Я поведаю Вам простую историю, про обычного человека, девушку, ничем особо не примечательную. Историю, которых, казалось бы, тысячи, но вся соль в том, что тысячи – это статистика, а вот конкретная история одного человека – трагедия. И может быть, всё бы ничего, если бы не цепь событий, которые привели к плачевному итогу. Почему, замечая вселенские катастрофы, мы всегда упускаем или стараемся упускать из виду ближних, тех, что рядом. Или любить людей в общем-целом проще, нежели отдельно взятого человека?
Отдельно взятый человек требует внимания, отношений, а люди это что-то эфемерное что ли?
Неужели мы настолько очерствели душой, что за внешней пристойностью не хотим видеть и вникать в беду, что засасывает человека, словно болото?
Судьба той, о которой хочу рассказать, была как у всех советских детей, начиналась с счастливого детства, с белых пышных бантов, что так любила завязывать мама на первый и последний звонки, на праздники. И поэтому, подспудно возникает вопрос: когда же она оступилась? Что побудило её пойти по неправильному пути? Любопытство подростка или сладость запретного плода, так манящий в этом возрасте? Или всё это пришло вместе в ещё не сформировавшееся сознание подростка: что можно, что нельзя? А коль учесть, что переходный возраст совпал с перестройкой, начавшейся в стране, что разрешила всё: аморальное постепенно вытеснило нравственность, и стало преобладать в обществе. И многое, очень многое потеряло свою актуальность, а уж понятие чести, которым девушка должна бы гордиться, стало чуть ли не ненужным довеском, подобно атавизму и от которого непременно нужно поскорее избавиться. Скромных же девушек, не желающих идти в ногу со всеми стали звать серыми чулками, что обидно было для них, но всё же не убийственно.
И немалую роль в этом играет, разумеется, положение семьи, достаток, авторитет родителей, в чём Лида, о которой и идёт речь, выигрывала на общем фоне. Её родители, преподаватели местной школы, могли вознести ученика, а могли и оставить без аттестата, о чём, если и не заявляли открыто, то и не скрывали. Возможно, в этом и была причина её поведения, кто посмеет её осудить?
У всех дети в школе учатся, и каждому хочется, чтобы ребёнок окончил школу, и получил заветный аттестат, а не справку о прослушивании курса средней школы.
Первое, что Лида попробовала из запретного в её возрасте, было дешёвое вино «Анапа», выпитое в кругу друзей и подруг, на чьём-то дне рождения, за которым последовала сигарета, любезно предложенная кем-то из компании. Лида почувствовала доселе неизведанную доселе лёгкость, раскованность. Сладость порока неумолимо увлекала её, она стала посещать подобные посиделки с огромным желанием, где говорили обо всём, никаких запретов. Случалось и фильмы смотрели на видеомагнитофоне.
Однажды они также собрались в пустующем доме одного из друзей, чьи родители перебрались в город и лишь на выходные наведывались покопаться в огороде и отдохнуть от городской суеты в зимнее время. Кто-то принёс с собой бутылку непонятного напитка. Когда уже опустела третья поллитровка самогона, начали разливать эту непонятную жидкость. После самогона, выпитого под шашлык, она только и смогла принять граммов пятьдесят и впала в транс. В этот вечер она впервые не вернулась домой. Причиной этого был не протест подростка, устоявшимся нормам морали, их она отмела из своей жизни за ненадобностью, девушка была не в состоянии передвигаться, да и соображала с трудом. Её разбирал непонятный смех без видимой причины и никакие усилия не могли сдерживать его. Смех существовал независимо от её сознания. И даже то, что произошло потом, ей казалось далёким сном, кадрами из западного фильма, что отмечаются знаком от 18=, и не имеющим к ней никакого отношения.
Наивность, граничащая с глупостью, вызванная ударившей в голову хмелью странного напитка, известного в узком кругу, под названием «малага». Утром её состояние ещё оставляло желать лучшего: надсадно гудела голова, иссушенное горло требовало воды, утолить жажду. Попробовав встать на ноги, она заметила, что на ней абсолютно ничего нет, лежит, в чём мать родила, но в эту минуту её заботило другое: похмелье. Оглядев комнату в поисках одежды, она увидела свою блузку и джинсы, валяющимися на полу. С трудом сдерживая приступы тошноты, она кое-как подтянула их к себе поближе, затем натянула, нисколько не заботясь о том, куда запропастилось нижнее бельё. На соседней кровати в подобном же состоянии растянулся ещё один подросток. Шум, вызванный опрокинутым табуретом, ненароком задетым Лидой, не отразился на его лице, он по-прежнему продолжал безмятежно храпеть. «Ну и набрался», - отметила Лида, где-то на краю сознания.
На неуверенных ногах, то и дело подкашивающихся, она добралась до стола и зацепилась за край столешницы. Голова у неё от напряжения закружилась и вся комната, подобно заведённой карусели завертелась перед глазами. Куда-то плыли окна, куст сирени за окном, постеры на стенах, всё плыло в неизвестном направлении. Лида на минуту закрыла глаза, но и это не помогло, стало ещё хуже. Она вновь открыла глаза и поискала место, куда бы можно было присесть. Взгляд упал на стул возле окна. Всё также придерживаясь за столешницу, она доплелась до него и рухнула. Стул жалобно заскрипел.
- А где же вода? – мысль о воде, отчаянно сверлила мозг.
Сквозь хмельной туман она различила чайник, почему-то оказавшийся под столом, потянулась к нему. Дрожащими руками, ухватив чайник за бока, она жадно поднесла его к губам. Обливаясь, утолила жажду, после чего нетвёрдой походкой вернулась обратно в кровать, где снова погрузилась в забытьё.
Когда она открыла глаза, солнце, перевалив полдень, собралось скрыться уже за горизонтом.
Тупо болела голова, выпитое спиртное давало о себе знать, тело трясло словно в лихорадке, и ей вдруг стало страшно, оттого, что она не знала, сможет ли встать на ноги. Парнишка, чьего имени она или не знала, или забыла в пьяном угаре, лежавший только недавно на соседней кровати исчез. И только расплывшееся пятно в середине кровати ясно давало понять о состоянии спавшего на ней. Возможно, в этом и крылась причина столь поспешного бегства?
Сейчас Лиду совершенно не волновало окружающее, её более всего заботило своё собственное здоровье. И в таком виде нашла её мать, вышедшая на поиски запропастившейся дочери, и одной ей ведомыми путями, узнавшая о её местонахождении. Увидев дочь, бедная женщина всплеснула руками, а затем, решительно подойдя к ней, исхлестала по лицу. Схватив Лиду за волосы, она стянула её на пол. Лида не видела, не могла видеть, как крупные горькие слёзы катятся из глаз матери.
То, что говорила мать, её слух вообще не улавливал. Она сидела на полу, бессмысленным взглядом взирая, на дверной проём, оставленный открытым. Глядя на неё, невозможно было даже понять: сожалеет она о произошедшем? Корит ли себя? Мать, схватив за руку, потянула за собой. От резкого рывка, она возможно и ударилась бы об пол, но мать удержала. Видя состояние дочери, мать подхватила её под руки и, придерживая, вывела на улицу. Хорошо, что в это время на улицах совсем не оказалось прохожих. Материнское сердце в эти минуты разрывалось от горя, постигшего их совсем недавно ещё благополучную семью.
Дома Лиду ожидал жёсткий разговор с отцом, характер которого и так был не из мягких. И если бы Лида была хоть на йоту трезвее, то вероятно и осознала бы случившееся; но сейчас, сейчас весь град обвинений отца - минуя дочь - сыпался на жену, та выслушивала всё молча, лишь заметное подрагивание век, свидетельствовало о том, что она находится на грани нервного срыва,- и если он продолжит свои обвинения по поводу поведения дочери,- она просто рухнет в обморок.
В следующий раз Лида попробовала вино на вечеринке, устроенной в честь прихода нового года. Её не остановил и тот факт, что она была беременна причём неизвестно от кого. Утешением служило то, что о её интересном положении окружающие пока не подозревали даже. Этим обстоятельством она и решила воспользоваться при удобном случае. Новогодняя вечеринка, как никакая другая подходила для воплощения в жизнь этой задумки.
Лида, наперво начала выискивать среди молодых людей, пришедших на вечеринку, кого-нибудь попроще, кого можно затащить в постель и повесить потом на паренька свою беременность.
Задумано – сделано. Она подошла к тому, кого выбрала, как говорят в козлы отпущения. Её манящие глаза обещали многое. Изрядно выпив, Лида почувствовала во всём теле сладкую истому от намечавшегося исполнения своей мечты. Паренька завести оказалось пустяковым делом.
- Ты поверь, я долго искала тебя. Ты думаешь, я говорю это под кайфом? Нет! Я, я… хочу тебя, ты чувствуешь, что мы созданы друг для друга, - она с трудом подбирала нужные слова, глядя в его широко открытые от удивления глаза. Он не мог поверить, что она всё это говорит ему.
Всё произошедшее с ними позже, для паренька было полным кошмаром. Только что так ластившаяся к нему, словно кошка, Лида выпустила коготки в виде фразы, что выпалила ему в лицо: жениться будем или статью получать?
Он оторопел. Срок мотать ему никак не пристало, тем более не за что, но и жениться тоже как бы, рановато. Да по правде и не стремилось.
- Лида, ты ж сама тоже хотела?
- А это ты в ментовке будешь объяснять. А там посмотрим, хотела я или нет.
Последний аргумент оказался подобным решающему удару топора, наносимому по стволу, прежде чем дерево рухнет и повалится на землю. Отвести подобный удар он оказался не в силах.
«Вот я влетел!» - промелькнуло у него запоздалое понимание случившегося, тем что она прижала его к стенке. А то, что она не шутит, он понял по её взгляду, не обещающему ничего хорошего.
Без всякого желания с его стороны, они поженились. Не раз и не два он сам себе задавал вопрос: а сдала бы она заявление в милицию или нет? И не находил ответа. Лида, довольная решением, продолжила вести всё ту же разгульную жизнь, и даже появление на свет малыша не повлияло на её привычный образ жизни. Виталик, приходя с работы, был вынужден ухаживать за сыном Лиды: стирая накопившиеся за день пелёнки, меняя подгузники и памперсы, готовить пищу для него и для себя. Но, видя отношение Лиды к себе, он начал терять терпение. И однажды не выдержав, он раза два ударил супругу по лицу. После этих воспитательных средств Лида пропала на целую неделю.
Если бы не сестра Виталика, он не знал бы что и делать. После очередного недельного загула Лида вернулась в безобразном виде: отечное лицо запойное, мутными глазами она обвела комнату, попутно взглянув на мужа, и не произнося ни слова, упала в кровать и затихла. Всё её поведение выражало даже не вызов, а откровенный плевок в самую душу.
Даже обладатель самого спокойного, уравновешенного характера и тот едва ли смог бы выдержать такую жизнь. Вот и Виталик, кропотливо собрал все вещи Лиды и ребёнка, не забывая ни одной мелочи, и выставил их за дверь. Наутро, разбудив Лиду, он подал ей укутанного ребёнка и выпроводил их из дома. Ребёнок Лиды в эту минуту издавал душераздирающий плач.
Через неделю, наскоро, почти за бесценок, продав дом и имущество, он укатил на север.
Лида вернулась в родительский дом, но образ жизни, настолько привычный, она менять нисколько не собиралась. Она совершенно не интересовалась своим ребёнком. А потом и вовсе перебралась жить к своей, такой же непутёвой подруге. Не обременённая семьёй и заботами о доме, Лида с утра шарахалась с себе подобными. Компания подбиралась каждый раз новая, но интересы совпадали до мелочей. Собрав денег, у кого сколько имелось, они покупали выпивку, иногда денег собиралось мало и они не брезговали и флаконом « Трояра» или «Русского севера» и плевать они хотели, что после этих спиртных немало людей покинуло этот мир. Не особо утруждая себя моралью, она сошлась с одним бобылём и ушла жить к нему.
Может быть это и дико, но даже в двадцать первом веке, они жили без света и газа, довольствуясь лишь потреблением спиртного. В доме, вместо разбитых стёкол, кое-как прицеплена полиэтиленовая плёнка, полы покрыты толстым слоем грязи. Как-то проходя мимо этого дома, я увидел, как во дворе мужичок отдирал от забора штакетины и разламывал их, видимо, чтобы натопить железную печурке, единственную утварь во дворе. Я зашёл во двор.
Улицу-то не обогреешь
- Да нет, - ответил он серьёзно, - картошку, вот, решил сварить.
А мне странно было видеть это и дико. В голову пришли пророческие строки Сергея Есенина:
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя вёсла по озёрам.
А Русь всё также будет пить,
Валяться, плакать под забором.