Медея
(монолог)
Ясон мне изменил... Надо же. И главное с кем. С дочерью Креонта. Предпочел эту подлую мещанскую семейку, обманом пробравшуюся на царство. Он предал, унизил меня… Нет, хуже. Он предал богов.
Когда я увидела его в первый раз – героя во главе дружины аргонавтов, в сиянии славы свершающего подвиги – я сразу поняла: он – бог или сын бога. Правда мне говорили, что это не так, в олимпийских анналах его нет. Но я не верила. Известно, что большая часть летописей утрачена, и по оставшимся свиткам нельзя составить полной картины. Пусть не бог, пусть человек, но отмеченный богом; человек, в котором течет хотя бы капля крови Зевса – только такой человек способен на подвиги. Ясон был способен. Он был олимпийцем. Я знала, что он повернет историю, и о нем будут помнить и слагать поэмы и через две тысячи лет. И даже фигляры на подмостках будут взмахивать деревянными копьями, изображая схватку с драконом, гримасничать и паясничать лишь бы прикоснуться к его славе.
И тогда я поняла: он мне нужен. Вернее, мне была нужна капля Зевсовой крови, струившейся в его жилах. Ради нее можно оставить и даже предать отца, семью, Колхиду, уплыть в ненавистную Фессалию. И я сделала это. Я помогла Ясону украсть у моего отца золотое руно, я убила своего брата и раскидала части его тела по берегу, чтобы помочь Ясону уйти от погони. И я последовала за ним и стала его женой. И я родила от него двух сыновей. И в них – я верила в это – течет кровь Зевса, и они станут героями, как их отец. Им уже двенадцать и тринадцать лет.
И вот теперь Ясон изменил мне. И главное с кем. С дочерью Креонта. Ей тридцать шесть. Она пухлая набитая кукла, как и ее мамаша; обе они подлого происхождения, обманом пробравшиеся на царство. У нее восемь классов образования, а дом уставлен фарфоровыми котами в сервантах. Я бы поняла, если бы Ясон полюбил ее и ради нее был готов снова отправиться на подвиги. Но он полюбил дом с фарфоровыми котами, пухлыми, как ее губы. У нее восемь классов, а послушать – так просто дура. Зато есть фарфоровые коты, и она умеет штопать носки.
Ясон изменил мне. Если бы он полюбил богиню или дочь бога, я бы поняла. Кровь Зевса, даже ее капля, не может принадлежать мне одной. И долг Ясона - передать эту кровь, чтобы на земле было как можно больше олимпийцев, героев, воинов, философов, геометров – всех тех, чьи деяния так же бессмертны, как деяния богов. Долг Ясона – соединиться с женщиной, достойной приять кровь Зевса.
Но Ясон изменил мне с дочерью Креонта. Он спит в доме с фарфоровыми котами. Он предал, унизил меня… Нет, хуже. Он предал Зевса. Он предал каплю Зевсовой крови, струящейся в его жилах. Но… Но это значит, что в нем никогда не было крови Зевса. Человек, даже смертный, с каплей божественной крови никогда не пойдет в дом с фарфоровыми котами. Этого. Не может. Быть. Значит, тогда мне сказали правду. Свитки не лгут.
Ясон предал меня и унизил. Нет, хуже… Дело не в том, что он изменил мне сейчас. Дело в том, что он сделал бессмысленным все, что было до этого. В моих сыновьях нет крови Зевса. И они, если вырастут, не станут героями. Их удел быть подлыми мещанами и жениться на таких же фарфоровых смертных женщинах, так же как сделал их отец.
Ясон предал не меня, он предал Зевса. И я должна ему отомстить. Я знаю, как.
Креонт. Этот ничтожный человек, безвольный царь, отец мещанского семейства, обманом пробравшегося на царство. Подкаблучник. Жена и дочь им помыкают. А он страдает: его мужское самолюбие уязвлено. Он царь, а не может справится с двумя бабами в собственном доме. Он хочет быть великим, а сам не может ступить шагу, не втянув голову в плечи, в ожидании окрика. Они велят ему выгнать меня из Коринфа. Они боятся, что я нашлю зло на Ясона и их котов. И Креонт тоже меня боится, но их он боится больше. А потому завтра Креонт объявит мне о высылке вместе с детьми. Что ж, на этом я и сыграю.
Ничтожный Креонт хочет быть великим. Он хочет властвовать. Прекрасно! Я ему помогу. Я буду умолять его оставить меня, не прогонять из Коринфа. Я буду рыдать у его ног, унижаться сама и тем самым возвеличивать его, давать ему власть надо мной. Я приму вид самой несчастной и растоптанной женщины. Я дам ему то, чего он лишен в своем собственном доме, - возможность властвовать. Дам ему почувствовать себя главой, мужчиной. Может быть, это будет его первая в жизни победа над женщиной. Выгнать из дома рыдающую женщину с двумя детьми – настоящий мужской поступок. Он не упустит такого шанса.
А потом он захочет проявить благородство. Ибо нет ничего слаще, чем подлость, проделываемая с ощущением собственного благородства. И тогда я умолю его оставить меня на всего один день. Я скажу, что мне нужно избрать направление, в котором я навсегда покину Коринф. Креонт согласится. Он сочтет это умеренной платой за то, чтобы не видеть женских слез. Мужчины не любят женских слез. При виде слез мужчины начинают бояться потерять свою мужественность. Особенно такие, как Креонт.
Креонт согласится оставить меня на один день. Мне этого хватит, чтобы совершить задуманное.
Я убью дочь, жену и самого Креонта. И еще я убью своих детей. Ясон изменил мне, а значит, в нем нет крови Зевса. Значит, ее нет и в моих детях. И они, если вырастут, не станут олимпийцами, героями, воинами, философами, геометрами – теми, чьи деяния бессмертны так же, как деяния богов. Их удел - жениться на фарфоровых женщинах так же, как сделал их отец. А еще хуже, они могут обманом пробраться на царство. Медея никогда не будет матерью детей подлого происхождения.
Убью ли я Ясона? Нет. Это была бы слишком легкая месть для него. Пусть он увидит, кого он променял на пухлую куклу, которая теперь с вывороченными руками валяется на полу спальни. Пусть последний раз увидит свою Медею, женщину достойную приять кровь Зевса. Путь знает, что Медея никогда не будет матерью детей подлого происхождения.
А я? Я навсегда останусь гордой дочерью Колхиды.