«Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.»
А.С. Пушкин
...По окончании дуэли, в шесть часов после обеда, 27 января 1837 года, Александр Пушкин привезён был домой подполковником Данзасом.Когда Жуковский, узнавший в 10-ть часов вечера о случившемся, приехал, то там были уже доктор Арендт и Спасский, князья Вяземский и Мещерский. На вопрос Жуковского:
- Каков он? - Арендт ответил:
- Очень плох, умрёт непременно. Пушкин просит:
- Попросите государя, чтобы он меня простил. Жду царского слова, чтобы умереть спокойно, - сказал ему Пушкин.
Аренд с этой просьбой уехал к царю. Покинув Пушкина, он отправился во дворец, но не застал государя, который был в театре. Арендт сказал камердинеру, чтобы по возвращению его величества было донесено ему о случившемся и просьбе Пушкина, и возвратился к умирающему.
Около полуночи приезжает от государя фельдегерь с повелением от государя Арендту прочитать Пушкину письмо, собственноручно государём к нему написанное, и тотчас обо всём донести.
- Я не лягу, я буду ждать, - передал фельдегерь сказанное государём Арендту.
- Письмо же приказано возвратить.
Арендт зачитал письмо умирающему Пушкину. Царь писал:
«Если Бог не велит нам более увидеться, посылаю тебе моё прощение, и вместе мой совет: исполнить долг христианский. О жене и детях не безпокойся: я их беру на своё попечение.»
Пушкин немедленно исполнил желание государя. Послали за священником в ближнюю церковь. Умирающий исповедовался и причастился с глубоким чувством. Когда Арендт прочитал ему письмо государя, он вместо ответа поцеловал его и долго не выпускал из рук, но Арендт не мог ему его оставить. Несколько раз Пушкин повторял:
- Отдайте мне это письмо, я хочу умереть с ним. Письмо! Где письмо?
Арендт успокоил его обещанием испросить на это изволения у государя.
Когда поутру кончились его нестерпимые страдания, он сказал:
- Позовите Жуковского.
Жуковский пишет:
- Я подошёл, взял его похолодевшую руку, поцеловал её, и спросил у него:
- Что мне сказать государю от тебя?
- Скажи, - отвечал он, - что мне жаль умереть, был бы весь я его. Скажи, что я ему желаю долгого, долгого царствования, что я ему желаю счастия в его сыне, счастия в его России...
Эти слова говорил он слабо, отрывисто, но явственно. Затем он простился с Вяземским, графом Виельгорским. Затем, взявши себя за пульс, сказал Спасскому:
- Смерть идёт.
Когда подошёл к нему Тургенев, он посмотрел на него два раза пристально, пожал ему руку, казалось, хотел что-то сказать, но махнул рукою и только промолвил:
- Карамзину!
Свидание их продолжалось только минуту. Когда Катерина Андреевна отошла от постели, он её кликнул и сказал:
- Перекрестите меня.
Потом поцеловал у ней руку.
... В три четверти третьего часа пополудни, 29 января, вдруг, как будто проснувшись, Пушкин раскрыл глаза, лицо его прояснилось и он сказал:
- Жизнь кончена! Кончена жизнь! - повторил он внятно. - Тяжело дышать, давит! - были последние слова его.
P.S. Прилагаю к своему тексту замечательную статью «Пушкин и религия», Источник: www.atheism.su : Огромное счастье для русской классической литературы в том, что начало ей положил гений великого Пушкина - гений жизнерадостный, сугубо земной, не тронутый мистицизмом и религиозными иллюзиями, гений, по выражению Горького, «психически здоровый и оздоровляющий». Благодаря этому вся последующая русская литература получила ярко выраженный реалистический, атеистический отпечаток.
Это всегда радовало поборников прогресса и приводило в ярость мракобесок, охранителей самодержавного правопорядка. «Посмотрите! - восклицал архиепископ одесский и херсонский преосвященный Никанор, высту¬пая в церкви Новороссийского университета в день 50-й годовщины смерти Пушкина. - Посмотрите, до него все наши лучшие писатели - Ломоносов, Державин, Карамзин, Жуковский - были истинные христиане. С него же, наоборот, лучшие писатели стали прямо и открыто совращаться в язычество… Даровитейшие, самые модные из писателей взывают к общественному перевороту… Помолимся, да сгонит господь эту тучу умственного омрачения, нагнанную отчасти и предосудительным примером поэта…»
У рясоносных защитников алтаря и царского престо¬ла были все причины метать громы и молнии против Пушкина и при жизни его, и долгие десятилетия после смерти. Вся его жизнь, поэта и мыслителя, все богатейшее творческое наследие провозглашают и утверждают идеи добра, справедливости, свободы - свободы от всего, что угнетает человека, ставит на колени, в том числе и от духовных уз, от «мглы предрассуждений», от «предрассудков вековых», от «ложной мудрости», как называл Пушкин религию.
Атеизм Пушкина - неотъемлемая часть его материалистического мировосприятия, его здорового нравственного облика. И весьма существенная. Нельзя забывать, что Пушкин жил и творил в мрачную эпоху, когда официальная религия - православие - была прочной уздой, державшей в рабстве трудящиеся массы, когда безбожие и богохульство карались как тягчайшее преступление. Какое же богатырское мужество надо было иметь, чтобы через всю жизнь пронести верность свободолюбивым идеалам, смело провозглашать их каждой написанной и напечатанной строкой!
Пушкин всегда был безбожником. Воспитанный в семье, весьма равнодушной к религии, еще в детстве приобщившийся к идеям французских просветителей, зачитывавшийся Вольтером, вдохнувший в Царскосельском лицее свободолюбивого и антирелигиозного «лицейского духа», Пушкин очень рано определил для себя отношениек религии,к духовенству,к "священным" книгам. Это явственно отразилось уже в первых его стихотворных опытах. В 14 лет он пишет шутливую по форме, антирелигиозную по сути поэму «Монах». В первое увидевшее свет стихотворение «К другу стихотворцу» включает едкую и остроумную, несомненно восходящую к народному анекдоту басню о лицемерии религиозной морали. «Городок», «Бова», «Тень Фонвизина», «Из письма к В. Л. Пушкину» - в этих и многих других лицейских стихах Пушкин так или иначе выражает свое отрицательное, насмешливое отношение к религии, ее догмам, ее служителям.
Пушкинский атеизм не просто умозрительное, рационалистическое отрицание бога, а часть материалистического восприятия окружающего мира - мира материального, в котором для бога не остается места.
Вот юношеская «Элегия». Поэт, будто бы в предчув¬ствии смерти, прощается с миром:
Прости, светило дня, прости, небес завеса,
Немая ночи мгла, денницы сладкий час,
Знакомые холмы, ручья пустынный глас,
Безмолвие таинственного леса…
Это материальный, земной мир, об уходе из него скорбит поэт. И никаких мыслей о божестве, о его власти над жизнью и смертью человека, об утешении веры. На¬оборот: «вера тихая меня не утешала». Поэт ясно со¬знает, что такое смерть: «хладная могила», «сумрак роковой», «ничтожества спокойный мрак», «вечная тьма». Скорбная минута прощания с жизнью не освещена для него верой в потустороннее бытие: «последний взор моих очей луча бессмертия не встретит», «тихий дух умрет в изнеможенье». «Дух умрет» - умрет бессмертная, божественная, по учению церкви, душа! Поэт начисто от¬рицает важнейшие религиозные представления о душе, о загробном воздаянии. В послелицейские, преддекабристские, годы в Петер¬бурге и в ссылках мужает вольнолюбивая, гражданст¬венная муза Пушкина, осмысленнее, активнее, целена-правленнее становятся и его атеистические убеждения. Поэт глубже осознает социальную роль религии как по¬собницы тиранов в угнетении народа. «Мои элегии пи¬саны против религии и правительства», - сообщает он одному из друзей. В свободолюбивых стихах этого периода рядом с призывами к ниспровержению тронов стоят и гневные строчки против охраняющих их алтарей. Трон и алтарь, «неправедная власть» и «мгла предрассужде¬ний», религия - вот главные враги свободы. «Насчет небесного царя, а иногда насчет земного» - так опре¬деляет сам Пушкин точный адрес своей политической сатиры, достигающей вершины гневной, бунтарской силы в известном четверостишье:
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Ядовитые эпиграммы на архимандрита Фотия, бо¬гохульные ноэли, гимн
человеческому разуму «Вакхиче¬ская песня», полное скрытого смысла «Послание цензо¬ру» и откровенно антирелигиозное и революционное по¬слание В. Л. Давыдову, лирическая «Птичка» и поэти¬ческие «Подражания Корану», кощунственные шутки «Христос воскрес», «Десятая заповедь», «Письмо к Ви-гелю» и знаменитая «Гавриилиада» - эти и еще многие произведения той поры вышли из-под пера зрелого, глу¬боко и смело мыслящего атеиста.
В «Гавриилиаде» Пушкин с убийственным вольтеров¬ским сарказмом издевается над богом, который в его изображении оказывается, по сути, вовсе и не нужным («не правил он ничем - и без него все шло своим по¬рядком»), высмеивает самые основополагающие догматы христианского вероучения - о первородном грехе, о непорочном зачатии Христа. Насколько меткими были сатирические стрелы «Гавриилиады», свидетельствует хотя бы донесение полковника Бибикова шефу жандар¬мов Бенкендорфу о том, что Пушкин «нападает с опас¬ным и вероломным оружием насмешки на святость религии, этой узды, необходимой для всех народов, а осо¬бенно для русских».
Интересно стихотворение этого периода «Свободы сеятель пустынный», которое сам Пушкин назвал «подражанием басне умеренного демократа Иисуса Хри¬ста». В нем ярко выражена несостоятельность религиоз¬ных нравственных поучений, не способных принести освобождение угнетенным народам. Тот, кто глубже за¬думается над этим стихотворением, поймет, что как раз евангельская проповедь и превращает людей в бессло¬весное стадо, которое «должно резать или стричь».
Важным этапом формирования атеистического миро¬воззрения Пушкина стало его пребывание в Одессе. От¬сюда он писал одному из друзей: «…Беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единст¬венный умный афей, которого я еще встретил. Он испи¬сал листов 1000, чтобы доказать, что не может сущест¬вовать разумного существа, творца и вседержителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмер-тия души».
Пушкина ссылают в Михайловское, причем в допол¬нение к обычному полицейскому надзору был установ¬лен еще и надзор по духовному ведомству. Эта ссылка- не только два года напряженных творческих трудов, но и дальнейшие раздумья над проблемами религии, беседы с духовными лицами, внимательное чтение религиозной литературы. Об этом с особым умилением рассказывают те, кто поверил усиленно насаждавшейся церковниками легенде, будто грешивший в юности богохульством Пуш¬кин в зрелых годах обрел веру в бога. По этой легенде, сосланный в Михайловское Пушкин, потрясенный печаль¬ным примером декабристов, наконец раскаялся в своих заблуждениях, возлюбил царя небесного (а заодно и земного, нового самодержца - Николая II и стал право¬верным христианином, даже воспел свою веру в бога во многих стихах.
На самом же деле Пушкин, читая в Михайловском «священные» книги, все больше утверждался в мысли, что они всего лишь поэтические памятники. Он ходил в церкви, в монастыри, на ярмарки и проникался народ¬ным, стихийно-атеистическим духом, так замечательно переданным впоследствии в «Сказке о попе и о работнике его Балде». Пушкин здесь убедился, как глубоко коре¬нится «в нашем народе презрение к попам и равноду¬шие к отечественной религии; ибо напрасно почитают русских суеверными: может быть, нигде более, как меж¬ду нашим простым народом, не слышно насмешек на счет всего церковного», и пришел к выводу, которого не изменил до конца жизни: «Религия чужда нашим мыс¬лям и нашим привычкам, к счастью…»
В бумагах, писанных в Михайловском, сохранился интересный отрывок, который пушкинисты условно на¬звали «Создание мира». Это - материалистическое по своей сущности, поэтическое переложение библейской легенды о сотворении мира, причем из этой легенды исключен… бог. Такая «безбожная», откровенно анти¬религиозная полемика со «священным писанием» харак¬терна для Пушкина, для которого в материальном мире не было места для бога.
В Михайловском Пушкин размышлял о социальной роли религии, ее значении в истории русского народа. Печатью этих раздумий ярко отмечен написанный здесь «Борис Годунов», а позже они отразились в «Истории Пугачева», в неоконченной «Истории Петра».
В последние годы жизни Пушкин много раздумывал и над нравственной стороной религии. В «священной истории», в «житиях святых» он искал сюжеты и образы для своих произведений. Об этих раздумьях и поисках свидетельствуют и лирические стихотворные циклы 30-х годов, и публицистические, критические статьи, и на¬броски незаконченных произведений, и многочисленные письма, и дневниковые записи, и журнал «Современник», который Пушкин издавал в течение последнего года сво¬ей жизни, и обширная подборка специальной литературы в его библиотеке.
Интерес Пушкина к религии несомненен. Но за этим интересом мы не находим того, что делает человека верующим, - веры в бога. Это интерес поэта, интерес историка, социолога, этнографа, лингвиста, и нет ни од¬ного стихотворения, ни одного прозаического произведе¬ния, ни одной статьи, ни одного даже частного письма, где Пушкин представал бы перед нами как человек, верящий в бога. Да, он умел - и гениально умел - проникать в душевный мир верующего, передавать его мысли и чувства. Передавать, но не сливаться с изобра¬жаемым - в этом все дело. Герой, изображенный художником, и сам художник - ведь не одно лицо, даже если этот герой - «я» лирического стихотворения. И когда такой герой восклицает, к примеру: «Туда б, в заоблачную келью, в соседство бога скрыться мне!», то вряд ли правомерно делать из этого вывод, что напи¬савший это поэт и вправду верит, будто бог обитает за облаками, и всерьез намерен уйти в монастырь. Вдум¬чивый анализ приводит к выводу, что все, даже самые «религиозные» стихотворения Пушкина, такие, как «Про¬рок», «Странник», «Отцы пустынники и жены непороч¬ны», «Мирская власть», вовсе не свидетельствуют о том, что к концу жизни Пушкин уверовал в бога.
Советская литературоведческая наука начисто раз¬венчала легенду о религиозности Пушкина, о «блудном сыне» Пушкине, вернувшемся якобы в лоно церкви. И ошибочны утверждения, которые и сейчас еще порой можно встретить в нашей литературе, - будто Пушкин «не был последовательным атеистом», будто у него в этом вопросе были «колебания» (правда, тут обычно до¬бавляют «отдельные»). Конечно, Пушкин не был и не мог быть атеистом в нашем смысле слова - марксист¬ским атеистом, но он был атеистом - и атеистом после¬довательным!- в том смысле, что в бога не верил, всем своим творчеством отвергал религию.