Лунный свет — единственное, что освещало просторную, с большими потолками комнату молодого художника. Испорченные листы бумаги, насыщали новую, и, наверное, не последнюю съемную квартиру в одном из жилых кварталов Парижа. Здесь всё пропахло ядовитой, но чертовски дорогой краской и терпким, но уже впитавшимся в эту комнату ароматом крепкого кофе.
— Не шевелись, — шипит художник, только сильнее сжимая в руках мольберт, после чего прищуривается и пытается сделать что-то, видимое только для него самого.
— Я могу уйти, — она скрещивает руки на груди и иронично закатывает глаза, поворачивая голову в сторону.
Он медленно подходит к девушке с волосами вороньего крыла, и с необыкновенно пылающими в темноте глазами. Сегодня она пришла как и всегда, как вчера, или неделю назад: в то самое время, стуча в ту самую дверь. На ней — только огромная белая рубашка, края которой испачканы в яркую краску, которую, кстати, она пролила сама. И пусть так и будет, главное — не спугнуть её. Главное, чтобы она снова не ушла, ведь тогда придётся ждать встречи снова, считая минуты.
А время без неё тянется адски долго.
— Прошу тебя, — протягивает он, — не двигайся.
— Мне не нравится это место, — девушка меняется в голосе и обводит взглядом комнату.
— Я здесь живу несколько месяцев, и ты только сейчас говоришь об этом? — блондин усмехается.
— Я имею ввиду холодный и твёрдый комод, — девушка ударяет по комоду, громким звуком давая понять, что сидеть здесь на самом деле не доставляет удовольствия. — В прошлый раз, когда ты заставлял меня сидеть со спущенными в окно ногами, в поисках своего «вдохновения», было куда лучше.
— Потерпи, — художник прикладывает палец к губам девушки, когда та хочет сказать ещё что-то.
— А если нет?
— Тогда мне придётся заставить тебя сделать это, — блондин улыбается и притягивает девушку ближе к себе, накрывая её губы своими. Ещё немного, и её руки проскальзывают в его волосы, перебирая их тонкими пальцами. И, кажется, этот момент должен растянуться надолго, но только что захлопнувшееся окно от подувшего ветра — захлопывается. И всё хорошо, теперь не будет холодно.
Но вместе с холодом исчезает и она, его муза; растворяется в его руках, оставляя одного.