Белошапкин Григорий Васильевич, был человек неординарный, замечательный инженер, изобретатель, прекрасный самодельщик, но профессионалом, его никак нельзя было назвать, ни в одной области своих занятий. Вероятно из-за непокладистого своего характера, он плохо ладил с людьми, но с другой стороны это сомнение в истинности чужого мнения, и подталкивало его к поиску своего жизненного пути и своего решения проблем. Можно по-разному говорить о его достоинствах и недостатках, лично я считаю, что судить надо по результатам, его деятельности, куда входит его работа и жизнь простого человека.
Я познакомился с ним случайно, пришёл к другу, а друг уже стоял одетый в коридоре, держа в руках какую-то длиннющую толстую палку затейливой формы. Приглядевшись лучше, я узнал в этой палке огромный двухлопастный пропеллер, общей длинны около двух метров, при ширине в корне около 150 мм. Мой друг с этим пропеллером в руке, будь он по-пляжному одет, походил бы на юношу с веслом, но одет он был по-зимнему, собрался идти на консультацию к специалисту высокого класса. Немного помявшись, и не зная как от меня избавится, мой друг пригласил меня тоже нанести визит Григорию Васильевичу. С одной стороны мне было неудобно принимать приглашение не от хозяина, но с трёх других сторон, было очень интересно увидеть человека, о котором много был наслышан.
Благо наш путь был не так далёк, всего три или четыре квартала, пешего хода, и не какой маяты с пропеллером в общественном транспорте. Белошапкин жил в одном из двух домов прямо напротив нашей работы, не помню, но по моему это был ЖСК, то есть кооперативная панельная пятиэтажка. Хозяин двухкомнатной квартиры жил в ней один, с женой разошёлся, а сын женился и жил отдельно. Как потом я узнал, его не любила жена, скорей всего это он её не любил и считал её недоразвитой, по сравнению со своим интеллектом, он говорил мне об этом сам. Сноха уж точно ненавидела его и распространяла о нём, дурные слухи, наверное, для того, чтобы обелить себя. Как она иногда разрешала ему гулять с внуком, я до сих пор не пойму, надо было видеть, каким вниманием и заботой этот дедушка, окружал мальчика во время этих прогулок.
Мой друг предупредил меня, что Григорий Васильевич, человек не простой и в квартире у него тоже необычно. В одной комнате по полу расстилаются ползущие стебли цветов, а в другой комнате у него стоит автожир, так они называли самодельный маленький вертолёт. Со слов моего друга я понял, что человек, к которому мы идём, живёт в своё удовольствие, и если кому-то не нравится его удовольствие, этот кто-то становится ему врагом. Как правило, это вредит больше всего ему самому, но он этого не осознаёт, а продолжает гнуть свою линию до упора. Лишь иногда, чувствуя свою большую личную выгоду, он может поступиться своими принципами. Когда-то он очень успешно окончил политехнический институт, осел на кафедре сварки, занимался научной работой, диссертаций не защищал, но делал изобретения.
Я сам когда-то работал на кафедре технологии металлов, того же машиностроительного факультета, как оказалось, у нас с ним множество общих знакомых и примерно одинаковое мнение о них, и их работе. На многие вещи мы смотрели через одну призму физики, хорошо разбираясь в ней, у меня тоже не уживчивый характер, но только менее агрессивный. Конечно, в своей жизни он добился гораздо больше, чем я, наверное, это в меру своего характера, который можно было оценить как холеристичным, я же больше склонен считать себя сангвиником. Когда-то я прочитал научную статью о том, что холерики в результате своей жизни добиваются гораздо больше, чем мы сангвиники.
Даже на первой встрече, он хотел показать своё превосходство надо мной, оно действительно было, я не оспаривал его, но понял, что он очень любит унижать людей. Моя инженерная подготовка очень отличалась от той институтской, которую получил он. Несмотря на то, что он умел многое делать своей головой и руками, всё это выглядело как самодеятельность, ни один начерченный им чертёж не прошёл бы даже нормоконтроля. Его представления о работе, и движении документации были устаревшими лет на 30. Спора нет, он был изобретателем и расчетчиком очень высокого уровня, но плохо знал технологию обработки металлов резанием. Всё это у него застряло в своём развитии на уровне маленькой мастерской самодельщика.
Ещё совершенно не зная меня, он начал обвинять инженеров-конструкторов механиков, в том, что они не делают расчётов на прочность разрабатываемых деталей, потому что не знают сопромата. Я привёл пример расчёта обыкновенного вала, после которого надо полученный расчётный размер увеличивать в 7 раз, потому, что такие маленькие подшипники не выдержат предполагаемых нагрузок. Смысла в таких расчётах я не видел, и полагался больше на свой опыт и требованиям, задаваемым всей конструкции в целом, оспаривать свои знания сопромата я пока не стал. Оспорил их лет через десять, с учебником Беляева в руках, в результате, «великий» расчётчик вынужден был бежать в гастроном, это я так, чтобы не повадно было спорить со мной. Действительно помогло, следующий спор был у нас, о свойстве цилиндрических пружин, но делать ставки он отказался.
Мой друг, тогда во время первой моей встречи, хотел предложить меня в качестве сотрудника в кооператив Белошапкина, тот в свою очередь начал меня экзаменовать, затейными вопросами. Вопросы были примитивно-житейские, я на них давал правильные ответы, но чувствовал себя при этом униженно, и решил что с этим человеком мне не по пути. Один наш токарь уже успел у него поработать и даже уйти, из-за напрасного наезд Белошапкина, якобы токарь должен не только смотреть на чертёж, но ещё и за кого-то думать головой. Мне интересно, а тот, кто должен был думать головой, не лишился работы, а может это был сам Григорий Васильевич.
Потом я некоторое время не работал, но для одной моей разработки надо было изготовить простенькую деталь, так я оказался в мастерской Белошапкина, мне там не понравилось. Всё было завалено кучами инструментов, найти что-либо было не возможно, на поиски нужного уходило времени больше, чем на изготовления детали с помощью этого инструмента. Оборудование имело какое-то отклонения, требующие знания особых, почти секретных данных, без них можно было его угробить. Не понравились мне люди из ближайшего окружения Григория Васильевича, какие-то приходящие бездельники, один из них целый день ремонтировал водопроводный смеситель. Этот самодельщик, ещё подсчитал, сколько он сэкономил денег, не покупая новый, время своё и чужое, они не экономили всегда, это я понял к концу рабочего дня.
Меня всегда поражал размах его деятельности, я не знаю его прежних изобретений, возможно, они были интересными, но его последнее, которое я знаю, удивляло не только меня. Изобретение относилось к сварке металлов трением, сам принцип известен давно, но требует больших энергетических затрат. Метод сварки трением предложенный Белошапкиным, был экономичнее в три раза, а качество превосходило на порядок. Он лично разработал чертежи, сделав все расчёты на прочность деталей сварочного аппарата, изготовил опытные образцы таких аппаратов, испытал их, получил заключение учёных металловедов. Оказалось тот ремонтёр смесителя, бывший инженер конструктор, поправлял чертежи Григория Васильевича.
Я знал многих разработчиков новой техники, которые брали на себя только конструкторскую часть работы, таким, когда то был и Белошапкин. Потом ему пришлось изготавливать опытные образцы своей техники и предлагать всем, кому только можно, но результат был плачевным. Кооператив распался, его техника не была сертифицирована, бюрократам разных уровней были глубоко безразличны экономия и качество. У меня тоже была хорошая разработка, пути внедрения мне отчасти известны, я их не смог пройти до конца, только ботинки сносил. Чем закончилось хождение по мукам у Григория Васильевича, я не знаю. У меня хождение закончилось, когда заместитель главного конструктора, завода просивший рассказать меня о моей разработке просто уснул во время рассказа. Я всё понял, он спит и получает зарплату, если он не будет спать, а начнёт работать, то зарплату ему не увеличат, даже во сне он не видел смысла в дополнительной работе, кроме нанесения вреда своему здоровью.
Интересен подход бюрократов к любому предложению, нарушающий их покой ничегонеделания. Запретишь, или не дашь ход любому делу, тебе ничего не будет, а если разрешишь, начнётся беготня, возможно и накажут. Слово бюрократ происходит от слова бюро, означающее стол, - человек за столом для ведения документации. Раньше эти столики делали высокими и очень маленькими по площади, наверное для того чтобы люди не засиживались долго, а больше были в деловом движении. Вот если бы и у нас были такие столы, а никаких сидений к ним не было, у разного рода начальников, возможно и дело пошло гораздо лучше. Кроме того что Григорий Васильевич испытывал постоянное давление бюрократов на продвижение его работ, он сильно верил в их могущество, как такое противоречие уживалось в нём, для меня загадка.
Ему и самому хотелось быть не простым человеком, а поскольку он из простых талантливых инженеров, так и не выбился, он пытался использовать власть вышестоящих в своих интересах. Как правило, из этого почти ничего не получалось. Если и получалось, то как-то само собой, взять, к примеру, особняк в центре города. Этот особняк долгое время находился на балансе политехнического института, скорей всего в нём когда-то проживал кто-нибудь из профессоров, возможно ещё до революции. Добротное здание, на хорошем фундаменте, первый этаж красного кирпича, второй этаж деревянный с высокими потолками. Центральное отопление, в подвале дома, дало течь и стало затоплять не только подвал. В перестроечное время у ВУЗа не было средств и желания ремонтировать здание, но было желание убрать его с баланса, об этом узнал Белошапкин и приобрёл его в собственность. Сначала, над ним все смеялись, а потом стали завидовать его приобретением.
Там и провёл Григорий Васильевич последние дни своей жизни, нельзя сказать, что она была счастливой и спокойной. Дело в том, что к этому особняку прилегал приличный по площади участок земли, который приглянулся частным застройщикам. Эти застройщики организовали кооператив, с участием самого Белошапкина. С этой поры начались его и их мучения, он лез во все дела этого кооператива, от рытья котлована и планировки квартир, до правовых и экономических вопросов. В результате, его исключили из кооператива и никакой квартиры с его планировкой ему больше не светило. Светило ему вечное хождение по судам, в поисках правоты своих действий, так из талантливого инженера он превратился в правозащитника, которого обзывали просто «сутяжником». Скорей всего, справедливость была на его стороне, но суд этому не внимал, суду этого было не надо.
Однажды я спросил у друга о квартире Белошапкина в кооперативной пятиэтажке, в которой я познакомился с ним, оказалось, он её продал, потому, что в ней якобы завёлся полтергейст. Мне казалось это странным, даже излишне странным, для человека интеллигентного, грамотного инженера, изобретателя, я бы ещё понял его приверженность к любой религии мира, но только не к чертовщине. Разговоров о его религиозных взглядах я никогда с ним не заводил, считаю это личным делом каждого человека, миссионерство в православии не практикуется, и мне это нравится. Свои политические взгляды, он выражал редко, но зачастую они совпадали с моими рассуждениями. Он, как и я считал, что советская власть и коммунизм, разрушилась совершенно самостоятельно, как искусственное не жизнеспособное нагромождение утопических идей. Тот социализм, который существовал с 1917 года до его полного краха, держался благодаря усилиям власти, иногда жестоко поступающей со своими гражданами, это определённый вид насилия.
Иногда он делал очень благородные поступки, причём наперекор судьбе. Больше всего мне запомнился его рассказ о возведении памятника погибшим войнам 166 стрелковой дивизии формировавшийся в Томске. Руководство политехнического института, никогда не относилось к нему благосклонно, считая его человеком странным и неуживчивым. Он и проработал в этом институте на последних рядах, о нём вспоминали только тогда, когда без него не могли, что-либо разрешить, так получилось и с памятником. Архитекторы нарисовали картинку, конструкторы выдали чертёж реальных размеров, электромеханическому заводу поручили изготовить три стелы из листовой нержавеющей стали. Сколько заводские рабочие и технологи ни пытались ровно изогнуть металл, у них не получалось, не помогли и институтские специалисты, доценты и профессоры, преподающие технологию машиностроения.
Вот тогда и вспомнили, о Г. В. Белошапкине, великом изобретателе, чудесном инженере, только боялись, что он откажется помогать своим гонителям. Боялись напрасно, он согласился сразу, в этих боях под Смоленском, в составе этой дивизии погиб его отец, мне он сознавался, что если бы было иначе, он всё равно согласился бы. Только глубоко внутри он расценивал это как сыновий долг, возможно, я один из тех, кому он доверился рассказать об этом. Делом чести стало для него это задание, конечно он его выполнил, пришлось немного изменить конструкцию памятника, в угоду предложенной им технологии. Другого выхода просто не было, потом его заставили курировать изготовление, а поехать под Смоленск, с группой студентов он согласился безоговорочно, это как на могиле отца побывать. Это памятник не только погибшим Томичам, но и самому Григорию Васильевичу, вернее его таланту инженера и гражданина