Глава 12. Музыка
Антон прищурился и попытался оглядеться. Первое, что увидел, была гитара. Электрогитара. И гитара была в его собственных руках. Через плечо перекинут ремень, а струны, еще не успев остынуть, держали терцию какого-то мощного рифа. Терцию? Рифа? Откуда ему знакомы эти музыкальные термины? Да и других, ранее незнакомых слов, в памяти оказалось немало: пентатоники, септаккорды, квинты да октавы, транспонирование, каподастры, гитарные слайды. И даже синкопа, царица джаза.
Там, перед сценой, за серой стеной рампы, гремели крики и аплодисменты – бушевал зал. Свет слепил глаза, все, что было по ту сторону света, сливалось в свинцовую копошащуюся массу. И эта масса взымалась пиками рук и буграми голов. И кричала. И аплодировала.
По левую руку стоял патлатый парень с дырявыми ушами, в котором Антон немедленно признал одноклассника Юрку. На Юрке тоже висела гитара, только колков у нее было меньше, всего четыре. Ну, что ты скажешь – басист. Басист Юрка улыбался, совершенно дико скаля зубы, и отчаянно кивал, подмигивал, припрыгивал и постукивал ладонью по деке гитары. Эти странные знаки Юрка посылал то Антону, то в сторону зала.
Еще было много дыма и цветных вспышек стробоскопа. И где-то там, в глубине цветного дыма кто-то сидел за ударной установкой. Неужели Денис? Тихоня Денис, тот, что младше на два класса? Денис лихо крутил палочки и периодически вставал во весь рост, вздымая руки и сводя их богатырскими жестами, - «качал» публику.
Кто-то был там еще, глубоко в сцене, - может, еще один гитарист, может клавишник – не разобрать.
По правую руку были кулисы. За кулисами тоже было немало народу. Все ликовали. Из ликующей закулисной группы Антон выделил двоих: худющего, высокого мужика за пятьдесят, которого (в этом Антон был уверен) звали Дмитрий Габриэль, и невысокую, чуть плотноватую, но вполне изящную девушку Катьку, что училась в классе Дениса. Еще Антон знал, что Габриэль – это прозвище, (ну, или псевдоним, чтобы придерживаться творческого формата); а Катька – это его, Антона, девушка.
Дмитрий Габриэль единственный, кто не прыгал, не хлопал и не совершал никаких иных телодвижений.Получил свое прозвище Габриэль в честь Габриэля Гарсиа Маркеса и его романа «Сто лет одиночества». Дмитрию Габриэлю было за пятьдесят, и он всегда был одинок. Уж такова судьба музыканта.
Так вот, Габриэль просто стоял, вытянув перед собой обе руки, подняв оба указательных пальца вверх. Такой жест был его фишкой, а сам Габриэль был художественным руководителем школьной группы без названия. Вернее, у группы было неофициальное название «Школа №», но его использовали редко, чаще говорили просто «Наша группа».
Наша – потому что школьная группа играла только в школе и больше нигде. Но зато здесь, в школе, группу любили, ценили и позволяли использовать актовый зал для таких вот концертов. Концерты проводили ближе к каким-либо знаковым праздникам, что позволяло администрации школы «не париться» по поводу других номеров и прочей организации.
Насколько Антон понял, концерт был завершен. Все музыканты на прощанье извлекли из своих инструментов финишные звуки. Именно таким финишным звуком и был тот мощный риф в терцию, что до сих пор гудел в пятой и шестой струне.
Потихоньку оживление аудитории в зале спадало, музыканты разошлись по обе стороны кулис. И здесь, за кулисами, после твердого рукопожатия с худруком Антон попал в объятия Катерины. Девушка тут же впилась в губы парня своими губами.
Было приятно. От всего: от рукопожатий, объятий, поцелуев, поздравлений. От славы, пусть и на школьной сцене. А главное, от чего было приятно, так это от собственного таланта. Всего за год Антон сумел освоить инструмент на достаточно высоком уровне. Новогодний концерт отыграли на ура.
Стоп! Новогодний концерт. Это значит, что прошел уже год с того самого момента, когда Антон кликнул стрелкой мыши на ссылку, присланную лохматым гидом. Четвертая дверь привела его прямо в шестнадцатилетие. И паспорт теперь у него есть. А как же день рождения?
Нет, Антон помнил свой день рождения, день совершеннолетия. Помнил первую самостоятельную тусу без контроля родителей. Помнил торт, что подарили ему папа и мама. Торт был выполнен в форме гитары, и вместо струн кремом выведена надпись: «День Совершенноления». Сверстники тогда еще удивлялись, что, мол, твой отец такой убежденный почитатель Ленина. На что Антон не без гордости отвечал, что, мол, нет, это я такой убежденный почитатель лени. Помнил Антон, как было нехорошо после излишних алкогольных возлияний.
Гитарой тогда Антон уже занимался серьезно – с тем же Габриэлем, занятия проходили почти каждый день. Дом изнывал от душещипательных звуков гамм, первых взятых Антоном аккордов, первых разученных песен. Песни Антон выбирал из «своих», из тех, что пользовались успехом у сверстников. Песни эти для папы и мамы были чужды, но дом на Кисельной (а также некоторые соседние дома) выносил атаку современного творчества стоически. Может, потому что отец, Нестор Иванович, имел солидный педагогический стаж и умел философски относится к молодежным субкультурам. А мама Нина имела солидный стаж совместной жизни с Нестором Ивановичем и могла философски относиться к очень многим мужским причудам.
Но таким странным казалось, что вот только что, день-два назад, пятнадцатилетний Антон умел разве что играть «Чижика-пыжика» на одной, первой, струне, а сегодня уже выступает в группе и купается в лучах заслуженной славы. Антону стало грустно и тревожно. Попрощавшись с ребятами, он вызвал такси домой.
Здесь, дома, все было по-старому. И даже дверей в холле было привычное количество – в кухню, столовую и гостиную. Осторожно перебравшись из прихожей, через холл, по лестнице на второй этаж, Антон убедился, что родители уже спят. Ну, как спят? Приподнялись на локте, каждый на своем, спросили про то, как отыграл, попросили завтра доложить подробно, и снова забылись сном.
Антон спустился снова вниз, тихонько достал банку пива из холодильника, потом переоделся в «дворовой» костюм и вышел на легкий в этих краях ночной декабрьский морозец – проведать друга. Венера занимала на ночном небе привычное место.
- Ерофей! – негромко позвал Антон.
Через мгновение пес был тут как тут, залихватски вилял хвостом и пытался повалить молодого хозяина здоровенными лапами. Да уж, это тебе не нежные объятия Катеньки.
- А можешь снова побыть феем? – наудачу спросил Антон, открывая с хлопком банку пива.
Пес покосился на пиво, отвернулся было, да потом, видимо, передумал.
- Могу, - и повернулся к хозяину мордой.
- Я, кажется, выбрал, - сказал Антон с тихой улыбкой. Ему действительно казалось, что выбор сделан, а потому на душе наступили покой и умиротворение. А может, такому состоянию способствовала банка холодного пива. Да какая разница?
- Будущую жену или будущую профессию? – поинтересовался фей, как всегда в таких случаях склонив могучую голову набок.
- И ту, и другую, - обобщил Антон.
- Собрался стать музыкантом? – уточнил пес. Антон кивнул. – А может, лучше поэтом? – решил соблазнить пес альтернативным видом творчества.
- Музыкантом, - решил Антон.
- Музыка – лишь одежда для слов, - не унимался фей, на что Антон даже не стал отвечать: что они, феи, понимают в музыке.
- А кем конкретно: исполнителем или композитором? – смирился Ерофей.
- А какая разница? – пожал плечами его юный хозяин.
- Только трудолюбие и каждодневные занятия помогут тебе стать талантливым музыкантом. Исполнителем. Но только лень и свобода сделают из тебя гениального композитора. – Фей, очевидно, решил, что его миссия завершена и стал чесать себя за ухом.
- Вот тут я бы поспорил! – оживился Антон.
- Давай поспорим! – пес тут же вернул в себя фея. – Ты хоть понимаешь все напряжение, что связано с таким путем? Выдержишь ли?
- А что выдерживать?
- Ты понимаешь, что музыка – это не рифы на гитарных струнах. Тебе придется играть на струнах людей, незнакомых тебе мужчин и женщин.
- Сумею, - небрежно обозначил Антон.
- Вот твою нынешнюю подругу зовут Катерина, - Ерофей решил зайти с другого конца.
- Почему «нынешнюю»? – обиделся Антон. – Может, она навсегда?
- Хорошо, - не стал спорить фей. – Твою навсегдашнюю подругу зовут Катерина. Как легко тебе удается ее отрицание заменить на свое утверждение? Как легко ты можешь преодолеть ее «нет»?
- При чем здесь это? – удивился Антон.
- Да потому что превращать «нет» в «да» - задача мужчины. Превращать «да» в «нет» - задача женщины. Точно так же, как превращать цвет в звук – задача музыканта; точно так же, как превращать звук в цвет – задача художника.
- Загнул ты, фей, - примирительно сказал Антон и отхлебнул из банки.
- Загнул, - тут же согласился пес. – Подумай вот над чем… Слова поэта должны быть пронизаны вышним озарением. Душа музыканта должна быть заложена в ломбард темноты. Только тогда, при совокупности этих качеств, на выходе ты получишь хороший, искренний творческий продукт, будь то оперная ария, будь то эстрадная песня.
- Пойду я спать, - Антон решил прервать этот бессонный разговор.
- Значит, ты решил остаться за этой дверью? - вдруг произнес фей Ерофей таким голосом, что у Антона мурашки побежали по коже. Нет, голос был не грозным, но так, скорее всего, звучит голос судьи высшей инстанции, когда тот выносит решение, которое обжалованию не подлежит.
Антону стало до боли жутко. Да, сегодняшний успех, ободрение худрука, объятия и поцелуи Катеньки – все это радует, все это хочется повторить. Но можно ли променять все это на Венеру? Вернее, так: его ли, Антонова ли это Венера?
И вдруг все стало простым и ясным.
- Я буду искать дальше, - твердо сказал он Ерофею.
- Тогда твоя пятая дверь ведет в дом, - ответствовал Ерофей и превратился в обычную собаку.
На крыльце, у самой двери, стоял Позднолег и радушным жестом приглашал войти в помещение.