Гораций сам нюанс и вектор, и в ямбографии едва ли не превосходит узкого и высокого в ней Архилоха. Горациевское слово не равно самому себе, его не вынуть золотым изящным пинцетом, ибо оно участвует одновременно в различных синтаксических смычках – летит вверх, стремится вперед и в сторону. Оно к тому же одновременно центр или периферия нескольких лексических сочетаний, не бегун, а умный, сильный и чувственный владелец нескольких колесниц. Его стихотворение не роза, чья пышность в межлепестковом воздухе. Оно тоньше. Полюбуйтесь, как Гораций косвенно целует Аппиеву дорогу, губы его меж её базальтом и копытом привозного галльского скакуна, «оскверняющего» римскую святыню, царицу дорог, «regina viarum». Если есть на свете занятия приятнее считывания нюансированного письма Горация, то, поверьте, их немного. Он император пружинящего послесловесного вещества.