- Призадумался мой дед и вздохнул тяжело. Глядя на него вспомнилось мне четверостишие Омара Хайяма:
"Я знаю мир. Там вор сидит на воре.
Мудрец всегда проигрывает в споре.
Ничтожество достоинство стыдит,
А капля счастья тонет в море горя".
Вот эта последняя строка как можно лучше характеризует состояние простого крестьянина, которому дали пожить несколько лет хозяином после многовекового рабства, а потом взяли и лишили этой свободы. И где она, эта капля счастья? Между тем, дед продолжил:
Когда большевики раздали крестьянам землю помещиков, то принялись церкви закрывать. Так я слышал. У нас попробовали было, но нас предупредили люди из верующих, когда к нам ждать. Вот мы все, как один, и вышли к церкви. Было это опосля того, как в 1921 году из церкви вынесли всё золото для борьбы с голодом. Чекисты, как люди сказывали, обычно приезжали и начинали выносить из церкви всё ценное в машину, а то, что не приглянется, в костёр. Потом из церкви делали клуб для молодёжи. Танцы там устраивали. Искушали молодёжь этим и потом в комсомол тянули. Многие и поддавались. Когда же к нам приехали чекисты, то увидели, что мира вокруг церкви столько, сколько вокруг неё на Пасху не собиралось. А на Пасху у нас всяк старался в церкву попасть на всенощную. Поскольку всех желающих вместить она не могла, то все остальные отстаивали всенощную службу в церковном дворе. Те, кто в церковь попасть сумели, потом весь год ходили так, будто в святых местах побывали. А таких странников, которые ходили на Афон и в другие места, было немного. За делами, да работой нашей крестьянской, не очень-то возможно было. Но хотели многие.
В тот день не смогли чекисты в храм войти. Все мы за руки взялись, бабы запричитали и не пустили мы их. Покричали покричали они, поругались, но злодействовать не стали. Трое их всего было. Каждый мужик, наверное, тогда подумал, что арестуют они кого-то. Что я, что другие старшие уже приготовились на себя взять вину. А за Христа пострадать за честь верующему человеку. Вот и стояли мы перед храмом, в который ещё деды наши и прадеды приходили каждое воскресенье. Каждый светлый праздник. Нас танцульками в клубе не купишь, а и то сказать. Для танцев у нас завсегда была околица и так там было всегда весело и хорошо, что никакого клуба не надо. Чего только не было? Сколько танцев мы знали, а сколько песен? Частушки вообще, чуть не каждый день придумывали новые. И ведь как пели? Бабы сядут пряжу прясть, и рядом завсегда девчушки, кто посмышлёней и не очень, но все со своими прялками, да веретенами. Бабы песню затянут, а малые и перенимают. И были песни наши, деревенские. Только мы их пели. А другие пели в соседних деревнях, или даже во многих. Невест чаще всего из соседних деревень брали. Чтоб кровь не смешивать. За этим строго следили. Когда свадьбы бывали, то гости из разных деревень свои песни запевали, а потом и общие. И пляс общий был, да такой, что каждую новую свадьбу ждали как праздник. А она и была праздником. И зачем нам клуб в церкви?
Только перехитрили нас чекисты. Батюшку арестовали. В аккурат, через месяц после того случАя. Семью не тронули, а мы несколько ходоков из старших заслали в волость за батюшку просить. Я тоже с ними пошёл. Пришли в Рай ЧК и стали просить отпустить батюшку. Так нам там угрожать стали. Мол, священство советскую власть не любит и является врагом. Мы спорить не стали, но сказали, что наш батюшка не такой. Что он завсегда на службе советскую власть хвалил и просил её поддерживать. Мол вся деревня поэтому власть поддерживает и не было у нас в деревне никогда против советской власти никаких выступлений. Только работа. И поэтому просим вернуть батюшку. И за этим нас вся деревня послала, сказать, мол пусть будет в нашей деревне церковь, и пусть этот батюшка остаётся. А ещё я сказал о том, что на обуховском работал и обуховскую оборону видел. Это чекистам понравилось, но ничего не сказали мне.
И стали мы ждать около ЧК, когда батюшку выпустят. Ночь простояли и пол дня, а к нам никто не выходит. Потом дверь открылась и выходит батюшка. Один. Никто ничего. Отпустили, говорит, до первого случАю. А что за случай должен произойти, никто не понял. И сам батюшка тоже. Не мордовали, говорит, допрашивали о том, кого поддерживаю и как к советской власти отношусь. Ещё сказали, что должен я им сообщить, если что в деревне не так. Подписал там бумагу какую-то. Сказал, а сам улыбается. Как сказал он об этом, так и поняли мы все, какого случАю нам следует ждать. К чему готовиться. Но и то сказать, больше нашу церковь до 1937 года не трогали. Только в тот год батюшку снова арестовали и увезли уже в Губ ЧК, но церковь не разграбили, а дали сложить в ней иконы из других разорённых церквей. В склад превратили. В церковный. Всё лучше, чем клуб. Служб больше не стало. Только собирались бабы по воскресеньям у церкви. Помолятся, как сумеют, да и пойдут по домам.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
В 1937 в СССР была проведена однодневная перепись населения. Наряду с основными вопросами в личном листке И.В. Сталин добавил вопрос о вероисповедании. Почему он это сделал, никто до сих пор не понимает. Однако, не смотря на то, что в стране почти 20 лет насаждалось безбожие и поощрялся атеизм, людей, которые заявили о своей вере в Бога оказалось на 10% больше, чем атеистов. К слову сказать, в числе заявивших о своих атеистических убеждениях, было огромное количество тех, кто просто скрывал за атеизмом своё вероисповедание. Сталин это понял и обвинил организаторов переписи в саботаже. Практически все они были репрессированы, а председатель расстрелян. В 1939 году была проведена другая перепись, в которой отсутствовал пункт о вероисповедании.
Историки, критикующие Сталина, зачастую пытаются противопоставить ему, как более лояльного Льва Троцкого. Однако Троцкий в своих работах писал о необходимости введения всеобщей трудовой повинности. То есть, не просто работать за столько, сколько даст власть, но и работать там, куда власть пошлёт и столько, сколько потребуется.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА:
В 1928 годе к нам в деревню приехали грамотные люди переписывать хозяйства людей. У кого сколько скота? Кто сколько хлеба собирает? Даже сколько у кого уток, кур, гусей? Раньше такого у нас не было, но один мужчина из приехавших объяснил, что в разные годы они в разные деревни приезжают. Вот, мол, в этом годе пришла очередь и до нас. Ну, нам-то что? Мы налоги исправно платим. Пусть переписывают. Вот и переписали все наши хозяйства. И смех и грех. Мы хоть сами узнали, сколько у нас чего. Нет, сколько зерна собирали и сколько у кого коров и лошадей, знали, конечно, все, но вот о всякой живности никто не знал. Корову и выгнать на выпас, и подоить каждый день надо, а живность вся гуртом в поле кормится. Их только зимой подкармливали и то, перед зимой в расход на еду пускали, чтоб меньше кормить.
В 1929 г. в газете «Правда» появилась статья Сталина «Год великого перелома». Я читал эту статью и понял только одно. Землю и хозяйство заберут, а если не отдашь добром, то уедешь, куда власть отправит. И вспомнился мне мой дед, который ещё в те времена никому не дал уехать из деревни. Всех пристроил рядом и от этого род наш стал большим и сильным. Сразу после этого я позвал братьёв и стал с ними об этом говорить. Новостью это ни для кого не стало. Все давно уже поняли, что нужно ждать плохих вестей, но когда и как это всё случится, никто не знал. Вот семейно и порешили мы, что если в колхоз будут всё забирать, то не супротивничать, а всё отдать. Избы всё равно не заберут, а там, глядишь, и какой-никакой землицы оставят. Даже и бакалейные лавки решили отдать миром. Как порешили, так и сделали и не пожалели. Конечно, о нажитОм добре, как не пожалеть. Не задарма ведь доставалось. Ещё трудами деда и отца моего, и сыновей моих складывалось наше добро. И мы все свой труд приложили. Теперь отдавать жалко, поди. Понятно, что деньги спрятать нетрудно, опять же и золотишко на женшинах какое-никакое имелось. Всё это решено было припрятать до лучших, а может и до худших, времён. Даже и зерно по паре мешков на семью, а то и больше. Кто сколько сможет. Опять же и скотину прирезать какую-никакую можно, да солонину сделать. Многие тогда так поступили. Кто корову, кто свиней да баранов. Люди не глупые поди. Стали ждать что будет Ждать долго не пришлось. Чтоб ему...
- Дед в сердцах даже плюнул на пол и рукой махнул.
В начале января 1930, в аккурат после нового года, началась сплошная коллективизация. Собрали нас крестьян на сход и объявили о ней, родимой. Сказано было просто: кто в колхоз добровольно пойдёт, тот и жить здесь останется. Кто против, того станут раскулачивать, а добро его заберут в колхоз против его воли. Самих кулаков ждёт дальняя дорога в Сибирь, а куда, никто не знает. Решить все вопросы нужно до конца января. Если кого вышлют, чтобы на новое место весной попали. И тут началось. Мы-то сразу со всем согласились. Многие из тех, с кем мы разговаривали, тоже, но некоторые отказались. Было две семьи, которые спину не разгибали и смогли заработать себе и по нескольку лошадей, и коров по десятку, да и мало ли чего. Не поверили они, что советская, народная власть станет забирать у них нажитое. Их всем скопом и раскулачили. А какие они кулаки? Разве что когда в поле работали, спать там же и ложились, а кулак под голову подкладывали. Хорошие работники и дети у них один к одному. Работящие, да хозяйственные. Всего на две семьи больше 20 душ, считая и стариков ихних. Никого не пожалели. Всех забрали, а весь их скот в колхозные конюшню и коровник. Но были и такие, кто рад был в колхоз попасть. Те, кто работать не хотел и не прочь был за спиной у других пахарей спрятаться. Их безделье так не сильно заметно было. И хозяйства у них были никуда себе. Они и скот свой, если был, с радостью отдавали, который не зарезали, и зерно своё в общий котёл. Им-то что? А таких у нас в деревне больше десяти семей было. Это не считая тех, кто уже давно в совхозе работал. Люди сказывали, что в соседних деревнях раскулачили поболее людей, чем у нас.
30 й год пережили тяжело. В колхозе работа не шла. Если при помещике лентяев всем миром заставляли работать, то в колхозе лентяи всеми силами в начальники лезли. Получалось у них не очень хорошо. Лентяй у всех лентяй, но когда у лентяя получалось выйти в начальники, то гнобил он крестьян похлеще помещика. А жить стало куда труднее. За работу давали не деньги, как в совхозе, а зерно на трудодни. Из того зерна, которое мы в колхоз сдали. Мало было того зерна. Там больше половины сразу в район увезли. По пол кило в день давали на трудодень. Или гречки немножко. Или пшена. Мол главный заработок дадут когда урожай соберём и задание правительства выполним. Люди тощать стали на трудоднях-то. А куда деваться? Я с братьями своими порешили внуков наших отправить в ремесленные училища. Паспортов у крестьян не было,а те, кто в городе оставался и становился пролетарием получали паспорта. Понятно, что без паспорта ты никуда. Но не это главное было. Убрать детей из колхоза. В тот год мы отправили пятерых пацанов и троих девочек на учёбу. Девочек на ткачих, а парней на токарей. Чтоб в одном месте они учились. Дальше стало ещё хуже.
Урожая собрали немного. А как же? Работали все плохо. А кому ж охота за трудодни перерабатывать. Вот другое дело, если за свой интерес. Но своего интереса-то не было. А когда приехали от властей и забрали у нас всё собранное зерно без остатка, то все приуныли. Говорят задание не выполнили. На трудодни оставили всего ничего. Однако, вскоре приехали из района и то, что на трудодни выделили, тоже забрали. Как зимовать? А чем сеять? Сеять-то надо. А вот как зиму перезимовать, никто не знал. Люди приуныли. К первому снегу крестьянство оказалось без хлеба. Разве только картошка, которую вырастили на подворье, да капуста в кадушке. Ещё мешок пшеницы удалось собрать и закопать в подвале. Ни молока, ни масла.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
Проведённая сельскохозяйственная перепись накануне коллективизации в 1928 году имела целью определить сколько страна могла произвести зерна на продажу за рубеж. В те времена именно зерно было основным товаром, который продавался за рубеж. Советская страна активно проводила индустриализацию и для этого требовались колоссальные средства.
Проведя перепись крестьянских хозяйств правительство Сталина приняло решение заключить торговые договоры не на сумму реально произведённого зерна, а на то количество зерна, которое предполагалось вырастить. Для того, чтобы смело распоряжаться урожаем, крестьян решено было согнать в колхозы. При этом было раскулачено не менее 2 миллионов крестьян. (по некоторым данным до 10 миллионов, но я склонен считать, что 10 миллионов выведенных из производства крестьян подорвали бы экономику на 100%). Раскулаченные крестьяне были вывезены в Сибирь и другие окраины страны. Большинство из них были брошены на произвол судьбы на голом поле. Для того, чтобы выжить, пришлось строить землянки, в которых люди часто болели и умирали. Естественно, что на новых поселениях переселенцам было предложено создать колхозы.
Для определения, что такое трудодень был издан «Примерный Устав сельскохозяйственной артели», утвержденный Постановлением ЦИК и СНК СССР от 13 апреля 1930 года и постановление Колхозцентра СССР от 7 июня 1930 года. По сути дела, величина трудодня определялась конечным результатом после сбора урожая. Количество зерна выделенное на бригаду делилось на общее количество трудодней отработанных бригадой. Если зерна получалось мало, то и трудодень был маленький. В 1930 году он был мизерный, поскольку из хозяйства выбыли больше миллиона пар самых работоспособных рук взрослых крестьян. В это время трудодень стоил от 200 до 600 гр. зерна. Денег не давали, поскольку стоимость зерна и других продуктов легче было представить по завышенной цене ссылаясь на трудодни. В конце, концов и накопленное за трудодни зерно в 1930 году изъяли у крестьян обрекая их на голодную смерть.