9. "Антирыночные" иллюзии
То, что Сталин не удостоил своим вниманием организационные идеи Генри Форда (хотя его книги с изложением этих идей были переведены на русский язык и опубликованы в СССР еще в 20-е гг.), по-своему закономерно, так как они явно не вписывались в марксистскую доктрину. Но даже если отвлечься от их конкретики, "неправильным" было уже то, что Форд выдвигал эти идеи как СОЦИАЛЬНЫЙ изобретатель, вознамерившись применить свой действительно незаурядный талант и богатый практический опыт изобретателя и организатора производства для радикального переустройства всего общества. Уже одно это делает его, с точки зрения ортодоксального марксизма, реакционным утопистом. Что, впрочем, отчасти всё же справедливо, как видно, например, по следующему его утверждению:
«Улучшения можно начать по своей инициативе. Окончательных результатов, правда, в одиночку не добиться, но, если хороший пример со временем станет известен, другие последуют ему, начнется реорганизация промышленности, торговли и финансов, и мало-помалу удастся вылечить такие болезни рынка, как инфляция и депрессия».
Однако утопизм Форда заключается отнюдь не в стремлении «вылечить такие болезни рынка, как инфляция и депрессия», а "лишь" в том, что добиться этой цели он предполагал исключительно "неполитическими" средствами, силой убеждения и личного примера. Но, если понимать утопию как некий социальный проект, который в принципе невозможно воплотить в жизнь из-за содержащихся в нем СИСТЕМНЫХ ошибок, то утопией надо признать также и марксистскую концепцию «первой фазы коммунизма» с ее категорическим неприятием рынка как такового. Если системная ошибка Форда заключалась в непонимании РЕАКЦИОННОЙ сущности капиталистического государства, стоящего на страже интересов как раз тех представителей крупного бизнеса, против которых Форд вел свою пропаганду, то одна из системных проблем марксизма – явное недопонимание КОНСТРУКТИВНОЙ функции рынка.
Возьмем хотя бы популярное среди марксистов выражение «рыночная стихия», как бы подразумевающее, что стихийность вносит в экономику именно рынок. Тогда как в действительности рынок, наоборот, служит эффективным средством ОБУЗДАНИЯ стихийности экономических процессов. И надо заметить, что классики марксизма, в отличие от их непутевых "последователей", частично признавали данный факт. Особенно ясно это видно из "пророческой", в известном смысле, работы Энгельса «Маркс и Родбертус», в которой он едко высмеял сторонников идеи т.н. «рабочих денег». Суть этой идеи – в предложении измерять цену рабочей силы и вообще любого товара НЕПОСРЕДСТВЕННО затратами рабочего времени, что на практике означало бы "отключение" механизма рыночного регулирования производства со всеми вытекающими отсюда последствиями:
«Только обесценение или чрезмерное вздорожание продуктов воочию показывают отдельным производителям, что и в каком количестве требуется или не требуется для общества. Между тем именно этот единственный регулятор и хочет упразднить утопия, представляемая также и Родбертусом. Если же мы теперь спросим, какие у нас гарантии, что каждый продукт будет производиться в необходимом количестве, … что мы не будем нуждаться в хлебе и мясе, задыхаясь под грудами свекловичного сахара и утопая в картофельной водке, … то Родбертус с торжеством укажет нам на свой знаменитый расчет, согласно которому за каждый излишний фунт сахара, за каждую непроданную бочку водки, … выдана правильная расписка…»
Но отсюда, конечно, вовсе не следует, что Энгельс был сторонником рыночной экономики. Его принципиальная позиция заключается в следующем. Где есть ТОВАРНОЕ производство, т.е., где производители обмениваются плодами своего труда посредством ДЕНЕГ (хотя бы и «рабочих»), там ДОЛЖЕН быть и РЫНОК, устанавливающий цены на товары в зависимости от предложения и спроса на них; иначе – полный хаос. Необходимость рынка, таким образом, обусловлена, согласно Энгельсу, ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТЬЮ НА СРЕДСТВА ПРОИЗВОДСТВА, из которой и вытекает безальтернативность отношений купли-продажи между производителями в условиях общественного разделения труда.
Однако даже в кошмарном сне Энгельс, наверное, не мог вообразить, что его "апокалипсическая" картина хаоса, вызванного упразднением рынка, станет реальностью не где-нибудь, а в "социалистическом" СССР, при формально ОБЩЕНАРОДНОЙ собственности на средства производства. Этот нелепый советский "парадокс" обусловлен ДВУМЯ причинами. Первая из них, к которой марксизм совершенно не причастен, заключается в советском хозрасчетном идиотизме, поставившем государственные предприятия в положение, точь-в-точь совпадающее с описанным Энгельсом, когда товаропроизводители не имеют возможности наладить "нормальные" рыночные отношения друг с другом из-за фиксированных государственных цен на их продукцию. Но была и другая причина, состоящая в упомянутом выше и "унаследованном" советским руководством именно от классиков марксизма недопонимании значения рынка как инструмента КОНТРОЛЯ над факторами стихийности в экономике.
Дело в том, что марксизм признаёт в качестве такового ТОЛЬКО ОДИН фактор – частную собственность на средства производства, полностью УСТРАНИТЬ (а не всего лишь контролировать) который должно было превращение социалистической экономики в «единую фабрику». Как уже было отмечено выше, решить ЭТУ задачу не позволил "институт" хозрасчета. Но есть и другой фактор стихийности, не учтенный классиками марксизма. Он заключается в ПРИНЦИПИАЛЬНОЙ НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТИ поведения "атомов" человеческого общества, которые в этом смысле подобны "просто" атомам, физическое "поведение" которых тоже принципиально непредсказуемо. В частности, таким непредсказуемым изменениям подвержены и общественные потребности, для максимально полного удовлетворения которых необходимо постоянного отслеживать эти изменения и оперативно вносить соответствующие коррективы в производственные планы. Что как раз и является "сферой компетенции" столь нелюбимого марксистами рынка с его описанным в предыдущем разделе механизмом последовательного приближения к искомому оптимуму. По ЭТОЙ причине ликвидация частной собственности на средства производства, вопреки марксизму, НЕ УСТРАНЯЕТ потребность в рынке. Однако, во-первых, вышесказанное справедливо ТОЛЬКО по отношению к рынку потребительских товаров и рынку аренды рабочей силы, тогда как рынку денег и рынку средств производства при социализме, действительно, «делать нечего». И, во-вторых, общественная собственность на средства производства дает возможность серьезно усовершенствовать рыночный механизм.
Во-первых, это усовершенствование заключается в радикальном изменении самой ЦЕЛЕНАПРАВЛЕННОСТИ рыночного регулирования. Если капиталистический рынок "заточен" на извлечение максимальной прибыли, то для социалистического рынка прибыль вообще неинтересна, поскольку его цель – максимально полное удовлетворение потребностей общества – предполагает совершенно иные критерии эффективности. Так, можно показать (больше об этом см. здесь: proza.ru …), что капиталистический рынок потребительских товаров массового спроса обычно "пересыщен", так как продавцам зачастую выгоднее просто уничтожить часть товаров, чем снизить "оптимальные" (для них) цены настолько, чтобы потребительский спрос поднялся до уровня предложения. Что же касается оптимальных цен социалистического рынка, то их можно вычислить заранее по очень простой формуле: ц = з*Д/З, где з – средняя зарплатоемкость данного товара (ее определение см. в предыдущем разделе), Д – все денежные доходы населения за определенный период времени (например, за год), З – суммарная зарплатоемкость всех потребительских товаров, произведенных за этот же период времени. Экономический смысл оптимальной цены заключается в следующем: если все цены и объемы производства потребительских товаров оптимальны, то все товары "находят" своих покупателей, а все без остатка деньги населения – "свои" товары. Поэтому задача социалистического рынка заключается "только" в нахождении всё тем же методом последовательных приближений таких объемов производства, при которых рыночные цены совпадают с оптимальными при НЕПРЕМЕННОМ (в отличие от капиталистического рынка) равенстве спроса и предложения. Кстати, для социалистического рынка ТРУДА это последнее требование, означающее полное отсутствие как безработицы, так и "лишних" рабочих мест, соблюдается лишь в идеале, при оптимальных ценах аренды рабочей силы.
И, во-вторых, преимущество социалистического рынка перед капиталистическим заключается в возможности резко ускорить сам процесс последовательных приближений. Очевидно, что поиск рыночного оптимума, в чем бы конкретно он ни состоял, значительно ускорился бы, если бы точно была известна "длина" каждого шага итераций, т.е. было бы известно, НАСКОЛЬКО увеличивается или уменьшается при каждом очередном "приближении" суммарный объем предложения на рынке. Но для "агентов" КАПИТАЛИСТИЧЕСКОГО рынка, информационно изолированных друг от друга частной собственностью, конкуренцией, погоней за прибылью, коммерческой тайной, эти данные совершенно недоступны. Поэтому каждый из них принимает решение на свой страх и риск, полувслепую, ориентируясь только по рыночным ценам и собственной прибыли, но ничего не зная достоверно о том, как в это же самое время поступают его конкуренты. Совсем по-другому обстоят дела на социалистическом рынке, совершенно "прозрачном" в информационном смысле и управляемом «из единого центра», задача которого состоит именно в том, чтобы определить рыночный оптимум как можно быстрее и с максимальной точностью. Отсюда понятно, что и с этой задачей социалистический рынок должен справляться гораздо успешнее капиталистического.
Таким образом, из содержания последних двух разделов должно быть ясно, что "технически" вполне возможна экономическая система, намного более эффективная, чем современная капиталистическая. Причем эта гипотетическая альтернатива капитализму весьма существенно отличается как от советского "хозрасчетного социализма", так и от марксистской «первой фазы коммунизма». А из всего остального содержания данной статьи, как будет показано в следующем, заключительном ее разделе, можно сделать вполне определенный вывод о том, ПОЧЕМУ эта альтернатива капитализму до сих пор остается лишь непроверенной гипотезой.