9. Колхозники
Руководить колхозом было трудно. Прохор, как член партии большевиков, отказаться не мог, когда представитель из райкома предложил на собрании его кандидатуру. Но с Егором Барановым стало работать всё сложнее. Он отдавал под суд всех, кто в чём-то малом был замечен. Простить бы, понять, поверить… В Демьяновке сослали уже пять семей. Раскулачили и увезли неизвестно куда.
В число кулаков и подкулачников попадали середняки и даже бедняки. Началась классовая борьба. Порой под этим скрывались личные счёты и неприязнь к соседу, к родственнику, к односельчанину. Предполагалось кулаков арестовывать и передавать в органы ОГПУ. Отбиралось всё нажитое. Их ссылали в Сибирь и на Урал в самые отдалённые районы, разделывать не посевные площади или на лесозаготовки. Детей отдавали в детские дома, родители исчезали в неизвестном направлении.
Народ не привык работать в коллективе, считали, что это всё временно. Были прогулы, хищения, небрежное отношение к колхозному добру. Афонасия Пенькова увела обратно домой свою корову. И как она не божилась, что жалко стало, голодная стоит Пеструшка в колхозной конюшне, её признали саботажницей и расстреляли на виду у всех деревенских.
-Чтоб другим неповадно было,- заявил Баранов.
Особенно ожесточился ОГПУшник после закона о сохранности государственной собственности, который в народе назвали «закон о пяти колосках». За расхищение колхозной собственности и даже за тайный обмолот колосьев в поле - расстрел. Их называли саботажниками хлебозаготовок.
Заготовка урожая в тридцать втором году шла с трудом. Ответом были репрессии теперь уже против колхозников. Заготовители забирали не только продукцию, но и семена. Забирали всё «под метёлку». Нечем было платить по трудодням. Зерно шло на экспорт.
Весной пришёл голод. Общее число жертв было более трёх миллионов. Весной голодающие районы получили от государства семена, но в памяти народа остался этот страшный этап двадцатого века.
В конце следующего года политотделы были ликвидированы и Баранов уехал из Демьяновки и Лежнёвки. А принцип командования колхозами остался. Коллективные хозяйства разрастались, внедрялась техника и прогрессивные технологии. Но появилась страшная бюрократия, огромные размеры хищения со стороны руководства. Колхозник, фактически, был привязан к земле. Полукрепостнический характер. Они не имели паспортов, как горожане. А это не давало свободу передвижения, выбора занятия. Лишь служба в Армии, учёба в школе и вузах позволяла выбраться из этого ада.
Прохора Еремеевича пригласили в райком партии. Там работал его знакомый, ещё с восемнадцатого года, Артём Забайкалов. Вместе когда-то были уполномоченными. Артём был в соседней волости. Но часто приходилось встречаться в уездном комитете. Бывало и выручали друг - друга. Если у кого-то до плана не дотягивает центнера два-три, добавляли, если у другого излишки случались. С этим было строго. Не дай бог план не дотянуть – тоже саботажниками могли объявить. Там не стали бы разбираться, что с богачей не дособирали.
Прохор занялся сельским хозяйством, а Артём поднимался по служебной партийной линии. Постарел Артём. Видно забот на этой должности хватает. Он долго молчал и расхаживал по кабинету. Потом начал разговор:
-Прохор, у тебя есть недоброжелатели в деревне?
-Да у кого их нет? Время такое,- вздохнул Прохор, сжимая в руке картуз.
-Так вот, предупредить тебя хочу. Кляузы пишут одну за другой.
-А кто?
-В том-то и дело, что анонимные. Только это и спасает тебя. Не раз уже указывал мне на эти жалобы Секретарь обкома товарищ Переверзев. Говорю - анонимные, разбираться особо не будем. Помню я ещё тот сталинский Указ «Головокружение от успехов». Но факты пишут интересные. Например, что кулаков по головке гладишь. Меньше всего у тебя сослано раскулаченных. Баранову в своё время не дал сослать Телегина, а тот потом сам уехал и всё добро вывез. Видели его в городе. Что сам живёшь с кулацкой дочкой. И брат её, говорили, сгорел в своём доме накануне раскулачивания. Но подозревают, что вовсе не сгорел он, а уехал куда-то. Ты поспособствовал. Сейчас вот от тебя молодёжь уезжает. Что ты их не удерживаешь? Оголить колхоз хочешь? Вот письмо последнее. Пишут, уехал Косолапов Андрей. На каком основании? От того, что племянник? Или вот Махагонов Платон… Кто он тебе? Говорят, семейственность развёл, оттого и показатели у тебя самые лучшие в районе. Говорят, ты незаслуженно передовое Красное знамя получил.
Прохор склонил низко голову.
- Что-то правильно написано, что-то бред. Платона с Андрейкой отпустил, признаю. В мореходку ребята собрались. Спят и видят море. Может капитанами станут. Один мне никто, дугой точно, племянник, не скрываю. Но ведь мы отпускаем всех в учебные заведения и в Армию. Что, племянник не имеет права? Красное знамя приплели. Завистники! Показатели у меня самые лучшие не от того, что я приписываю, а от того, что люди работают не покладая рук. И сам я вместе с ними в поле. А в соседней, Лежнёвке, председатель Совета пьянствуют с дружками. А колхозники пользуются этим, отдыхают в поле в самую страду. Я знаю от кого эти анонимки. С восемнадцатого года счёты сводит.
-Давай поосторожнее, Прохор Еремеевич. Видишь, что в стране творится.
В стране назревали недовольства. Чтобы избежать этого, появился новый этап - репрессии. Стали наказывать тех, кому что-то не нравилось в политике государства. Суровые приговоры и расстрелы врагов народа. Зато открывался простор для приспособленцев и карьеристов. В обход органов суда и прокуратуры была создана сеть внесудебных органов НКВД. Исполнителями наказания было ОГПУ. Сначала только читали в газетах об арестах учёных, экономистов, историков, политических деятелей. Называли их вредителями и шпионами. А потом волна репрессий добралась и до деревень.