Капкан

Родион Степанов был настоящим мужиком. Он пах как мужик, пил, как мужик, и с женой обращался, как настоящий мужик. И когда он в тот вечер не нашёл свою заначку, чтобы догнаться с другими настоящими мужиками в каптёрке водкой, он посчитал, что эта баба спрятала его деньги, кровно заработанные на нелёгкой прапорской службе, и ударил её, чтобы знала место, в живот.
Мерзкие соседи и особенно этот слащавый лейтенант из угловой квартиры, услышав шум ссоры, прибежали и утихомирили Родиона Степанова, а избитой жене вызвали скорую.
Когда жену увезли в больницу, он таки нашёл свои деньги там, куда спрятал их на прошлой неделе после зарплаты, и тут же решил перепрятать. Часть денег он потратил на бутылку водки, а остальные засунул в чугунный дровяной титан, который стоял в ванной и когда-то давно использовался для нагрева воды, пока в городе не заработало стабильное центральное отопление.
Через месяц у жены случился выкидыш. Ещё через месяц она от него сбежала. Просто уехала в неизвестном направлении из их глухого северного военного городка. Наверно, укатила, шлюха, с любовником, небось, с тем слащавым соседом лейтенантом, в Москву.
После ухода жены Родион Степанов запил. Точнее, стал пить пуще прежнего.
А ещё через полгода их городок эвакуировали. Это был небольшой военный гарнизон, состоящий из трёх десятков многоквартирных домов, двух магазинов, аптеки, дома офицеров, школы и детского сада, и больше он не был нужен Родине. На самом деле он уже давно не был нужен, так как не выполнял ровным счётом никакой стратегической задачи после сокращения ядерных вооружений, некоторое время был забыт Родиной и стоял себе в далёкой таёжной глуши, пока у Родины не дошли до него руки.
Женщин и детей, словно с тонущего корабля, вывезли в первую очередь, потом пришёл черёд и мужчин воссоединиться со своим семьями. Кто-то переезжал в другие места службы, в такие же или похожие военные городки, кто-то увольнялся в запас и отправлялся на гражданку, чтобы найти себе место в новой жизни.
Родиона Степанова увольняли в запас. Возраст ещё позволял ему продолжить службу, но командир ясно дал ему понять, что со своим пьянством Родион армии не нужен.
На улицах полупустого города стояли вереницы машин, отправлявшихся одна за одной вдаль по неказистой лесной дороге по мере загрузки их небогатым скарбом и отбывающими бывшими горожанами.
Родион был пьян уже с утра. Злой, он шёл по грязным неприветливым весенним улицам, с ненавистью озираясь на занятых сборами людей. Он возвращался из части, куда отправился  на рассвете, чтобы забрать из каптёрки старый потрёпанный рюкзак. Большую часть вещей он упаковал ночью в потёртый чемодан, но на всё места не хватило.
Пара сопляков срочников, помогавших с погрузкой, вызвали у него приступ ярости, он прорычал что-то пьяное и нечленораздельное, пнул одного из них и продолжил путь.
Он поднялся в квартиру. Не снимая обувь и не закрывая входную дверь прошёл на кухню, взял со стола полупустую бутылку водки и опорожнил её в несколько глотков.
"Надо раздобыть с собой ещё в дорогу",--подумал он, отшвырнув бутылку, и пошарил по карманам зелёных штанов. Карманы были пусты, если не считать упаковку охотничьих спичек и кусок туалетной бумаги с последней рыбалки. Небольшая сумма денег была спрятана глубоко в чемодане. Неупакованными оставалось лишь пару свитеров, бутерброды из холодильника и кое-какие вещи в ванной.
И вдруг его озарило. Как же он мог забыть про ту заначку в титане! Чуть было не уехал и не оставил свои кровные местным медведям.
Шатаясь, он прошёл в ванную, сел на пол и сунул правую руку в ящик для сбора сажи в нижней части титана. Нащупал кончиками пальцев стопку купюр, но случайным неуклюжим движением протолкнул её ещё дальше, за край ящика. Изловчившись, просунул руку глубже, мимоходом сместив ящик со своих старых полозьев, отчего тот перекосился; схватил деньги и потянул. Ящик немного подался вслед за рукой наружу, но приподнялся, сместился вбок ещё больше, внутри титана что-то щёлкнуло, словно ящик встал в паз или провалился в ржавую дыру, и ящик намертов застыл, зажав своим дальним концом кисть Родиона железной хваткой.
Выругавшись матом, Родион попытался поставить ящик на место, попробовал вытянуть его, потом протолкнуть, но безуспешно--ящик был неподвижен, словно приваренный сваркой. Родион перевёл дух, поменял положение и опять попробовал вытянуть конечность. Снова неудача. Последовало ещё более забористое ругательство. Просто он чуть много выпил. Он протрезвеет, и всё у него получится. С этими мыслями Родион обмяк и провалился в глубокий пьяный сон.
Проснулся он с головной болью и ломотой в теле. Правая рука саднила и зудела. Похоже, кисть распухла и теперь застряла ещё основательнее. Родион пошевелился, и в глазах у него потемнело. Он понял, что его организм пребывает в состоянии дегидратации, то есть, как обычно бывает после пьянки, очень хотелось пить. С трудом дотянувшись до вентеля водопроводного крана, он открыл воду, подставил под тонкую струйку ладонь и, изрядно расплескав, донёс немного воды до рта. Проделав так несколько раз, он немного утолил жажду.
Теперь надо было думать, как выбираться. Он принялся то резко дёргать, то аккуратно тянуть руку, время от времени чуть меняя положение тела, но прогресса не было. Тогда он обхватил титан левой рукой и попытался оторвать его от стены.
Но титан был прикручен к стене намертво. Огромные рыжие болты, как и металлические уголки, не оставляли никакого шанса и, казалось, были рассчитаны на ядерную бомбардировку. Наверно, эта старая рухлядь и простояла здесь не один десяток лет потому, что никто из предыдущих жильцов не сдюжил её выкинуть.
Ничего не оставалось, кроме как звать на помощь, хоть это и претило гродости прапорщика Степанова. Родион крикнул:
--Эй! Кто-нибудь! Помощь нужна!
"Слишком тихо крикнул",--подумал он и прокричал ещё сильнее:
--Помогите!!!
Прислушался. Тишина. Он услышал вдруг, как громко бьётся его сердце. Потому что других звуков не было.
Чёрт возьми, сколько же он проспал? Он посмотрел на командирские часы. Восемь часов. Вечера или утра? Наверно, вечера. Вряд ли он проспал всю ночь. Во сколько он пришёл домой? В полдень?
У Родиона вдруг внутри похолодело от страха. Грузовые машины! В полдень Родион насчитал их около двадцати. По мере загрузки они без промедления отправлялись в путь. Происходило это в среднем... Родион напряг память... Примерно, каждые двадцать-тридцать минут. Так двадцать или тридцать? Это важно!
Если тридцать, то несколько машин ещё должны были оставаться. "Нелогично",--осёк себя Родион. Они ведь вовсе не обязаны были отправляться через равные промежутки времени. Как только все оставшиеся машины были загружены, они могли бы покинуть город одновременно.
Он с ужасом осознал, что не слышит ни шума моторов, ни голосов людей. Сомнений не оставалось--они все уехали и оставили его одного.
Он заорал. Заорал что есть силы, словно надеялся, что его крик кого-то догонит. Прислушался. Кроме его тяжёлого дыхания и шума пульсирующей крови не было слышно ничего.
Он постарался побороть панику. Несколько раз задержал дахание. Немного успокоился.
Его обязательно найдут. Поймут, что его забыли, и вернутся за ним. Они ведь ведут какие-то списки тех, кто погрузился в машины. Родион надеялся, что именно так и было.
А что если нет? Или что если в силу извечного армейского бардака он превратился в очередную бюрократическую погрешность, эдакий допустимый процент боевых потерь, и про него никто не вспомнит? Или же решат, что он покинул город с кем-то из сослуживцев на личном автотранспорте?
Но ведь все всё поймут, когда он не явится на новое место службы! Но Родион вдруг с отчаянием вспомнил, что нет больше никакого места службы--он теперь никому не нужный гражданский.
Нет, всё не может так закончиться! Кто-то как-то про него вспомнит, и его найдут, надо не предаваться отчаянью и ждать.
Из крана тонкой струйкой всё ещё текла вода. Родион поспешно дотянулся и закрыл вентиль. Вода--это ценный ресурс. Скоро воду отключат и пить будет нечего, а без воды человеку быстро кирдык.
Стоп! Воду не отключили, значит ещё работают насосы? Или это просто сливаются остатки из труб?
Родион попытался дотянуться до трубы, но ему едва удалось коснуться её кончиками пальцев. Этого было недостаточно, чтобы произвести хоть сколько-то заметный шум. Он нащупал на крышке отопительного бака, служившего тумбочкой, расчёску, снова дотянулся до трубы и принялся колотить но ней расчёской. Если в доме кто-то есть, его услышат.
А вдруг его услышат там, в бойлерной, где возможно ещё кто-то поддерживает водоснабжение города?! Несмотря на всю сомнительность данного предположения Родион продоложал бить расчёской по трубе что есть силы.
Никто не приходил. Родион положил расчёсу обратно и принялся колотить ладонью по боковине титана. В покинутом городе, где нет других звуков, его могут услышать.
Как там у моряков СОС? Три точки три тире три точки? Или наоброт: три тире три точки три тире? Чёрт побери, как вообще можно отстучать тире? Да Бог с ним! Родион принялся колотить по титану просто короткими очередями по три удара.
Наступила ночь, а он всё стучал и стучал, иногда прерывался, чтобы прокричать очередной призыв о помощи, и снова неистово бил по баку.
Рассвело. За всю ночь он не сомкнул глаз и даже не представлял, как можно заснуть в такой ситуации. Только иногда, вымотавшись, он ложился и отдыхал несколько минут, чтобы набраться новых сил для крика и ударов.
Утром он почувствовал, что хочет помочиться. Он какое-то время терпел, не представляя, как это устроить, лёжа на полу, чтобы не оказаться в луже собственной мочи. Однако, терпеть дальше было глупо и всё равно это когда-то пришлось бы сделать. Он лёг на правый бок, растегнул левой рукой ширинку, достал член и принялся мочиться под ванну, тужась и направляя струю как можно дальше. Под ванной образовалась лужа, но до него она не доползла. Хотя и воняла изрядно. Но это можно как-то было терпеть. Даст Бог, недолго.
Однако, время шло, а за ним никто не приходил. Часы на запястье Родиона отсчитывали час за часом.
В те минуты, когда Родион переставал звать на помощь или стучать по баку, он замирал, восстанавливал дыхание и старательно прислушивался, в надежде услышать хоть какой-то звук с улицы. В такие моменты он весь обращался в слух. Слух вдруг становился его единственным каналом связи с внешним миром и обострялся, казалось, до предела, до боли и звона в ушах.
Лёжа, он стал думать, что, когда его освободят, он мог бы не хуже локатора выслушивать вражеские самолёты или подлодки.
Иногда он действительно слышал самолёты. Далёкий звук пассажирских лайнеров, пролетающих над тайгой из одной дали в другую, высоко в небе. Наполненных людьми, счастливыми парами или семьями, которым стюардесы скоро разнесут еду.
Близился новый вечер, он провёл так уже больше суток, и, несмотря на стресс, уже начинал чувствовать голод. Родион попробовал вспомнить, сколько человек может провести без еды. Мысли путались, но он вспомнил, что не столько важна еда, сколько питьё. Питьё у него пока было, в виде тонкой струйки из-под крана. Что будет, когда струйка прервётся? Надо сделать запасы. Но как? Он принялся шарить по крышке бака, где лежала бритва, стояли разные флаконы и тюбики. Нащупал стакан, в котором стояли зубные щётки. Всё ещё две. Он так и не выбросил щётку жены. Почему? Надеялся, что эта шалава ещё вернётся? Зачем, за щёткой? Нахрен эту шлюху, нахрен её щётку! Он вытряхнул щётки из стакана. Поставил его около себя, дотянулся до крана, открыл его, взял стакан и набрал в него воды.
Затем снял колпачки с пары бутылочек, с пены для бриться и какого-то ещё пластикового флакона. Он делал это наощупь, поэтому не видел, что это был за флакон. Набрал воду в колпачки также, аккуратно поставил их перед собой на пол.
Попил ещё из ладони и закрыл кран.
Однако, усиливался голод. Родион вспомнил, что весит он девяносто килограммов. При его росте в сто семьдесят пять сантиметров это многовато. Он всегда считал, что он просто коренастый, и у него широкая кость. Однако, теперь он надеялся, что это всё-таки жир и мышечная масса, которой некоторое время сможет питаться его организм. Есть сам себя.
Родион вспомнил формулу для рассчёта идеальнного веса. Рост минус сто. Значит, его идеальный вес равняется семидесяти пяти килограммам.
Но это примерная формула. Если быть точнее, то вес при его росте должен быть ещё меньше. Или больше? Или это у женщин?
Он не помнил--за весом следят только бабы и педики.
Ну хорошо, если у него и есть избыток веса, то он вполне сможет протянуть без еды какое-то время без особого дискомфорта. Если не считать, конечно, нарастающего чувства голода.
Он принялся мечтать о еде. Сейчас бы курочки. Или колбасы. Или тушёнки...
Как вдруг совсем близко раздался крик:
--Товарищ майор!
Он дёрнулся и от боли в защёмлённом запястье проснулся.
--Я здесь!!!--закричал он что было силы,--Здесь!!! Сюда!!!
Он орал секунд десять, замолчал, пытаясь отдышаться, и прислушался. Тишина. Что это было? Неужели ему приснилось?! Не может быть--это было так отчётливо!
Родион Степанов вдруг вспомнил, что он уже давно не майор, а прапорщик. И узнал этот голос--это был голос из далёкого прошлого. Это было на учениях, миллион лет тому назад. Они отрабатывали броски гранаты. Гранаты были боевые. Этот голос, тот самый голос, который прапорщик Степанов вдруг вспомнил сейчас--он принадлежал тому девятнадцатилетнему пареньку. Граната взоравалсь у него в руках, он погиб на месте. Был ли виноват майор Степанов? Прямой его вины в том не было. Но сослуживцы-то знали, что майор Степанов был в тот день мертвецки пьян. Суд не заключил его под стражу, но с его офицерской карьерой было покончено, его разжаловали--до конца жизни ему суждено было оставаться прапорщиком.
Этот крик был лишь порождением его задремавшего разума, галлюцинацией на грани сна.
К горлу подкатил ком. Родион свернулся на полу и заснул.
Ночи были всё ещё холодные. Он проснулся ещё до рассвета, заиндивев на голом кафельном полу. Было градусов пятнадцать. Значит, отопление уже отключили.
Родион в панике дотянулся до крана. Холодная вода ещё текла, хоть струйка и стала, казалось, ещё тоньше.
Попил.
Если температура на улице упадёт ниже нуля, вода в трубах может замёрзнуть, а одного стакана запасов ему может не хватить. Надо набрать воду в ванну. Пробка от ванны лежала на её краю. Родион дотянулся, взял пробку в руку и перегнулся через край ванны. Однако, до сливного отверстия рука не доставала.
Первым его желанием было забросить пробку в дырку, но он вовремя сообразил, что в случае неудачи он не дотянется до пробки для второй попытки. Он снова лёг на пол и принялся думать, чем привязать пробку к руке. Ничего похожего на верёвку рядом не было. Он вспомнил про свои носки, из которых торчали в разные строны нитки. Он подтянул одну ногу, задрал штанину и принялся вытаскивать одну из ниток. Нитка вылезла саниметров на семь. Родион оторвал её и вытянул ещё одну, связал обе нитки, пользуясь зубами и свободной рукой, потом привязал получившуюся нитку к пробке. Свободный конец нитки намотал на палец. 
Перегнулся через край ванны. Прицелился и бросил пробку в сторону сливного отверстия. Пробка упала примерно в трёх сантиметрах от цели. Родион бросил сильнее, теперь пробка не долетела сантиметра полтора. Но это было максимум, что позволяла длина нитки. Нитка была обмотана вокруг его указательно пальца три раза. Чтобы увеличить длину, он уменьшил количество витков до двух. Бросил пробку снова. Она одним краем попала в сливное отверстие, но этого всё ещё было мало. Родион размотал нитку ещё больше, так, что теперь оставался всего один полный виток. Снова бросил. Нитка соскочила с пальца, и пробка совершила перелёт.
Родион ахнул. Выругался. Испугался. Пробка теперь была вне его досягаемости. Он устало откинулся на стену. Затея набрать запас воды в ванну провалилась. Разве что...
Родион вытянул из носка ещё нитку, взял с тумбочки расчёску, привязал нитку к ней. Снова перегнулся через край ванны и принялся кидать привязанную к пальцу расчёску в направлении пробки. В первый же бросок расчёска ударилась в пробку и оттолкнула её ещё дальше. Родион первёл дух, сосредоточился и прицелился лучше. Через несколько бросков расчёска наконец зацепила крепёжное кольцо пробки своими зубьями. Аккуратно Родион подтащил пробку к себе и взял её в руку.
Теперь он изменил свой подход. Он соорудил новую конструкцию: пробка была привязана к нитке, нитка к расчёске, а расчёску Родин держал в руке. Он принялся бросать пробку, двигая расчёской, словно рыбак забрасывает удочку. Он слегка раскачивал пробку, пока она не окажется прямо над отверстием, а потом опускал её. С пятого раза пробка легла аккуратно на место, заткнув слив.
Родион положил расчёску на дно ванны. Дотянулся до крана и включил воду. Струйка была совсем слабая, но была. Вода начала набираться.
Он лёг на пол и каждые пятнадцать минут приподнимался и проверял уровень воды. По сравнению с ночными часами стало немного теплее, и Родион смог немного подремать.
Проснувшись, он более не ощутил в себе сил кричать или стучать по баку. На него вдруг напала аппатия. Он лежал и слушал, как тонкой струйкой течёт вода. Из-за воды он рисковал не услышать звуки с улицы, но ему была нужна вода, и отключить он её не мог.
Поэтому он лежал, ничего не видя кроме кафельного пола с лужей мочи, и ничего не слыша, кроме журчания воды. Через несколько часов или вечность вдруг наступила полная тишина. Родион не сразу понял, что произошло, но потом с замиранием сердца осознал, что струйка воды иссякла. Он поспешно поднялся и заглянул в ванну. Почти полная. Значит, он успел. Хоть вода в трубах и закончилась, но у него теперь есть запас. Какой же он молодец!
Он закрыл кран и снова лёг. С улицы по-прежнему не доносилось никаких звуков, и не было надежды на спасение. Он пролежал так с открытыми глазами всю ночь.
Наутро он принялся звать о помощи так громко, как никогда до этого, и колотил по баку так сильно, что заныло плечо. Кричал несколько часов. Потом он упёрся ногой в стену и потянул на себя застрявшую руку со всей силой, на какую был способен. Вдруг рука чуть подалась, сдвинулась на миллиметр, и тут же Родион взвыл от боли--что-то-- вероятно, металлический заусенец--впилось в его запястье, вспоров кожу. Теперь рука была не просто зажата, а насажена на импровизированный крючок. Любая дальнейшая попытка высвободить руку грозила вспоротым ещё глубже запястьем и заражением или смертью от кровопотери.
Родион уткнулся лбом в ржавый титан и заплакал. Затем замолчал и сидел так невероятно долго. Он слышал, как тикают часы, но потерял счёт дням.
Он почти не шевелился, забыв о жажде и голоде, несколько суток. Несколько раз пил из ванны, несколько раз справлял нужду, пополняя лужу под ванной, и снова сидел или лежал неподвижно, пока вдруг не услышал знакомый отчётливый звук. Стрёкот пролетающего совсем невысоко вертолёта.
Он встрепенулся, сердце бешено забилось. Люди! Совсем рядом люди! Он стал прислушиваться, сядет ли вертолёт. Он молилися, чтобы сел. Как подать им сигнал, что он здесь?!
Стучать по баку, кричать--бесполезно, его не услышат. Надо подать им визуальный сигнал. Но какой?! Точно, дым! Надо развести огонь в титане! Родион принялся оглядываться в поисках топлива, но ничего подходящего под рукой не было. Тем временем, покружив минуту, вертолёт улетел.
Ну ладно, в этот раз не успел, значит надо подготовиться к следующему. Но где найти горючие материалы?!
Родион дотянулся и сдёрнул с крючка полотенце. Пощупал--немного влажное, но, возможно, успеет высохнуть. Пока положим рядом. На крышке бака он нашёл две пустых пастиковых бутылки из-под чего-то. Гореть не будут, но дым и копоть дадут. Он бросил бутылки в топку.
Не густо, из этого костёр не разведёшь. Он в отчаянии огляделся. Ну что может быть горючего в ванной?
Он обратил внимание на стены. Они были обклеены клеёнкой. То, что нужно! Он стал отдирать клеёнку со стен. Отдиралась она крайне тяжело, но, худо-бедно, несколько лоскутов ему оторвать удалось.
Он почувствовал, как от волнения у него сводит живот. Он не испражнялся ни разу за всё это время. 
Он постарался успокоиться, прислушался к ощущениям. Живот немного отпустило. Он надеялся, что этого удастся избежать как можно дольше--мысль о том, чтобы испражняться под себя и лежать потом рядом с кучей дерьма, оказывала деморализующее воздействие. Он надеялся всё-таки выбраться до того момента, когда станет невтерпёж, или по крайней мере отложить акт дефикации, пока не придумает, как сделать это более-менее чистоплотно.
Живот поурчал и смолк.
"Чему  там урчать-то?"--подумал Родион. Банка шпрот, которыми он закусывал водку в последнюю ночь перед началом новой жизни.
Тут он весьма кстати вспомнил про кусок туалетной бумаги, лежавший у него в кармане. Он знает ей лучшее применение. Родион достал бумагу и положил её в топку, подсунув под куски клеёнки. Когда он услышит вертолёт, он сможет быстро поджечь бумагу, а она в свою очередь воспламенит иссохшую клеёнку и пластиковые бутылки. Не ахти что, но для зоркого наблюдателя дымок над крышей одного из зданий не останется незамеченным. По крайней мере, это было его единственной надеждой.
Готово! Кучка условно горючих материалов лежала теперь в топке, ожидая лишь запала. Теперь, как только он услышит вертолёт, он подожжёт её и его спасут.
У Родиона появилась надежда, и он стал напряжённо ждать, словно вертолёт должен был вернуться с минуты на минуту. Конечно, этого не происходило. Вертолёт не прилетел ни в этот день, ни на следующий, не прилетел ни разу за неделю.
Каждый день Родион ощупывал полотенце, с каждым днём оно становилось всё более сухим, ещё немного--и оно тоже сможет отправиться в топку.
Каждый день Родион пытался сдвинуть то в одну, то в другую сторону застрявший ящик, зажимавший его руку, но ящик не двигался ни на микрон. С каждым днём Родион чувствовал, что слабеет, и надежды на успех было всё меньше.
Когда он двигался, в глазах его темнело, в ушах стоял шум, голова стала кружиться. Ему отчаянно требовалась еда.
Как же он сразу не догадался! Ведь рядом лежит зубная паста, такая вкусная и ароматная. Едва он вспомнил это, он тут же нашёл полупустой тюбик на тумбочке-баке, жадно открутил зубами колпачёк и принялся выдавливать пасту себе в рот. Боже, какая же она вкусная! Люди должны включить зубную пасту в свой рацион. Почему он раньше не замечал, что это такое объедение?! Она была густая, с запахом каких-то трав, приятно щекотала язык. Проблема была лишь в том, что её было мало. Он выдавил всё содержимое себе в рот за несколько минут и почувствовал, что голод отступил. Несколько минут он испытывал блаженство, потом с горечью осознал, что держит в руке пустой тюбик. На несколько дней того, что он съел, хватит, но что потом? Он боялся думать об этом. Посидев, смакуя послевкусие, он принялся изучать флаконы, стоявшие на тумбочке. В основном, это были всякие бабские лосьоны, оставленные женой. Также были кусок мыла и шампунь.
Шампунь, наверно, можно есть. Мыло вообще варят из жира, так что тоже сгодится. Все эти лосьоны пахнут спиртом и ещё чем-то резким, но основа вся, предположительно, одинаковая и, пожалуй, съедобная.
Родион приободрился--еды хватало! Если съедать по пятьдесят граммов этой бурды в сутки, можно протянуть ещё пару месяцев.
Первым в дело пошёл шампунь. Когда благотворное действие зубной пасты закончилось и голод вернулся, Родион глотнул шампуня. Он был тоже вкусным, не хуже зубной пасты. Только по консистенции был менее приятным. Больше ассоциировался с очень жидкой кашей--Фу!--или густым супом.
Каждый день в течение следующей недели он делал по глотку, потом пытался выкорчевать ящик, потом стучал по баку и звал на помощь, затем прислушивался, не раздаются ли на улице шаги или в небе звук вертолёта. В некотором роде у него сложился распорядок дня, как он привык на службе--каждый день был расписан, состоял из череды повторяющихся событий и действий, раз за разом до конца жизни. Это приносило спокойствие и ощущение осмысленности существования.
Но ящик не поддавался, шагов на улице слышно не было, и вертолёт не появлялся.
Случилось  лишь вот что: Родион заметил, что уровень воды в ванне стал уменьшаться.
Сначала Родион понадеялся, что ему показалось. Да, уровень, конечно, должен был уменьшаться за счёт того, что каждый день он зачерпывал и пил немного воды, а также за счёт испарения. Он стал присматриваться каждое утро. Он находил на внутренней поверхности ванны какое-нибудь пятнышко на уровне воды, запоминал его, а через день  проверял. Каждый раз пятнышко оказывалось на несколько миллиметров выше. То есть, на столько каждый день вода опускалась. Было очевидно, что старая гнилая пробка недостаточно плотно закрывает сливное отверстие. Какой же он идиот! Слил всю воду из труб в ванну, а теперь она вся уходит на его глазах в канализацию.
Он принялся искать пустые флаконы, но таких не оказалось--все они ещё содержали в себе что-то, что могло послужить пищей. Наиболее пустым был флакон с шампунем, шампуня в нём было ещё на несколько дней. Выливать его было бы непозволительно. Однако, Родион решил, что если развести его водой, его питательные свойства не изменятся. Он выдавил из флакона воздух и опустил флакон под воду. Флакон напонялся плохо, поэтому Родион сжал его ещё раз под водой и случайно выпустил часть шампуня в ванну. Теперь вода в ванной стала пенной. Отругав себя последними словами, Родион посчитал, что в его положении немного шампуня в воде не сделает её непригодной для питья. Если уж он собирается есть шампунь с водой, можно будет и пить воду с шампунем.
Однако, на следующий день он понял, что есть шампунь, разбавленный водой, было его худшей идеей за последнее время. Уже через полчаса после первого же глотка из флакона Родион почувствовал, что у него начинается жуткий понос.
Теперь всё отчаянно просилось наружу: и банка шпрот, и шампунь, и зубная паста. Конечно, облегчиться рано или поздно пришлось бы, но Родион не думал, что таким наихудшим образом. Живот урчал, его крутило, он едва сдерживался, напрягаясь из последних сил, свободной левой рукой отчаянно пытаясь растегнуть ремень. Не такая это, как оказалось, простая задача. Он провозился с ремнём секунд сорок, бесконечно долгих сорок секунд. Едва ему удалсь расстегнуть пряжку, и его живот больше ничего не сдерживало, как его желудок взбеленился пуще прежнего, и Родион лишь успел судрожным движением сдёрнуть с себя штаны и трусы, как всё содежимое его кишок понеслось наружу, с соответствующими звуками. Брызги отлетали от стены и покрывали одежду, жидкая кашица разливалась по полу, подтекая под Родиона. И она пахла вовсе не шампунем и зубной пастой. Да что там--даже не шпротами!
Когда всё закончилось, он понял, что обезвожен. В ушах шумело, он был на грани обморока. Он выпил воду из стакана и колпачков. Сжав зубы, приподнялся и зачерпнул из ванны  ещё, выпил несколько стаканов. После этого понос возобновился. Но пить надо было. Помимо того, что его желудок был теперь пуст, его организму жизненно необходима была влага. Мыльная вода из ванны была не лучшим, но единственным вариантом. Напившись воды, он свернулся калачиком и провалился в забытье.
Сколько он пролежал так, он не знал. Очнувшись, он с омерзением натянул обратно грязные штаны. Запах в ванной был очень сильным, Родиона мутило.
Он больше и думать не мог о том, чтобы глотнуть ещё из того флакона с шампунем. Да и другие средства личной гигиены аппетита не вызывали. Он боялся повторения. При диареи организм теряет очень много влаги, а вода--это самый ценный ресурс сейчас. Он не мог так рисковать.
Он лежал, боясь пошевелиться и экономя силы, несколько дней. Не было и речи о том, чтобы кричать или стучать по баку--он был слишком слаб. За эти дни он немного привык к запаху, да и запах чуть выветрился, как ему казалось.
Из подавленного состояния его вывел звук вертолёта. Сначала он подумал, что ему показалось и, возможно, это просто пульсирует кровь в висках. Он сконцентрировался, прислушался. Сомнений не оставалось--недалеко от города пролетал вертолёт. Звук его усиливался, вертолёт приближался. Ролион запаниковал, лихорадочно вспоминая свой план на этот случай. Однако, паника длилалсь лишь пару секунд. Он вспомнил, что надо достать спички. Он принялся расстёгивать пуговицу на крамане штанов, извлёк коробок длинных охотничьих спичек, зажал его в зубах, извлёк спичку, чиркнул о коробок, спичка сломалась.
Он принялся открывать коробок, чтобы достать новую спичку, но коробок выпал изо рта на грязный пол. Он схватил коробок с пола и судорожно вытер его о куртку. Вроде, чиркач не намок. Он снова зажал коробок зубами, не замечая налипшей на него грязи, и снова чиркнул спичку. Под таким углом спичка не зажигалась и рисковала снова сломаться. Он задержал дыхание, чтобы успокоиться, медленно приладил спичку к коробку, но теперь, вместо того, чтобы резко чиркнуть, медленно аккуратно провёл спичкой. Спичка загорелась
Родион выплюнул коробок. Медленно приблизил спичку к топке титана. Спичка горела интенсивным негаснущим пламенем.
Звук вертолёта всё нарастал. Было очевидно, что летит он невысоко. Должны заметить, главное, чтобы дыма побольше.
Он просунул спичку в топку. Туалетная бумага вспыхнула. Но времени её горения не хватило, чтобы поджечь клеёнку. Бумага быстро сгорела, и больше бумаги не было. Оставалось лишь пытаться поджечь клеёнку спичками. Родион нашёл на полу коробок и увидел, что тот лежит в луже подобравшейся совсем рядом мочи.
Родион схватил коробок и принялся трясти его изо всех сил, чтобы сбросить остатки влаги и высушить. Большая часть коробка, к несчастью, промокла. Однако, оставался ещё небольшой сухой участок. Проблема была в том, что, казалось, участок этот был слишком невелик, чтобы спичка успела загореться. Родион достал новую спичку, стараясь не развалить подмокший коробок на части, и сунул коробок снова в рот. Нащупал пальцем сухой участок. Приложил к нему головку спички, надавил и с усилием провёл спичкой. Та зашипела и загорелась.
Не выпуская коробок изо рта, Родион поднёс спичку к краю клеёнки. Остатки клея на клеёнке затрещали, потом мало-помалу занялась и она сама. С волнением Родион наблюдал, как маленький огонёк растёт, захватывая всё новые участки клеёнки и источая пока слабый дым.
Вскоре огонь стал достаточно большим, и Родион почувствовал, как начало пригревать его застрявшую руку. Дымок был всё ещё слабым, но Родион возлагал большие надежды на пластиковые флаконы. Вскоре, плавясь и шипя, занялись и они.
Теперь дыма стало больше. Но загоревшись, флаконы начали плавиться, и некоторые горячие капли стали проваливаться вниз на руку Родиона. Он терпел боль, сжав зубы, но по мере разрастания огня капание становилось интенсивнее, да и темепература в топке всё увеличивалась, и вскоре жар стал настолько сильным, что терпеть уже не было возможности.
На руке Родиона загорелись волосы, запахло палёной кожей. Родион сжал зубы ещё крепче. Наконец, не выдержал, закричал и свободной рукой залез в топку и выкинул из неё горящие клеёнку и флаконы, тут же опутавшие его ладонь тягучими раскалёнными пластмассовыми нитями и каплями. Клёнка и раскалённая пластмасса упали на полотенце, лежавшее у ног Родиона, и то загорелось, рискуя поджечь его куртку. Рефлекторно Родион задёргал ногами, отбрасывая полотенце как можно дальше, и то вылетело в коридор. Упав в недосягаемости его руки и ног, оно продолжило гореть на старом паркете, облизывая язычками пламени пожухшие обои.
Родион принялся зачерпывать воду из ванны и плескать её на огонь в коридоре. Стакан за стаканом, литр за литром. Воды в ванне становилось всё меньше и меньше, вскоре он вычерпает её всю, но выбор у него был не большой: либо умереть позже от жажды, либо сейчас сгореть заживо. Когда воды почти не осталось, а огонь разгарался всё сильнее, Родион обессиленно откинулся на стену.
"Вот как, значит, это всё закончится"--отрешенно подумал Родион. Какая нелепость.
Он следил, как занимаются пламенем обои, как источает дым паркет.
Дыма много, как он и надеялся. Вот только ему это теперь не поможет. Если с вертолёта дым и заметят и приземлятся, скорее всего он к тому времени уже погибнет.
Кроме того, окна в квартире закрыты, дым не сразу станет заметен с улицы, сначала он будет копиться внутри.
Родион отчётливо чувствовал, как дым заползает в ванную, и становится всё труднее дышать. Вскоре воздуха почти совсем не осталось, и, вдыхая угарный газ, Родион потерял сознание.
Когда он очнулся, всё ещё сильно пахло дымом, но уже можно было дышать. Дымом были забиты дыхательные пути, дым, казалось, напонял рот и забил все вкусовые рецепторы.
Родион чувствовал неимоверную слабость и тошноту. Он с трудом открыл глаза и увидел, что коридор выгорел, стены были покрыты сажей, паркет превратился в уголь. Дым потихоньку уходил через открытую входную дверь квартиры.
Шума огня слышно не было. Очевидно, огонь сожрал всё, до чего смог дотянуться, и погас.
Ни вертолёта, ни каких-либо активностей по его спасению слышно не было. Очевидно, вертолёт улетел раньше, чем дым стал заметен, или его экипаж просто посчитал пожар в заброшенном доме не стоящим внимания. В таком случае он, Родион, обречён--он навеки окажется погребённым в этом забытом всеми и никому не нужном городе.
Родион лежал на полу, не в силах и не желая более сопротивляться. Он лежал так много  дней.
Фекалии на полу подсохли, и Родион отломил кусочек. Наверно, это можно есть. Чувство голода делало эту мысль с каждым днём всё менее противной, и в какой-то момент его мозг посчитал, что это пратически та же еда. Пусть бывшая, но возможно и могущая стать ей ещё раз. Тем более запах дыма вытеснил запах испражнений. Теперь всё вокруг было немного копчёным.
Родион медленно засунул кусочек фекалий себе в рот и стал жевать. Как только он раскусил твёрдую корочку, вкус дерьма наполнил его рот, Родион почувствовал рвотные позывы, и его стошнило.
Желудок его был почти пуст, поэтому вместо рвоты из него вышел некий жёлтый бульон с редкими кусочками чего-то. Дёргаясь в судорогах, Родион каким-то далёким уголком сознания подумал, что, возможно, позже ему придётся есть и это. От этой мысли его стошнило ещё раз.
Он зачерпнул воды, которой оставалось в ванне на донышке. Похоже, более не было ничего, что Родион мог бы надеяться использовать в качестве пищи. И вода скоро тоже закончится.
Родион снова обречённо лёг. Всё, что он мог теперь делать, это стараться сберечь силы как можно дольше и продолжать прислушиваться к внешним звукам в исчезающей надежде на спасение.
Дни шли один за другим. Он почти не пил. Воды в ванне осталось на сантиметр. Она больше не утекала--либо её давления больше не хватало, чтобы просочиться мимо пробки, либо пробка распухла и села более плотно.
После пожара прошло десять дней, как вдруг Родион услышал шаги на лестнице. Он очнулся от чуткого сна и прислушался. Звуки повторились--по лестнице точно кто-то ступал. Шаги были осторожные, неторопливые. Словно кто-то что-то искал. Родион попробвал закричать, но его пересохшее горло и ослабшее тело не могли произвести хоть сколько-то слышный звук. Он скорее хрипел, чем звал. Шаги на секунду прекратились, а потом стали приближаться.
Счастье! Он спасён. Его услышали. Родион слушал, как мало-помалу шаги приближаются, и вот уже кто-то шагнул на паркет в его прихожей. Гость прошёл по коридору и заглянул в ванную. Родион открыл опухшие слезящиеся от гари глаза и повернул голову в сторону высокого тёмного силуэта в дверном проёме ванной команты.
Там стоял и смотрел на него медведь. Высокий, метра полтора в холке, худой, недавно вышедший из зимней спячки голодный бурый медведь.
Он мог умереть от голода, жажды, сгореть в пожаре, теперь он, вероятно, будет растерзан и съеден голодным зверем. Словно садистка судьба перебирает для него разные участи, не решаясь, на какой остановить свой выбор.
На лапах медведя были двадцатисантиметровые когти, которые будут вспарывать его кожу. В пасти виднелись жёлтые слюнявые зубы, которые будут вырывать и пережёвывать его внутренности. Загипнотизированный страхом Родион лежал в луже собственного дерьма и рвоты и смотрел на медведя. Медведь смотрел на него. Так продолжалось какое-то время, наконец медведь брезгливо фыркнул и ушёл в комнату. Родион услышал, как зверь разрывает его чемодан. Скрипнул стол. Косолапый нашёл остатки шпрот. После непродолжительного чавканья наступила тишина, лишь слышалось сопение. Затем зверь вышел из комнаты в коридор и покинул квартиру, отправляясь дальше на поиски еды.
Родион положил голову на пол и лежал, прислушиваясь, не вернётся ли зверь. Обычно он сам ставил капканы на зверей, а тут зверь нашёл человека, пойманного в капкан. Возможно, зверь не ушёл вовсе, а лишь оставил жертву на потом и ещё вернётся.
Родион помнил, что капканы не следует оставлять долго без присмотра--позже жертвы может  уже не оказаться в ловушке.
Иногда, когда Родион проверял на охоте старые капканы, он находил в них лишь отгрызанную конечность. Говорят, пойманное животное само отгрызает себе лапу, чтобы выбраться из капкана и избежать смерти. Возможно, так, а возможно просто более крупный зверь съедает пойманное животное раньше, чем до него доберётся хозяин капкана.
Возможно, медведь вернётся и съест его позже. Возможно, Родион просто умрёт от истощения.
Или же он отгрызёт себе конечность и выберется из ловушки, как зверьки, на которых он охотился.
Время от времени из других незапертых квартир доносился грохот опракидывемой мебели--медведь всё ещё был тут. Скоро он обыщет всю округу в поисках еды, оставленной людьми, и, не найдя ничего, вернётся за человечиной.
Через несколько дней вода закончилась.
Родион снял куртку, теперь она была надета только на застрявшую правую руку. Задрав футболку, он увидел, что из-под кожи проступают рёбра, подкожного жира не осталось. Родион попытался освободить от куртки правую руку. Сначала он просто пытался разорвать рукав. Ткань не поддавалась. Наконец Родион взял с тумбочки бритвеный станок и умудрился краешком лезвия надрезать рукав и только после этого смог его порвать. Рука была тонкая, худая.
Сможет ли он отгрызть себе руку, как пойманный в капкан зверёк?
Он дотянулся губами до кожи чуть выше внутренней стороны локтя. Приоткрыл рот, прикоснулся к коже зубами. Аккуратно куснул. Затем стал сжимать челюсти сильнее. Прокусить кожу не удавалось. Родион резко сжал зубы, но тут же поморщился от боли и выпустил кожу из зубов. Как возможно отгрызть собственую конечность, терпя такую боль?! Даже в этом отчаянном шаге он потерпел неудачу.
Но как же быть? Еды больше нет, воды нет, по городу ходит голодный медведь. Лишиться руки--единственныйц шанс спасти себе жизнь.
Родион оторвал от рукава полоску ткани. Обернул её вокруг правой руки выше локтя, с помощью левой руки и зубов завязал узел и насколько хватило сил затянул его. Рука начала неметь. Прошло около часа, и теперь Родион руку почти не чувствовал. Он положил голову на пол и попробовал поспать. Проснувшись, он пошевелил пальцами правой руки. Чувствительность ещё была. С этим делом не надо спешить. Он пролежал так до утра. Наутро рука была словно чужая. Она онемела теперь полностью.
Родион снова дотянулся и взял в зубы кусок кожи чуть выше локтя. Надкусил его. Ни боли, ни каких-либо других ощущений не было. Он сжал зубы и дёрнул кожу.
Однако, прокусить её оказалось не так уж легко.
Убедившись, что рука начисто лишина чувствительности, Родион осмелел и принялся кусать и тянуть кожу что было сил. Кожа тянулась, но не рвалась.
Тогда он решил поступить так же, как с рукавом. Он взял бритвенный станок и стал полосовать кожу выступавшим краешком лезвия. На коже появились мелкие недрезы. Нанеся себе лезвием десяток ран, Родион принялся снова рвать кожу зубами. В какой-то момент кожа поддалась, и ему удалось оторвать кусочек в несколько квадратных сантиметров. Родион принялся жадно его жевать. Кожа жевалась плохо, и тогда он просто проглотил её. Первая за много дней еда придала ему сил, и он впился в руку с ещё большим остервенением. Вскоре в районе локтя вся кожа была содрана, и Родион вырывал из руки куски мяса, которые тут же глотал.
Примерно через полчаса Родион почувствовал, что касается кости. Но перекусить кость он был, конечно, не в состоянии. Это не маленькая лапка мелкого грызуна. Как теперь быть? Его рука была обгрызана, но всё так же держалась. Родион поднял обе ноги, упёрся ими в стену и изо всех сил потянул. Рука порвалась в районе локтевого сустава. Родион упал на спину и потерял сознание. Очнулся он через минуту. Встал, в глазах потемнело. Как же долго он не стоял!
Часть руки осталась там, внизу.
Шатаясь, не взяв ни рюкзак, ни куртку, он вышел на лестницу, спустился, вышел из подъезда на улицу. Вокруг был мёртвый город. Через несколько кварталов начиналась лесная дорога, ведущая из города прочь.
Едва держась на ногах, он пошёл вперёд, покидая город.