Молодая женщина в серой льняной тоге сидела в пустой комнате на табурете и смотрела на свечу. Пламя на восковой изогнутой ножке играло, прыгало и танцевало перед ее простым миловидным и спокойным лицом, которое не имело особой красоты, но было приятным. Оплевывая чистую кожу бликами, лепесток огня пел что-то уютное. Благостно улыбнувшись, женщина закрыла глаза, и начала шептать губами арамейские слова. Между них проскальзывали и греческие. Пламя свечки весело скакало, как вставшая на дыбы маленькая лошадь, крутясь перед профилем сидевшей желтым пером. Временами, задорный треск раздавался от этой лошадки. Закончив свое двуязычное дело, женщина прощально посмотрела на столбик воска, поймала блики в карие зрачки, затем сакральный предмет был задут устами, и тело уплыло в другое помещение.
Там, умывшись из таза, села на топчан, провела по волнистым волосам руками - освободив лоб, указательным пальцем нарисовала на лбу крест и уложила голову на вязанную подушечку, набитую тростником. Женщину звали Иустиной. Это был ее дом и дом родителей. Вскоре она закрыла глаза и быстро впустила сон. Луна лапой синего лунного медведя царапала ее по бедру и стукала блеклым копытцем луча по щеке. Спавшая женщина имела спокойное лицо. С дыханием рот ее приоткрывался. С того мгновения, как она облеклась сном, сознание уснувшей прыгнуло в высоту. И не спящий ум ее сразу сообразил: "я лечу".
После нескольких мгновений "клочковатого" бреда летящая оказалась очень высоко над землей. под ее ногами прояснилась территория. Ею была какая-то неизвестная местность, сплошь посеченная прямоугольниками, залитыми водой. Про воду она смекнула из-за блеска, который они испускали под солнцем.
- Что-то выращивают, любящее воду, - подсказывала пытливая мысль Милустины, планировавшей над разноцветным паркетом, рассеянном случайным образом. Переливавшиеся на солнце плитки этого заливного лакомства для великанов казались и смешными и грандиозными. Между водных прямоугольников тянулись ровные серые ленты с воткнутыми в них блестевшими палочками. Пошли первые загадки. Воздушное движение продолжалось дальше. Появились острые высокие сопки. и между них были брошены золотые речные плетки.
- Наверно душа моя летит, а сама я в другом месте! - Соображала Милустина, и мысль птицы на букву М продолжала сиять дале, - Человек ведь наказан и лишен способности летать, согрешив в Саду. А душа-то вечна - вот и летает.
Пока Милустина рассуждала о правдоподобии полетов во сне и наяву, путь ее покрыл цельную пластину блестевшей воды моря, и она наплыла на группу очень красивых островов. И тут Милустина действительно удивилась. Потому что на этих островах лежал какой-то город.
Очень ровными кубиковыми конструкциями было усеяно все побережье. Одинаковые столбики из ровно выточенных палочек стояли рядом один к другому. Каждая такая щепочка по вертикали была увенчана какими-то квадратиками. Этот парад щеп был свитно окружен сетью серых полос со множеством мелких разноцветных кубиков, которые ползли вдоль полос в оба направления.
- Люди внутри! - сообразила душа летающая, предполагая, что в этих ползущих крупицах на лентах - в особом транспорте, подчиненном правилам - находились живые люди.
- Таких городов сейчас нет. Это будущее.
Подивившись картинкам нереального населенного места на воде, спящая интуицией догадалась, что это не Царствие, которое обещал Спаситель. А всего лишь большой иностранный полисис, что пребудет на земле потом. И не в Иордане, и не в Междуречье, и не в Риме, а вероятно, где-то совсем в другой части земли. Там, где выращивают что-то в воде. От родителей она слышала про королевство Сима, бывшее на Востоке. И там в треугольных шляпах малорослые люди должны были обрабатывать водный злак. Очень ровными оказывались круглые и прямоугольные рукотворения. Значит, нескоро произойти должны были такие города.
Милустина не заметила, как сгустился вечер. Ведь во сне - все быстро. И вот вниманию ее предстала черная пластина: на нее впились светлячки - черточки света. Но прошмыгнув над этим и приглядевшись, она уразумела, что светлячки, суть, корабли, и сами они освещают под себя море в ночи. Делают это для того, чтобы ловить рыбу, идущую на свет. Такие интересные ладьи другой эпохи.
Море было большим. Не было видно ему ни края ни конца. Только вдали у горизонта виднелись клочки сваленной бараньей шерсти - ночные облака. Корабли сменились светящимися ожерельями на той же черной пластине.
- Это город на воде ночью, - поняла Иустина, когда тот же мегаполис вспыхнул под ней ожерельями огней. Каждое украшение было островом. Одни из них были похожи на черепах, другие - на обезьян, некоторые как сцепившиеся лапами огромные золотые ящерицы, разыгрывавшие войну на черной ночной земле и так летящие в этом положении под ее ногами. Точно гигантские украшения светящегося золота легли на острова, которые она видела днем, и которые сейчас оказались черными. Милустина не любила золото. И всякой роскоши брезговала.
- Есть ли тут Спаситель - над всем этим? - Задала мысленный вопрос исследователь полетов, и интерес к городу ее мгновенно улетучился. В клочьях непонятного мутного тумана исчезла и картинка за ней. После него белое облако окутало и чем-то улыбнулось ей. Вот это уже было преддверие в Царство!
В пустой комнате на стуле, держа в руке семь звезд, сидел Спаситель. Он обратился к ней кратко:
- Будь стойкой, Иустина. Я приду за тобой.
Протрезвев от иллюзий, проснувшаяся Иустина села на топчан. Потом взяла горстку ладана, бережно уложила ее на дно ложки, подожгла. Три уголька в россыпи запылали хором, обдаваясь пульсациями. Она разметала дым рукой, вдохнула и отошла к окну. Там наморщилась ее переносица, потому что женщина попыталась вспомнить сон. Это оказалось несложно, ведь ярким он был и стоял перед глазами как сейчас олива за окном.
Уложив самое теплое и важное из ночного зрелища надежно в сердце, приступила к домашним делам. Собрала расскиданные домашней птицей веник и хозяйственные палки в угол. Во дворе взяла кувшин, спавший у дверей, стоя в жажде, пристроила подмышку и поспешила через поляну к лесу, оставив дом за спиной. Ровная дорожка сменилась каменистой тропой. И еще через чуть-чуть сандалии осторожно ступали по мокрым круглым камням - река была рядом. На подходе к водному источнику, она стиснула губы.
- Сон этот может означать только одно, - втыкая сандали в твердое, изрекла она, - А впрочем, все, что угодно может.
Глиняным горлом кувшин впился в ледяную струю и начал пить. Ловкие ноги заняли прочную позицию над прохладой водотока.
- Жаркий будет день - мучение для скота.
Актуальный вопрос быстро поглотил ум, некогда согретый снами.
Когда в кувшине оказалось две третьи его объема, Милустина встала с колена в полный рост, кинула сосуд на плечо, прощально огладила взглядом бликующие горбцы воды и из-под склонившихся ветвей двинулась к дому. В этот момент через фарватер ручья в кустах зрачки ее поймали стоявшего там человека. То, что пара глаз преступно и тайно наблюдала за ней всё это время - за тем, как она приседала к бегущему ручью - она не знала.
- Ты смотришь на меня и молчишь, - сказала Милустина глядящему.
- Я смотрю и говорю, - ответил тот.
- Говори.
Прыгнув через воду, незнакомец оказался рядом с Милустиной, они пошли к деревне. Тропа была узкой. Поэтому женщина шла первой, он позади нее. Разговор двигался так:
- Юношу, которого терзаешь - изнывает от болезни. Похудевший от тебя, он хочет жить, любить и иметь детей как все разумные люди, как Господь завещал.
- Юноша, именуемый Наглаидом, ничего не знает о любви, поскольку огонь пожрал сердце его похотью.
- Огонь, который в очаге души Наглаида - пламя семейности, домашнего достатка, благоденствия.
- Геенна огненная во плоти его. А его сердце - пустыня после огня.
Они прошли камни с кустами и вышли на тропу к дому Иустины. Гость обратного пути стал нетерпеливым.
- Огонь, который мы создаем, будет нас палить всегда. Но награда твоего целомудрия невысока. Бездетность, одиночество, тишина в пустом доме. Поучись от мудрой Евы, сколько принесло чрево ее потомства и радости телу земли. Будь она невинна, были бы на свете?
- Она родила мертвых людей... - Ответила Иустина осторожно.
- ...Во плоти, во крови, с бьющимися сердцами.
Тут Милустина остановилась, пружинно сжалась, резко обернулась, зажмурилась и опрокинула кувшин на говорившего.
До того, как вода коснулась рук и головы попутчика, он растворился в нагревшемся воздухе. Милустина присела, выронила сосуд, зажала глаза руками, начала произносить скорые арамейские слова. На глаза побежали слезы.
Через полчаса Иустина встала, бессильно подняла кувшин и второй раз пошла за водой.