никуда. Подкатил какой-то парень на мотоцикле, ты представляешь, положил ему на крышу пакет и уехал, а тому полкрыши снесло вместе с этим директором, среди бела дня, представляешь, и никто не поймал. А ты еще в метро хочешь работать. Вон, в Москве взрывают и в Питере начнут, там черные на каждом углу!
Мать берется было за таз, даже доносит его до лоджии, но потом увлекается рассказом и подходит к столу. Жестикулирует она бурно, желание рассказать опережает слова. За ее спиной – запотевший квадратик окна, еще не закрытый бельем. Игорь уныло ковыряет капусту.
Игорь: Я еще не знаю... тут сложности… ну, в общем, еще рано говорить, но, возможно, я женюсь скоро,   Игорь вовсе перестает есть и внимательно разглядывает рифленую сахарницу на ножках.
Мать: Правда?! Боже мой!… Когда?!   мать с места буквально обрушивается на сына, смахнув рукавом халата ложку с тарелки.
Игорь: Да не знаю…
Игорь смущен и обрадован, мать заслоняет его собою и вот-вот сядет к нему на колени.
Мать: Господи, ну ты даешь! И сюда не привел! Хоть познакомил бы!… СЫночка!
Она вдруг садится на пол, обнимая колени сына, с последним вскриком бурно рыдает, уткнувшись Игорю в колени. В этот момент на кухне появляется брат Игоря.
Брат: Кого убивают?…Чего вы?
Он кричит еще из коридора, но, увидев всю сцену, останавливается в недоумении. На Игоря Сергей не похож нисколько: волосы черные и длинные, нос толстый, губы толстые, единственно – глаза, большие, мамины, как и у Игоря; руки и ноги тонкие, вся фигура угловатая. Говорит он густым басом; и от всей внешней молочности и физической недоразвитости, сочетающейся с грубым басом, возникает впечатление полной беспомощности – инфантил да и только.
Мать: Чего, чего!…Игорь женится!   мать поднимает на него полные слез глаза, все ее лицо мокро, но привычному брюзжанию она не изменяет.
Сергей: О, братан, круто! По этому поводу надо выпить!   Сергей хлопает и потирает руки.
Мать: И этот туда же, от горшка два вершка, я те щас дам выпить!
Мать поднимается, подходит к холодильнику, Сергей, от холодильника проходит к столу, но не садится.
Сергей: Ну ладно, ма, дело-то святое.
Мать: Вот-вот, все в отцов, как выпить, так святое! – мать открывает холодильник, достает бутылку.
Мать (продолжает): Чего стоишь, пьянь хероническая?! Стопки ставь! Черт с тобой! – обращается она к Сергею, смеясь.   Хоть пьянствовать с Ильюшкой не будешь. Она тебя живо! Кто хоть она, я ее знаю? – это уже Игорю.
Поставив бутылку на стол, мать опять лезет в холодильник, извлекает банку, наполовину заполненную чем-то серым, ставит на стол и опять лезет в холодильник. Сергей уже расставляет стопки.
Игорь: Да, нет...
Мать: Где хоть работает?
Игорь: На рынке торгует.
Игорь сидит прямо напротив еще не закрытого квадратика окна и смотрит туда, на улицу, а получается – в небо.
Мать: А…она, что из этих?
Мать, услышав ответ, резко выпрямляется: что-то сразу заставляет насторожиться, рот открыт вопрос замер, а глаза уже сузились, но в тоне вопроса испуг.
Игорь: Из каких?
Игорь резко поворачивается к матери, широко открывает глаза, склоняет голову к правому плечу, левое поднимается, и в ледяном спокойствии вопроса явственно слышно: «А ну, скажи».
Мать: Чего дурака-то строишь!
Мать подступает вплотную, уперши руки в бока. В этот момент Игорь переводит взгляд на брата, вставшего напротив и перекрывшего последний клочок неба; а тот уже все понял, и в лице такая высокомерная гадливость, точно к нему сейчас обратился с вопросом какой-нибудь «поганый чучмек».
Игорь: Из этих, из этих.
Игорь опять переводит взгляд на мать: он готов принять бой, хотя смысла в этом для него никакого, поэтому в его голосе больше усталости и обреченности, но есть и вызов: «валяй дальше».
Мать: Может, богатая какая?
Игорь: Нет.
В этот момент Сергей из кухни уходит.
Мать: Ну так, правильно, кого еще ты мог подцепить. Черная, да еще и нищая. Чего так скоро-то, а? уже с вы****ком что ли? Это ты можешь, на это у тебя ума хватит!…Спасибо, обрадовал!
Мать заводится и от тона, взятого Игорем, и от той картины, которую вмиг себе рисует; развернувшись, она проходит к плите, потом – обратно к столу, при этом то воздевает руки, то хлопает себя по бедрам; остановившись напротив Игоря, шипит, но на сына при этом не смотрит.
Игорь: Какой ребенок? Ты чего? Нет никакого ребенка!
Игорь кривится от неожиданной глупости и, как ему кажется, абсурдности предположения, поэтому всем видом и интонацией говорит устало «отстань и не мели вздор».
Мать: А чего женишься?!…Давно ты ее знаешь хоть?…Ну, чего молчишь? Вчера увидал? А она из себя целочку состроила. До свадьбы не дает, да? А ты на все согласный. *** твердый – душа мягкий…Дурень, дурень…Чего думаешь, пуза нет и все? Пузо-то, миленький, не сразу растет! Я, вон, с твоим папашей на пятом месяце по танцам бегала! А! Рентген нашелся!
Мать уже уверена в том, что ребенок существует, и этот очевидный факт надо донести до сознания неопытного сына; она сама себя заводит, тычет пальцами сыну в нос, показывает пузо, выбирает выражения похлеще, видит в глазах сына глухую стену и от бессилия убедить распаляется еще больше, разворачивается, всплескивая руками, вновь бросается в атаку, и все – практически не сходя с места.
Игорь: Мама, да знаю я…
Игоря чуть не выворачивает от всей этой риторики.
Мать: Что ты знаешь?!…Первая сучка дырку под нос – он побежал, хвост задравши…Дурак! Баба просто так замуж не пойдет! Ребенок у нее, понял?! Ребенок! А хоть знаешь от кого ребенок-то?!…Я тебя, дурака, спрашиваю: ты знаешь, с кем она там еблась хоть?!
Игорь: Мама!
Игорь пытается прекратить эту сцену, но сам себя обрывает – ему противно. Он встает было, но мать толкает его обратно на стул.
Мать: Куда? Сиди теперь!
Игорь: Мама…   Игорь просит прекратить разговор.
Мать: Что «мама»?! Не правда, что ли!? Они, вон, как кошки плодятся   где схватил там и вставил! А ты у нас, правильно, добренький – чужих ублюдков подбирать! Сам дурак, так хоть спросил бы!…   мать делает пару шагов к плите, потом резко поворачивается и вновь атакует.   Знаешь, чего ей от тебя надо?! Они тут засели на чужом горбу и сосут! Она тебя, дурака, еще обдерет! Это они умеют! Ты чего думаешь, ты ей нужен?! Нашелся принц! Ей квартира наша нужна! Они нас всех выжить хотят! Дурак! Сначала пропишется, потом со своим ебарем!…   мать машет рукой.   Разведешься, так она часть квартиры потребует! Продавать будем? Менять эту халупу на что? Что мы получим втроем? А ребенка тебе скинет?! Или у тебя денег вагон – откупаться?!
Мать переводит дыхание и немного успокаивается. Ее последняя тирада про квартиру была менее эмоциональна, нежели предшествующие, а Игорь теперь понимает, чего боится мать, и обдумывает ответ, он даже кивает матери успокаивающе.
Мать (продолжает): Ладно, она тебя, дурака, на улицу выкинет, а о брате ты подумал? А где мне на старости лет мыкаться? Эта сука всех отсюда выживет. Сначала сама припрется, потом родственнички ейные, их ведь как собак нерезаных. Грязь от них, вонь – сам сбежишь!
Игорь: Успокойся, мы снимать будем,   Игорь улыбается примиряюще, мол, сразу бы объяснила, чего боишься.
Мать: «Успокойся»?! Да кто тебя с черной пустит! Кому такое говно нужно! Успокоилась уже!...   мать отходит к окну, обессиленная, но вдруг найденный аргумент придает сил, и мать снова подступает к Игорю, тыча указательным пальцем в пол.   Ты этой лярве скажи про съем, скажи, посмотришь, как запоет, с говном сожрет!
Игорь: Это уже наше дело.
Мать: Конечно, ваше, хоть под забором с ней ебись! А вот мое дело, что с квартирой будет: выпишешься ты что ль отсюда?!
Раздосадованная тем, что неотразимый аргумент никак не подействовал, мать говорит то, чего и не собиралась говорить.
Игорь: Если ты так боишься – выпишусь.
Игорь уже совершенно спокоен, потому что надеется погасить скандал и договориться с матерью потом, через месяц ли или через год.
Мать: Господи, ну за что мне такой дурак! Он выпишется, он выпишется! Да я ж не о том с тобой говорю!... Тебе-то зачем все это?! А как я теперь людям в глаза смотреть буду? Они вон весь город ободрали! Нет, как я на улицу теперь покажусь?! Ты мне объясни! Почему я должна за тебя краснеть?…
Услышав от Игоря, что он готов оставить квартиру, мать, воздев руки к небу, бросается на лоджию, натыкается на веревки, хватается за голову и чуть не с мольбой идет обратно, протягивая к сыну руки.
Игорь: Почему краснеть? Людям какое дело?
Игоря слова матери выводят из себя, теперь он атакует тоном: «не понял, объясни».
Мать: Ты совсем дурак, да? Или прикидываешься? Какое дело! Ты на улицу голым выдь еще, раз людям дела нету! Выдь, выдь!… Чего, стыдно?!…Господи, ну за что все это!? Баб тебе мало?! Черная тебе накой?! Знаешь ведь их, воевал, видел же!
Мать задевает за живое нежелание понять самые элементарные для нее вещи: они скоты, а мы люди. Она вновь впадает в бессильное бешенство, сменившееся почти моментально полным упадком сил, она обрушивается на стул и после паузы причитает, опустив голову на руки и мотая ею.
Игорь: Я не с ними воевал…
Игорь пытается сказать самое главное, о чем постоянно думает, он вовсе не надеется на понимание, просто надо сейчас это сказать, поэтому на мать он не смотрит, и тон такой, будто говорит он все это Илье.
Мать: Господи, да все они сволочи!   мать поднимает голову и воет, протягивая к сыну руки и глядя на него полными слез глазами.
Игорь: Хватит!   Игорь бьет кулаком по столу и встает.
Мать: Иди ты…   мать плачет, потом вдруг тоже встает, глаза ее горят.
Мать (продолжает): Если уж ты так, лучше вали в Питер, чтоб тебя здесь не видели. Там и женись хоть со всеми черными ****ями!
Игорь: Хорошо.
Игорь направляется в коридор. В этот момент мать, не удовольствовавшись отсутствием сопротивления (все мы, даже в драматические моменты любим игру на публику) кричит вслед: «И чтоб эту ****ину сюда не водил, я тебя с ней вместе с лестницы спущу!», хотя и без того понятно, что никого Игорь сюда не приведет. Лицо Игоря на секунды отражается в зеркале, стоящем почти напротив кухонной двери, когда он автоматически срывает с вешалки и надевает ненужную в этот жаркий день куртку. В лице гадливость.
Затемнение.

Квартира Ильи.
Игорь звонит в дверь квартиры – открывает Илья. В глубине квартиры негромко включен Высоцкий.
Илья: Привет. Ты чего?
Игорь: Привет.
Игорь снимает кроссовки, надевает тапки и, не снимая куртку, проходит на кухню. В квартире чистенько. На кухонном столе, стоящем вплотную к окну,   включенный двухкассетник, деревянная доска, а на ней – кусок дешевой ветчины и нож; рядом половинка ржаного и банка с мелкой килькой. Стоит еще стопка и бутылка «Гжелки». Игорь садится к столу. Пока идут на кухню – молчат.
Илья: С Лусинэ поругались?... Выпить хочешь?   Илья сразу направляется к сушилке над раковиной и снимает оттуда стопку. Вопросы задает, не глядя на Игоря.
Игорь: Нет… У меня к тебе дело… Можно будет мне у вас пожить несколько дней?
Илья проходит к столу, Игорь смотрит на него.
Илья: Нет проблем. Чего, с тетей Катей поцапались?   Илья садится.
Игорь: Да, немного…   Игорь машет рукой и отворачивается.
Илья: Из-за…
Игорь: Угу, «из-за»,   Игорь прерывает Илью, впрочем, Илья не торопится договорить.
Илья: Давай по чуть-чуть?   Илья берет бутылку и хлопает по ней ладонью.
Игорь: Нет.
Пауза. Высоцкий поет «Тот, который не стрелял», Илья смотрит на Игоря и хочет сказать что-нибудь, но останавливается; а Игорь смотрит перед собой.
Илья: Кофе хоть будешь?
Игорь: Да нет,   Игорь качает головой.
Илья: Слушай, брось ты… Давай-ка стопочку… А тетя Катя через час успокоится,   Илья, уже не дожидаясь согласия Игоря, наливает и режет хлеб с ветчиной.
Игорь: Не успокоится… Не в ней дело…
Илья: Держи,   Илья протягивает стопку и бутерброд.
Игорь: Не хочу я…   Игорь поднимает глаза на Илью, сопротивляется он слабо, стопку берет.
Илья: Никто не хочет. Есть такое слово святое   «надо». Сразу полегчает… Ладно, вздрогнули… Рассказывай.
Оба выпивают и закусывают.
Игорь: Да нечего… Лусинэ в Питер ехать не хочет, родичи ее тоже упертые…
Илья: И что думаешь?
Игорь: А хрен тут думать?! Жопа: обратно в клуб проситься надо, еще чтоб взяли!   Илья наливает себе стопку, тянется к Игоревой.   Не, я с Лусинэ встречаюсь скоро. – Игорь закрывает стопку ладонью.
Илья: Пара часов есть?   Илья режет закуску.
Игорь: Да.
Илья: Поспишь часик, жвачку в зубы и нормально.
Игорь: Спасибо,   Илья опять порывается налить, Игорь останавливает его руку.
Илья: Погоди, ты   как хочешь, а я тебе налью.
Пауза: Илья наливает и кладет перед Игорем два бутерброда, с ветчиной и килькой.
Илья (продолжает): Ты не гони. Я б на твоем месте обратно не ходил, а уговорил бы девочку валить отсюда, и лучше – резче, с родаками ее вместе. Не сегодня – завтра здесь мочилово будет. Я тебе точно говорю: на рынке разборками запахло, и народ тоже звереет помаленьку. Всех достало,   Илья прерывается, чтоб положить себе кильки на хлеб.   Короче…не будешь? – Илья пьет.   За того парня.
Игорь: Войны здесь не будет, а пацанье…   Игорь принимается за бутерброд с килькой.
Илья: Уверен?... Насчет войны, а?   Илья неожиданно резко прерывает друга, легши всей грудью на стол.
Игорь: А как? Соседей пойдут резать? В городе?   Игорь отмахивается, усмехаясь недоверчиво.
Илья: Ты «Тихий Дон» помнишь?... У соседей только говно из жопы не вытаскивали. А почему? Потому что можно. Пришла власть, поделила всех... И забыли, что они казаки, христиане…всю лабуду забыли, потому что можно…да нет, дело не в шмотках, пусть сгорят, только б не соседу. Ненавидеть можно, распоряжаться…Гордость!... Человеку не жрать нужно, а гордиться. А какая гордость без правоты, без чужих, которые хуже, от которых только дерьмо на Земле. Для гордости нужна ненависть, враги… А правительство наше уже давно всех поделило – песенки, сериальчики, лица кавказской национальности, без разницы кто, хошь чурки, хошь хохлы, хошь жиды – все сплошные лица…так удобней: сейчас воевать можно – бабки грести; управлять, в случае чего, легче: поддержат любую власть, если она скажет, что ненавидеть можно!
Илья возмущен благодушием друга, тон язвителен, под конец монолога плещет себе в стопку, пролив водку на стол и залпом пьет, даже не вспоминая о лежащем перед ним бутерброде.
Илья (продолжает): Когда начнется, не у дел здесь будут двое   ты да я! Вспомни, как Джексону в третьем классе темную устроили. Твоя была идея?! Или моя?!
Игорь: Ну, ты Джексона не бил, и брось…   Игорь пытается остановить не в меру разошедшегося Илью.
Илья: Да?... Нет, милый, не бил!   Илья шипит, в глазах слезы, он уже пьян; опять плещет в стопку и махом выпивает.   Напоролся в коридоре на кучу и пнул со злости случайно. Не попался бы   не пнул. Просто я до сих пор понять не могу, что на меня нашло, поэтому я теперь в этих делах крайний, а ты – по обстоятельствам крайним стал, из-за девочки!
Игорь вскидывает голову и только мгновение смотрит на друга с горькой усмешкой, Илья кривит губы, по щекам слезы.
Илья (продолжает): Что, тоже пнул там?! Да?! Простить себе не можешь?! Значит и ты не по обстоятельствам крайним будешь. И всыплют тебе соотечественнички по самое не балуйся. Насмерть! – Игорь опускает глаза.   Так вот забирай девицу и вали отсюда, пока везут! Понял?! Уломай! Не уломаешь – твои проблемы!
Затемнение

Герои – под тентом переносной кафешки, на берегу реки. За столиками и просто на траве много молодежи. Звучит «Я буду вместо нее…». Очень грязно, по реке плывет всякий мусор, прибиваемый к живописным прибрежным кустам и зарослям камыша, откуда выходят подвыпившие мужчины и женщины, справлявшие малую нужду.
Игорь: Илья говорит: здесь резать будут, похоже на правду. Может, с твоими родичами поговорить? Придумаем там что-нибудь. Твой отец точно устроится.
Лусинэ: Нас никто не тронет. Айзеров бить будут – их на рынке не любят; а мы здесь сто лет живем: у моего прадеда здесь сапожная мастерская была. Так что не переживай. А ехать я действительно не хочу. Не знаю…не хочется. И родители не поедут.
Игорь: Слушай, может, мне с твоими поговорить?
Лусинэ: Не надо!…Ты не обижайся, но ты не совсем понимаешь…и меня тоже...
Игорь: Почему не понимаю?! Объясни – я пойму!
Лусинэ: Ты не обижайся…я сама не знаю, что объяснить. У тебя с мамой одни отношения, а у меня другие…и…я себе не представляю, как там жить…
Игорь: Конечно, ты ж там не жила!
Лусинэ: Не обижайся…человек может жить без руки, а с рукой лучше…
Герои сидят друг напротив друга и смотрят друг другу в лицо, словно стараются друг друга запомнить. Вдруг возникает аллея, укрытая деревьями. Чуть ближе, чем руку протянуть – широкие листья, желтые от осени и солнца, и камера медленно плывет по листьям. Звучит «Всегда светла…» Хвостенко.
Затемнение.

Игорь в квартире Ильи звонит по телефону.
Игорь: Привет. Хорошо, что застал… Тут такое дело. Я неожиданно жениться собрался... (слушает) Да нет… Вот, она ехать никуда не хочет и родители ее…(слушает) Уже пробовал – наотрез. Ты извини, что я так (слушает). Да чего тебе напрягаться…(слушает) Хорошо. Спасибо, Миша. Увидимся (слушает). Обязательно; может, поможет. Целуй Дашу с Ксюшей (слушает). Ладно, ну, удачи, привет.
Затемнение.

Немая сцена под музыку. Игорь в холле клуба. Ребята смотрят на него с удивлением, даже злорадство прорывается. Обмен приветствиями, и Игорь проходит к шефу. Шеф разводит руками, мол, сам понимаешь. Игорь старается не подавать виду и не упрашивать, но заметно, что он падает духом. Игорь опять звонит по телефону, потом курит на лестнице, потом звонит еще раз, потом разговаривает с каким-то полным мужчиной в тесном, заставленном оргтехникой кабинете, потом разговаривает с парнем под тентом открытого кафе, потом разговаривает на крыльце дома Лусинэ с ее отцом, тот показывает рукой направление, объясняет что-то. Действие сопровождается песней «I?’m not Romeo» Кустурицы.
Затемнение.

Игорь звонит в дверь. Ему открывает представительный человек восточной наружности.
Игорь: Здравствуйте. Я Игорь. Мне сказали…
Человек: Хорошо, что сказали, заходи.
Проходят в комнату, обставленную вполне комфортно, без особой специфики, исключая хороший ковер на стене.
Человек (продолжает): Садись…Твой бывший начальник мне рассказал про твою проблему, я поговорил с твоим тестем…будущим…он мне сказал, что ты хороший человек. Мне нужны люди, я набираю охрану для одного богатого мужчины, понимаешь, не личную охрану, надо охранять дом, разные места, а платить он будет хорошо. Сколько в клубе платили. Согласен?
Игорь: Я подумаю пару дней... А сам он кто?
Человек: Очень хороший человек.
Игорь: Ладно, я подумаю. Вам позвонить можно?
Человек: Можно. Вот тебе телефон; лучше вечером,   мужчина протягивает Игорю визитку. Игорь берет визитку и направляется к двери, хозяин его не провожает, Игорь закрывает дверь.
Затемнение.

Игорь открывает дверь в квартиру Ильи, к нему бросается мать Ильи.
Игорь: Добрый вечер...
Тетя Надя: Катя сейчас прибегала: Сергей в больнице, беги быстро, я подойду, тут…
Игорь не слушает. Выбегает из квартиры взбегает на два этажа, отпирает дверь. Мать в освещенной кухне, она сидит за столом и, видимо, только что повернулась к двери, среагировав на щелчок замка. Игорь стоит в дверях, и мать не двигается.
Игорь: Что случилось?
Игорь быстро проходит несколько шагов, мать вскакивает и бросается к нему, вся ее фигура скошена на левую сторону.
Мать: Избили! Избили! Черные твои! Ты смотри, смотри, что они с людьми делают! Пацана! Избили! Господи! Стрелять! Как бешеных собак стрелять!
Она хватает Игоря за грудки и трясет, Игорь стоит, опустив руки и готов закричать – лицо перекошено.
Игорь: Сергей где?
Мать: В больнице! Где?!…Я тут собираю, никак не могу…Господи, подохнуть бы!… Что делать?!
Игорь берет мать за плечи, она вырывается, крутанувшись на месте, и, едва не упав, хватается за стол. Игорь обнимает ее, старается усадить.
Игорь: Успокойся. Скажи толком, что с Сергеем.
Мать: Успокойся…   шепчет мать: силы оставляют ее.   Только и знаешь…Господи, делать-то что, делать?…
Игорь: Подожди, ты мне скажи, что надо – я соберу, а ты посидишь пока.
Мать: Да не знаю я, что надо…из больницы звонили…   плечи матери мелко дрожат, она всхлипывает.
Игорь: Я сейчас все соберу. – Игорь бросается к холодильнику, смотрит по полкам, захлопывает.   Ладно, по дороге купим. Сейчас возьму, чем умываться и пойдем.   Выходит и вновь появляется на кухне с мешком; мать остается сидеть, плачет.
Игорь (продолжает): Белье надо, наверное, во что переодеть. Где, знаешь?   Игорь подходит к матери.
Мать: Игорюшенька, я тебя христом-богом молю: брось ты ее! Как мне жить-то! Звери они! Ничего людского нет! Я тебя умоляю!   мать прямо со стула валится на колени.
Игорь: Мам, мам, успокойся!
Он делает было движение нагнуться, но выпрямляется и откидывает голову назад, будто сейчас завоет. Игорь стоит, запрокинув голову, руки вытянуты вдоль тела, кулаки стиснуты. Мать полулежит на полу, уткнувшись лицом в его ноги ниже колен.
Мать: Как мне жить теперь?!… Хоть бы Бог прибрал…Людей стыдно…Ты уедешь, а я здесь останусь! С братом как будешь?!
Игорь: Мам, она тут при чем?…
Мать: Неужели ты не понимаешь ничего! Они все подонки на нашу голову!
Мать резко встает на колени, цепляясь за одежду Игоря, и ловит его глаза; в ее взгляде безумная мольба и остервенение разом, пальцы судорожно стиснуты.
Телефонный звонок, Игорь вырывается и бежит к телефону.
Игорь: Тетя Надя, подождите, мы сейчас за вами забежим!
Бросает трубку, лицо каменное.
Игорь (продолжает): Мама, пошли быстро! Одевайся!…
Мать: Что?…
Игорь: Илья в реанимации!   говорит Игорь, а лицо его неподвижно, и вдруг он кричит.   Быстро!
Мать: Господи…зверье!
Оба вылетают из квартиры, бегут по лестнице (мать в халате).
Мать (продолжает): Надя-то, Надя…Господи…Живой?
Игорь: Не знаю. Давай!
Мать Ильи уже на лестнице.
Мать: Наденька!
Мать Игоря бросается подруге на шею, но Игорь ее перехватывает за локоть.
Игорь: Теть Надя, вы готовы? Пойдемте.
Мать: Наденька, делать-то что?!
Мать всхлипывает и, удерживаемая Игорем, все порывается броситься к подруге.
Игорь: Мам,   Игорь буквально сдергивает ее вниз по лестнице.
Несколько коротких кадров: лестница, внизу три головы; мать сдирает с себя халат в маршрутке, под халатом мужская рубашка; тетя Надя вылезает из маршрутки, поддерживаемая Игорем; кругом люди ходят.
Холл больницы. Народу много. В сторонке стоит милиционер. Игорь сразу идет к нему, на ходу взмахивая приветственно рукой.
Игорь: Кирыч, привет, что с Ильей?
Кирилл: В реанимации с ножевыми.
Игорь: Я сейчас, подожди.
Идет к справочному окошку, где уже стоит его мать, а мать Ильи так и остается при входе.
Игорь (продолжает): Мам, ну что?
Из справочной: …в пятой палате.
Мать: У Сережи сотрясение, к нему можно!   мать Игоря идет к матери Ильи.   К Илюше не пускают!   эта реплика как-то без перехода с плачем, две реплики разделяет только коротенькая пауза, мать Игоря бросается подруге на шею.
Игорь: Мам, ты иди, я подойду сейчас.
Мать: Куда ж я Наденьку брошу?
Игорь: Теть Надя, вы пока вместе сходите к Сергею, а я про Илью все узнаю,   Игорь подходит к Кириллу, который вертит на пальце мусульманские четки.   Что случилось?
Кирилл: Драка на площади. Похоже, что пацаны начали…Ничего, отмажем как-нибудь, за брательника не переживай – не сядет, если по-умному. Черному одному, похоже, кердык. А Илюха нарвался не за ***: пацаны отловили какого-то, а он полез, ****ь…Ну черного избили бы, и ладно, а тут он сопротивляться начал, раз помощь, решил, что свои; ребята…короче, кто-то с ножом оказался, а может, не один. Вот Илюха и схватил…Теперь богу молиться…
Восточная женщина лежит на кушетке в обмороке, над ней санитарка, провозят мимо труп на каталке под белой простыней, в стороне стоят восточные мужчины, о чем-то тихо говорят. Кирилл вертит на пальце мусульманские четки.

Утро. По радио тихо звучит песня «Первоклассник». Игорь выходит на кухню в квартире матери, подходит к окну – по двору идут дети в школьной форме с букетами цветов. Игорь идет к стенному шкафчику, достает банку растворимого кофе – сейчас он в профиль. Изображение исчезает, а мелодия песни «Первоклассник» гремит. Появляется предшествующая титрам надпись:
«Посвящается тем, кого убьют, и тем, кто будет убивать».
КОНЕЦ