Моя маленькая, крохотная Дусенька, сколько воды утекло с тех пор? Болят колени, и артрит поразил мои пальцы. Теперь не могу сидеть подолгу на пороге старого дома, смотреть на озеро. Сейчас на улице совсем холодно и оно покрылось коркой мертвого льда.
Знаешь, я часто вспоминаю, как мы гуляли по лесу и собирали ягоды. Ты брала большую корзину, радовалась, словно ребенок и мчалась по тропинке мимо деревьев. Заливистый смех сопровождал меня всегда. Никакой жалости или тоски. Мне нравилось то, как ты относилась к моему физическому пороку. После аварии мое тело собирали по частям, нога пострадала больше всего. Трость стала моим спасением, и с тех пор я не расставался с ней никогда. Кривой шрам от виска и до угла губ рассекла лицо, словно уродливая трещина иссохшую от зноя землю.
Это было страшно.
Я медленно ковылял позади, наблюдая, как маленькая фигурка исчезает в деревьях. Ты кричала: «Андрюша! Сюда, скорее!». Грязь хлюпала под ногами, но я безропотно шел, попутно рассматривая носки рыбацких сапог. Взору открылась огромная поляна, освещенная весенним солнцем. И тут я увидел тебя, моя Дусенька. И обомлел.
Я смотрел на твои руки перепачканные красным. С них стекало что-то вязкое. На футболке алело пятно.
« Посмотри сколько черники!» - воскликнула ты, и отправила в рот очередную горсть ягод. Конечно, перепачкалась полностью, и вытерла руки об футболку, совершенно не стесняясь своей неряшливости. Я засмеялся. С тех пор называл тебя Черникой, но только иногда, когда ты очень расстраивалась.
Вечерами мы сидели у камина и смотрели на огонь. Странно. Раньше я предпочел отправиться в кино или на прогулку по городу. Мне нравилась общественная жизнь - любил публику и развлечения. Но после аварии все изменилось. Мы просто купили дом на окраине леса и уехали. Я не хотел чувствовать на себе жалостливые взгляды, не хотел ощущать остроту своей неполноценности. Мое лицо изуродовано, мое тело меня предало.
Сколько я помню, ты совершенно не знала, что такое стеснение. Ты сидела, положив голову на мое плечо. Одета была в растянутый коричневый свитер с крошками печенья, волосы прядями выбивались из жидкого хвостика, а еще носила нелепые тапки с кроликами, которые меня раздражали. Но ты все равно казалась самой прекрасной. Дождь помнишь? Когда ты пришла вся мокрая, с черными дорожками от туши под глазами? Ты была прекраснее всех на свете. Когда тебя трясло от лихорадки, а нос был красным – ты была прелестна.
Дусенька, я не могу забыть вкус того волшебного печенья, которое ты пекла на Рождество. Не знаю, что ты туда добавляла, но я никак не могу повторить этот рецепт. Ты говорила, что я рассеянный, а я обзывал тебя грязнулей, за разбросанные по дому вещи. Но мы мирились. Дусенька, я не забуду, как ты целовал мой шрам и говорила: «Мой муж самый красивый на свете». Тогда я был готов плакать от счастья. Ты не считала это уродством, наоборот, говорила, как он красив, просто потому что он «мой».
Ты часто ездила в город. Раньше это случалось раз в неделю. Потом все чаще и чаще.
Ночами плакала. Но утром улыбалась, и мне казалось, что ночь - это просто мираж. Будто мне показалось.
Не помню, сколько длился этот спектакль. Ты пришла сама. Протянула мне листок исписанный убористым почерком доктора. Я ничего не понял, и даже посмеялся, что недостаточно терпелив, чтобы стерпеть ещё одну госпитализацию.
«Это рак, Андрюша».
Почему-то, когда счастье рядом, мы его не замечаем. Но зато болезненно воспринимаем его отсутствие. С того дня «Черника» звучало в нашем доме постоянно. Тебе это нравилось и ты улыбалась. Хотя бы на мгновение забывала о врачах и таблетках. Многое изменилось. Мы обнимались чаще, долго гуляли по лесу, целый день, лежа в кровати, говорили о всякой ерунде. Помнишь, Черничка моя? Жизнь шла своим чередом, а мы не могли наговориться, насытиться объятьями и нежностью.
Но настал день, когда я отправился за ягодами один. К тому моменту ты уже не могла ходить, стала такой хрупкой и крохотной, словно фарфоровая статуэтка.
Это случилось ноябрьской ночью.
Звезды тогда были особенно прекрасны. Я вышел на пирс и посмотрел на них, словно видел впервые. Озеро было синим, в нем отражалось небо, а казалось, будто вся вселенная. Я все шел и шел, пока вода не достигла шеи. И нырнул. Она была холодной. Я погружался и ждал, пока мои легкие не сожмет невыносимым спазмом. Потом поднимался на поверхность, замечая лишь крошку серебристых звезд, да облачко пара, которое поднималось изо рта. Нырял до тех пор, пока кожа не посинела, а пальцы не сморщились от влаги. Холод был повсюду. Я был холодом.
Я пережил тебя на много лет, Черничка моя. Много пустых бессмысленных лет. Сейчас я стою на пирсе и смотрю на замерзшую воду. Где-то там, на дне, лежит моё молодое, маленькое сердечко. В ту ночь оно заледенело и выпало из груди. Снег кружится и покрывает старые ели белым покрывалом. Нашу поляну совсем замело.
Представляешь, Черничка, сегодня я не смог вспомнить, куда положил свои книги. Я забываю слова, поэтому читаю много, почти всегда. Врачи говорят, что это болезнь Альцгеймера. Врут, конечно. Какая болезнь? Ничего ведь не болит.
Ах, моя маленькая, крохотная Дусенька. Болят колени, и артрит поразил мои пальцы. Теперь не могу сидеть подолгу на пороге нашего старого дома, смотреть на озеро. Сейчас на улице совсем холодно и оно покрылось коркой мертвого льда…