Окончив девятый класс с отличием, Гарик Пичугин заскучал. Предки, похоже, не собирались отмечать его ударную учебу, они вообще молчали, «как рыбы об лёд». Возмутительно!
И Гарик, плюнув на всё, отправился в деревню к бабушке. Та рассеянно выслушала рассказ о его школьном триумфе, ни чуточки не восхитившись; наоборот, сурово заявила:
; Хватит бахвалиться, бери вёдра и дуй за водой, огород поливать надо.
Гарик обиделся, но вёдра взял и лениво побрёл к колонке, до которой ходу метров четыреста. По дороге он залюбовался деревенской природой, от которой успел отвыкнуть с прошлого лета. Поравнявшись с соседней дачей, остановился, ибо оттуда доносилось громкое пение. Гарик, конечно, знал, что шикарный дом принадлежит солисту оперы, соседством с которым бабушка очень гордилась.
Сейчас сосед, видимо, развлекался – он слушал дикую, по мнению Гарика, музыку. Из открытого окна рвался низкий мужской голос, который глумливо выводил: «Мой совет, до обрученья не целуй его, не целуй его». За этим последовал сумасшедший хохот: «А-ха-ха-ха, а-ха-ха-ха, а-ха-ха-ха!!!», и бас зловеще пропел: «Сатана там правит бал, там правит бал!».
Всё услышанное навело Гарика на шальную мысль: «Вот бы достать такую же пластинку и классно отомстить родителям за невнимание к его школьным успехам». Возвращаясь с полными вёдрами, паренёк стал развивать свой ещё «сырой» замысел: «Положим, удастся добыть запись, но как выделить из нее это идиотское «А-ха-ха-ха, а-ха-ха-ха»? Ведь понадобится не только проигрыватель, но и магнитофон». Если первый у Гарика имелся, то о втором он, хоть и мечтал, но безрезультатно, ибо родители не соглашались так сильно тратиться.
Пролетело лето, и отдохнувший, посвежевший Пичугин засобирался в город, чтобы вовремя успеть к началу учебного года. Повстречав перед отъездом соседа-певца, Гарик спросил, что за вещь с «диким хохотом» тот время от времени слушает. И музыкальный мэтр высокомерно бросил:
; Эх ты, серость! Это же Куплеты Мефистофеля из оперы «Фауст».
Дома Гарика ждал сюрприз: на комоде рядом с проигрывателем, красовался новенький магнитофон, в точности такой, как ему мечталось. Родители, хоть и с опозданием, но купили сыну заветный подарок, однако задуманная месть потеряла всякий смысл. Тем не менее, желание напроказить никуда не делось, и в оставшиеся до первого сентября свободные дни Гарик приступил к исполнению своего коварства.
Испросив у мамы денег – якобы на кино, мороженое и лимонад – лихой пацан отправился в магазин грампластинок, что на главном проспекте города. Разыскав отдел музыкальной классики, он спросил у надменной продавщицы пластинку с записью оперы «Фауст». Пластинок оказалось аж три, и они были в красивой коробке.
«Ничего себе комплект!» подумал Гарик и снова обратился к продавщице:
; Сколько же стоит такое удовольствие?
; С подарочной упаковкой – семь рублей.
Для Гарика это была неподъёмная сумма, и он захотел, было, отступиться от задуманной авантюры, но сидевший внутри лукавый бес мерзко заверещал: «Дурак ты, Пичугин, ни о чем не жалей и не жадничай».
Договорившись, чтобы продавщица отложила на час вожделенные пластинки, Гарик мотнулся домой, выклянчил у мамы еще денег – как бы для приобретения канцелярских товаров на новый учебный год – и вернулся в магазин. Вскоре десятиклассник вышел оттуда с «Фаустом», аккуратно завернутым в цветастую бумагу, и, не спеша, отправился восвояси. Дома никого не было – мама куда-то отлучилась, отец еще не вернулся со службы. И Гарику удалось спрятать пластинки в свою тахту.
Следующий день – 31-е августа – оказался субботним, то есть выходным, и парень приуныл. Ведь родители остались бы дома и помешали совершить «диверсию». Однако сразу после завтрака они умотали в деревню, чтобы помочь бабушке с уборкой урожая овощей, и обрадованный Гарик тут же занялся «делом». Он вплотную пододвинул магнитофон к проигрывателю и соединил их проводком. Затем извлёк из тахты пластинки и стал их прослушивать – с целью найти дьявольский хохот. Оперная музыка ввергла в пучину такой жестокой тоски, что захотелось снова лечь в постель и заснуть, но, поборов искушение, парень продолжил поиск.
Лишь к концу второй пластинки зазвучали Куплеты Мефистофеля. Теперь предстояло филигранно переписать дурацкий смех на магнитофонную ленту, и Гарик начал трудиться, высунув язык от усердия. Он даже взмок и снял рубашку. Наконец, фрагмент был не только переписан, но и закольцован. Но тут в бедовой голове парня возник новый замысел – запустить запись так, чтобы дьявольский смех прозвучал ещё и шиворот на выворот. Под конец Гарик очень устал и категорически решил: «На сегодня хватит!».
Проснувшись воскресным утром, он подумал: «Теперь или никогда!». Даже не позавтракав, потенциальный музыкальный проказник вышел на балкон и глянул вниз. Во дворе было тихо и спокойно, лишь сидящие на лавочке у подъезда пенсионерки гомонили о чем-то своём, да голуби важно прохаживались, ища съестное. Гарик взял в кладовке двухметровый провод-удлинитель, на кухне табуретку. Поставил её посреди балкона, а удлинитель, включив в электрическую розетку, подсоединил другим концом к поставленному на «постамент» магнитофону. Теперь можно было запускать закольцованную запись и усилить звук до максимума.
И во дворе мощно, сверху вниз загрохотал глумливый бас: «А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха! А-ха-ха-ха!». И снизу вверх: «Ха-ха-ха-А! Ха-ха-ха-А! Ха-ха-ха-А!». И снова сверху вниз… Магнитофон исправно вертел закольцованную ленту, а Гарик, присев на корточки, злорадно следил за двором. Пенсионерки – все как одна – задрав вверх головы в платочках или панамках, раззявили старческие рты. Откуда ни возьмись, во двор выперся дворник Васильич. Почесывая репу, он удивленно воззрился в небо и хрипло заорал:
; Видать, кто из жильцов спятил!?
Двор стал наполняться людьми. Все они упорно смотрели вверх, пытаясь где-то там найти причину дикого хохота. Одна из пенсионерок вдруг громко изрекла:
; Да это Людка из ШИШнадцатой квартиры рожает! Она в последнее время с огроменным пузом ходила!
Другая бабулька засомневалась:
; А чего она ржет-то, как подорванная? Разве роженицы так ржут? Да еще басом?!
Гарика охватило блаженство, ведь его «операция» удалась на славу! А во дворе некий дядька, собрав вокруг себя толпу жильцов, стал энергично вещать, как на митинге:
; Товарищи, надо бы в милицию сообщить! Это ж форменное свинство с раннего утра в выходной такое устроить! Если проголосуете «за», то я готов сбегать за участковым!
Все проголосовали «за», и дядька умчался, однако ни его, ни участкового так никто и не дождался. Тем временем безобразный хохот продолжился.
Вдруг небо заволокло тяжелыми черными тучами, заморосил дождик и быстро превратился в ливень. Засверкали молнии, загрохотал гром, и Гарику пришлось ретироваться с балкона. Наблюдать за двором через балконную дверь, да ещё сквозь стену дождя было некомфортно, магнитофон же продолжал работать даже под низвергающимися с неба потоками воды. Внезапно молния, сверкнув совсем близко, угодила прямо в аппарат, и он в миг загорелся. В этом было нечто необъяснимо жуткое, инфернальное. Хохот, разумеется, прервался, а во всем доме вырубилось электричество…
Двор мгновенно опустел, а Гарик, затащив обгоревший магнитофон в квартиру, заплакал. Родители вечером с дачи не вернулись, и он попытался замаскировать следы «катастрофы» – занёс с балкона на кухню табуретку, поставил обратно на комод магнитофон и в тусклом свете найденной в кладовке свечи стал оттирать с него гарь влажной посудной губкой. Отчасти это удалось, и усталый, испачкавшийся Гарик, как был – в одежде, уснул. Приехавшие ранним утром второго сентября родители с трудом его добудились. Не отвечая на их недоуменные вопросы, парень молча собрался и побежал в школу…
А что было потом, покрыто мраком тайны.