Рассказ. Автор - Туманова Галина Николаевна
Девяносто третий май его жизни. До сорок пятого – май был просто маем. С 1945 года май стал точкой отсчета. Каждый май, как удар метронома. Нужно было прожить не просто один год жизни, а дожить до следующего Дня победы. Так он думал, когда молил Бога дать ему эту возможность в самом пекле войны. Там он верил, что победа станет самым главным моментом жизни, ради которого он пришел в этот мир.
Постепенно он перестал вспоминать свой день рождения. Тем более он и не знал,когда этот день был на самом деле. Мать говорила, что он родился после Покрова. Число придумал председатель сельсовета, без числа не выдать метрики.
После войны он остался в Ленинграде. Может потому, что все родные умерли от голода в «хлебных краях» Средней Азии, так рассказал ему земляк-однополчанин. А может потому, что здесь повстречал свою Нину, пережившую блокаду, но не утратившую своей смешливости.
Вместе они с первого мирного дня и до пенсии отработали на Обуховском заводе «от звонка до звонка». Вместе с боевыми орденами в комоде хранилась толстая папка Почетных грамот и коробочка с юбилейными и трудовыми медалями. Пока жива была Нина там, в этом ящике, был порядок. Ей как-то удавалось «отбиваться» от подрастающих детей, потом внуков, норовивших взять все это «богатство» поиграть.
После ее смерти правнук, не спрашивая, забрал боевые ордена, и куда-то, «загнал весь этот нафталин». Осталась на кителе только «Красная звезда», наверное, потому, что еще с войны у нее был отбит один рубиновый луч, да чудом закатившаяся за ящик медаль «За отвагу». Медаль, в самом деле, чудесная. Ровно по центру у нее вмятина от пули. Когда-то она спасла ему жизнь, а теперь утешала его и верного Дюку.
В этот день они вместе плакали. Старик с трясущимися руками и умственно-отсталый мальчик.
На самом деле имя мальчика было Юра. Его так назвала акушерка, принимавшая роды у пьяной женщины.
Родив ребенка в предродовой палате, женщина, не могла выговорить ни своего – то имени, не то, чтобы осознать, что с ней произошло.
Имя у нее на самом деле было необычное и трудно-выговариваемое – Травиата, как название оперы.
Ее мать работала в Мариинском театре уборщицей. Один раз ее «повысили». Она на работу пришла трезвая, чисто одетая и какая-то необычно спокойная и собранная. В театре давали премьеру оперы «Травиата». Ей поручили поработать контролером. Один иностранец поцеловал ей руку. Ей никто и никогда ни до, ни после этого случая не целовал руки.
Она запомнила этот день и эту оперу на всю жизнь. Когда у нее через два года родилась дочь, она назвала ее Травиата. Откуда ей было знать, что в переводе на русский язык Травиата – это падшая женщина. Имя обрекло судьбу.
Утром Травиата проснулась от боли в грудях и под мышками, не могла вспомнить, где она. Рубашка на ней была мокрой. Пришло молоко. Акушерка вкатила каталку и стала раздавать женщинам в палате аккуратные сверточки с кукольными, маленькими головками. В детстве у нее была всего одна кукла с отклеенными волосами. Чтобы куклу не дразнили лысой, ей приходилось бинтовать голову. Пусть лучше кажется больной. К ней поднесли сверток с кукольной головкой. На голове был платочек. Из-под платка, почти закрывая глазки, виднелись необычные, золотистые локоны. Таких кудрей не было ни у кого из младенцев, поэтому молоденькая акушерка подавала ей этот сверток особенно, с любовью.
- Мамаша, это ваш сын! - Травиата тупо вращала головой, ничего не понимая.
- Возьмите, его нужно покормить. Мамочки, все подготовили грудь?
Мамочки, впервые взяв на руки своих детей, уже ничего не слышали.
- Ну, что же вы? Берите ребенка! Да подложите пеленку к мокрой рубашке. Молока-то сколько!
- Э-э-э, м-м-м…
- Ты что, первородка, что ли? Держи, я тебе помогу.
Травиата протянула руки. Головка стала гримасничать. Это было так неожиданно, что роженица резко отдернула руки. Ребенок упал ей на колени. Акушерка быстро подхватила его.
- Ты, что-о-о-о…?
- Убери. Дай пить!
Акушерка, одной рукой держа ребенка, другой налила из графина кипяченой воды, протянула ей стакан:
- Пей!
- Ты, че? Дура? Не пить, а выпить! «Трубы горят!». Притащи, хоть пивка глоточек! Плохо мне, врачиха, давай быстрей!
Девушка растерянно молчала. Сверток начал издавать звуки, похожий на удивленный птичий писк. Поворачивал головку и открывал ротик. Запах мамы был совсем близко.
За всю свою короткую медицинскую практику Насте не приходилось.сталкиваться с отказниками. Она не знала, что ей делать? Нужно позвать врача. Она подбежала к каталке, положила ребенка и бегом бросилась в ординаторскую.
Ребенок перестал ощущать запах мамы. Где она? Набрав в свои маленькие легкие воздух, он закричал так отчаянно и пронзительно, что все мамаши подняли головы, санитарка в коридоре перестала двигать шваброй по полу.
Позже в детском доме, он об этом случае рассказывал так: «Когда я родился, я очень громко закричал. Моя мамочка испугалась и убежала».
«Мамочка» убежала вечером, украв халат у соседки по палате.
Настя всю смену носила мальчика с золотистыми кудрями на руках и плакала. Плакала от несправедливости в жизни. Сегодня уходил в море из учебки ее любимый парень, а у нее дежурство, не проводить. Когда она просила мамочек покормить ребенка, они соглашались, прикладывали его к груди. Он послушно и аккуратно сосал. Но стоило их собственному ребенку пошевелиться, они тут же, возвращали ей сверточек со словами: «Он наелся», или «он не сосет». Мальчик крутил головкой и «ловил» ротиком грудь, и молчал. А Настя плакала и за него, и за себя.
В колледже их староста говорил: «Надо выбирать специализацию акушера. В роддоме каждый день чудо, рождается новая жизнь. Там мало больных, а значит боли. Прикольно!».
«Прикольно», знал бы ты, правильный Петя, как «прикололась» мамашка этого пацаненка, убежала, даже не назвав своего имени, не назвав ребенка. Сегодня Димка уходит в море, я назову этого мальчика Юра. Юра - означает море.
Из дома ребенка Юра попал в специализированный детский дом, коррекционный. Как откорректировать отсутствие маленького участка мозга? Никак. Просто их учили жить с этим отсутствием.
Однажды в детский дом пришла женщина со странным именем Травиата. Она не хотела его усыновлять, просто просила прописать в ее комнате, чтобы приватизировать комнату на его имя. Пусть потом ему достанется. Комната светлая, очень чистая. Чтобы не происходило в жизни женщины, в комнате, всегда было чисто.
Иногда в выходные дни ему разрешали бывать в этой комнате. В эти дни Травиата бывала трезвой, чистой и молчаливой. Юру, казалось, не замечала, но кормила, позволяла рисовать сколько угодно и бродить по квартире.
Усыновлять, по-прежнему, не хотела. Наверное, потому, что у него не было золотистых кудрей, их коротко стригли, а еще он плохо выговаривал свое имя. Вместо «Юра» он говорил «Дюка».
В этой большой квартире Дюку пускали только в одну комнату. Там жил старик, у которого тряслись руки и из глаз текли слезы, даже, когда он не плакал.
Знакомство со стариком произошло у туалета. Дюка стоял у двери и ждал, как принято в коммуналках. Из туалета слышались шорохи, возня, потом что-то упало. Дверь долго не открывалась. Дюка терял терпение. Он постучал. Дверь открылась. За нею стоял старик. Он был очень растерян. В дрожащих руках у него болталась цепочка от сливного бочка. Проволока, закреплявшая ее, проржавела и оборвалась. Подбородок у старика дрожал, из глаз катились слезы. Это были настоящие слезы, догадался Дюка. Капли были прозрачные и крупные.
Дюка хотел писать, но его отстранила соседка, всегда шумная, но не злобная.
- Так, так, так! А ну, « бабочка, улетела!»
Она за шиворот выволокла старика из туалета.
- О! твою мать! « А насрала-то, насрала…»,- Малец, подай, во-о-н то ведро!
Набрала воды, вылила в унитаз и заперлась.
Старик и Дюка стояли рядом молча. Около Дюки появилась лужица.
Дюка знал, как себя вести в таких случаях, с ним такое уже случалось. Воспитатели отрабатывали с ним до автоматизма порядок действий. Когда он ловко все проделал: брюки были выстираны, выполосканы, развешаны в ванной, сам он в чистой одежде стоял на кухне. Он всегда носил только чистую одежду. Посторонние запахи его раздражали. От этого он терял душевное равновесие. Начинал бесконечно раскачиваться из стороны в сторону.
Дюка видел, что старик не знает, что делать дальше. Он подошел к нему, забрал из его рук цепочку, ловко и быстро все исправил. Старик попытался улыбнуться или что-то сказать. Дюка подвел его к раковине, сам намылил ему руки, смыл, умыл лицо, и вытер своим любимым полотенцем.
Нужно выпить чаю.
Ему хотелось показать, как ловко он умеет накрывать на стол к чаю. Он знал, когда теряется душевный покой, необходимо просто посидеть за столом, выпить чаю. Разговаривать он не любил, у него это не очень хорошо получалось.
В комнате старика, за круглым столом они пили чай, заваренный Дюкой, с «Невскими сушками», размачивая их, и молчали. Потом они, молча, вместе смотрели фотоальбомы старика с пожелтевшими фотографиями и Дюкины – цветные, аккуратно размещенные в маленьких, современных альбомчиках. Воспитательница позволяла их брать с собой, потому, что он относился к вещам бережно. Она любила порядок и поощряла его.
Никто из них: ни старик, ни Дюка не комментировали снимки. У каждого в альбоме добавилось по фотографии: у Дюки - черно-белое фото гвардии рядового, полного кавалера орденов Славы. Дюка думал: «Наверное, он генерал!».
Старик бережно вложил в старый альбом фото Юры на море. На море их не стригли и у него отрасли золотые локоны.
«Чистый ангел»,- думал старик.
С тех пор Дюка стал ждать те выходные, когда он пойдет в комнату на улице Бабушкина.
Травиата, казалось, не замечала, как Юра целый день находился в комнате старика. Там он чувствовал себя как дома. Он видел, как старик восторженно смотрит на него, когда он убирает комнату. Особенно хорошо у него получалось перекладывать вещи в шкафу и в комоде. Ящик с орденом, юбилейными медалями его завораживали. Он приносил специальную салфеточку и усердно натирал все до блеска, как натирают серебро.
«, Пожалуй, он делает это лучше Нины»,- решил старик. Они вместе пили чай и молчали. Когда Дюка находился в комнате старика, у того меньше тряслись руки и не слезились глаза.
В апреле, когда Дюка мыл окна, в комнату старика вошли люди.
-Дед, одевайся! Поедем получать документы на квартиру.
Старик растерялся, задрожал.
- Где, дали-то?- спросила шумная соседка, войдя в комнату.
- У «Балтийской жемчужины», там всем ветеранам дают.
- Так у него ж есть комната, он в ней всю жизнь прожил.
- Она оформлена на Толика.
Толик – это правнук.
-Вот, дают, одной жопой на двух стульях умудряются сидеть! Ве-те-ра-ны!
Соседка презрительно хмыкнула и вышла.
-Дед, одевайся, нам еще в жил контору заехать нужно, подать документы на прописку. Да, ордена надень для пущей важности.
Дюка метнулся к комоду, достал «Красную звезду» и медаль «За отвагу», подал старику пиджак. Тот молча показал, куда закрепить награды.
Дюка аккуратно пристегнул. «Надо почистить пиджак», -подумалось ему. Он отошел в сторонку, сел на пол за диваном и стал раскачиваться.
- И это все?! Не густо, -сказала внучка.
Толик отвел глаза. Это он продал боевые награды прадеда.
- Ладно, давайте двигать. Такси ждет. Поторапливайся, дед. Надо успеть, пока живой.
Старик оглянулся на Дюку. Тот сидел раскачиваясь. Неожиданно для всех он четко сказал: «Юра, дождись меня!». Все ушли. В этой квартире, по-старинке, комнаты не замыкали.
В конторе старику подарили открытку, гвоздичку и шарик. Все очень нервничали, когда он подписывал бумаги. Руки его не слушались, тряслись. Приходилось переделывать документы по нескольку раз.
- Это контузия?- спросила девушка в жил конторе.
-Нет, - ответила внучка,- старость.
-Так вы принесете фото для стенда? - спросила паспортистка.
- Какое фото?
- Фото ветерана в новой квартире. У нас уже вот сколько!
Девушка достала фотографии, штук семь. Разложила на столе. Ветераны на снимках были в кругу семьи, в основном за столом. Старик взглянул на внучку, понял, та раздражается.
- Конечно, завезем. Прямо сегодня Толик завезет. Поехали.
В такси она ворчала, во сколько ей обойдется поездка, однако, заехать все-таки придется. А то потом докажи Совету ветеранов, что квартира получена для ветерана войны, а не для его правнука. Пусть висит фото на стенде, так спокойнее.
В новенькую однокомнатную квартиру он вошел с шариком и сломанной гвоздичкой. Его поставили у окна и сфотографировали на телефон. Из окна был виден Финский залив. Как рада была бы Нина, любуясь таким закатом!
- За этот вид , дед, мне пришлось столько бабок отвалит. Все. Поехали. Время - деньги.
Он не успел полюбоваться видом из окна своей отдельной квартиры, в которой был первый и последний раз.
В майские выходные Юрка сам попросился на улицу Бабушкина. На все дни ему выдали «сухой паек». Воспитательница сама привезла его к Травиате. Та удивилась, но возражать не стала. Убрала пакет в холодильник «ЗИЛ-Москва», еще от бабки. Дюка переминался с ноги на ногу.
- Ты что-то хочешь, Юра?- спросила воспитательница.
При ней он был смелее. Быстро подошел к холодильнику и достал маленький пакетик сока.
- Дедушке! - и побежал в комнату старика.
Воспитательница заглянула, поздоровалась.
- С наступающим Днем Победы, вас!
Старик кивнул. В рот ему Дюка совал трубочку от сока. Глаза у старика слезились прозрачными, крупными каплями, но он улыбался и гладил головку со светлыми кудряшками.
К 9 мая Дюка почистил пиджак, отгладил брюки. Их учили гладить брюки, но эти были большими, поэтому стрелки получились как-то наискосок. «Красная Звезда» и медаль «За отвагу» были начищены и красовались на пиджаке. Старик побрился, несколько раз порезав щеки.
" Он генерал!" - думал Дюка.
- Куда намылился? На парад-то тебе не дойти,- шумная соседка отстранила старика и продолжала подметать пол на кухне.
Дюка снял чайник с плиты, и они пошли в комнату. Раздался резкий звонок в дверь, два раза. К нему. После смерти Нины — это впервые. Родные приходили к нему раз в месяц, приносили продукты. От соцработника отказались, чтобы не платить. У них были свои ключи. Старик замер. Вновь позвонили два раза. Ошибки быть не может, к нему.
- Юра! - Дюка кинулся открывать.
- Здесь проживает гвардии рядовой, полный кавалер Орденов Славы?..
Этот зычный голос показался старику смутно знакомым. Слезы не давали рассмотреть пришедших к нему.
- Ваня, дружище! - старик с зычным голосом, голоса не стареют, обнял растерявшегося кавалера Орденов Славы.
- Ваня, Ваня, Иван Иванович, узнаешь?
- Д-да! Петя…
Это был его друг-однополчанин. Старика он узнал по фото на стенде в Совете ветеранов. Так и нашел.
- Поехали, маршрутка ждет!
Старик беспомощно посмотрел на Дюку.
- Юра…
- Да возьмите мальца с собой, пусть парад посмотрит. Травка, отпусти Юрку!
Шумная соседка скомандовала:
- Живо собирайтесь! И да-а-авайте отсюда, герои! Я мыть пол буду.
Дюка еще никогда не был так счастлив. Он сидел в маршрутке у окна, рядом с «генералом». Сегодня он только так называл старика, правда, не вслух.
Маршрутка мчалась по свободным улицам города, перекрытым для всего другого транспорта, не связанного с празднованием Дня Победы.
На площади всех ветеранов рассаживали на стулья. Дюка примостился на корточках рядом со свободным стулом.
- Здесь сядет замполит,- Петр оглядывался, ждал.
Загремела музыка. Парад начался.
Замполита не было. В городе этот человек был знаменит: «Почетный гражданин», писатель, тренер чемпионов по шашкам.
Еще его знали, как однополчанина отца президента России. На протяжении многих лет замполиту ко Дню Победы приносили подарок президента семьдесят пять тысяч рублей. Сумма не менялась. Наверное, президент загадал: «Пусть однополчанин отца доживет до 75-ой годовщины Победы».
С этой суммы ко Дню Победы у Бориса Мироновича накопилось уже около трех миллионов рублей. Их он пересчитывал ежедневно. Жена ушла в гости. Он не мог покинуть квартиру, где хранилась такая серьезная сумма. Вдруг воры?
Дюка устал, но присесть, на свободный стул не смел. Он тоже ждал замполита. Прошла техника. Пошли стройные ряды воинов. Равнение на ветеранов. Петр и Иван встали, по-солдатски подтянувшись. Конечно, как могли. Дюка встал рядом. На него, не переставая, капали слезы старика. Настоящие, прозрачные. Старику очень хотелось в туалет. Он не мог ни сесть, ни удержаться. Стрелки брюк, заглаженные наискосок, потемнели. У ног старика Дюка заметил лужицу. Он все понял. Он знал, что он сделает дома. Он прекрасно усвоил порядок действий в таких случаях. Его научили. Они придут домой, он все это проделает для старика, и он опять с восторгом посмотрит на него. А пока он встал впереди, заслонив «генерала» своим тщедушным телом, и так же, как ветераны отдавал честь проходившим солдатам.
Гвардии рядовой и замполит умерли в один день, прожив после 9 мая три дня.
Схожесть судеб: родились в один год, воевали в одном полку, вместе встретили Победу, после жили в одном городе, умерли в один день и час. Не болея. У обоих с утра давило сердце. От нахлынувшей слабости, оба прилегли. Замполит ждал, когда Маша позовет ужинать. Из кухни доносились приятные звуки и запахи. Последняя мысль: «Сдать в издательство написанный детектив…».
Старику хотелось чаю с «Невскими сушками». Дюка был в детском доме. Едва хватило сил открыть фотоальбом. Со снимка улыбался мальчик с золотыми локонами. Последняя мысль: «Ангел…».
Хоронили однополчан по-разному. Замполита - Почетного гражданина города, известного тренера чемпионов по шашкам, писателя, Родина выносила на руках. Было все: представители прессы и всех организаций и комитетов; речи, соболезнования, публикации в газетах, некрологи, всевозможные пособия на погребение (было кому похлопотать).
Представители еврейского общества организовали похороны в соответствии с полагаемыми традициями. Единственный однополчанин, оставшийся в живых, подумал: «Хорошие люди евреи, дружные. Сумели обратить на себя внимание всего мира. На войне погибло шесть миллионов евреев, и мир признал трагедию нации. Двадцать семь миллионов славян обошлись без мировой поддержки, как и во всем прочем». Бросив горсть земли в могилу командира. Петр поспешил к другому однополчанину.
В крематории старика провожали пять человек: внучка, шумная соседка. Травиата, Дюка с воспитателем. Внучка без конца сетовала на дороговизну похорон. Шумная соседка и Травиата молчали. Дюка, казалось, не понимал, что происходит. Он растеряно озирался. К груди прижимал подушечку, наспех сшитую соседкой, к которой были пристегнуты орден «Красной Звезды» и медаль «За отвагу». Петр сказал короткую речь, вернее фразу:
- Прощай, дружище. Жди. Я скоро.
Шумная соседка попыталась заголосить, но под взглядом внучки осеклась.
Травиата вытянулась, как струна от пронзительного и отчаянного крика Дюки. Он кричал так во второй раз в жизни, теряя близких людей.
Подушечку с орденами старика он не выпустил из рук. Их он не потеряет. Каждое 9 мая он будет натирать их до блеска, приходить в День Победы, к последнему пристанищу своего «генерала», показывать ему, как на фронтовых наградах отражается свет Салюта Победы.
На кухне в коммунальной квартире сидели две женщины и старик. Пили водку, закусывая холодными котлетами и квашеной капустой. На столе Ивана Ивановича стояла стопка водки, накрытая кусочком черного хлеба. Свет не зажигали, так, что стол казался холмиком в сером поле.
- Эх, не помянуть в его комнате! Сразу, как увезли Иваныча, она ее на замок, « с-с-сука. Даже пол не помыли», - объясняла шумная соседка старику, у которого задрожали руки.
По щекам Травиаты, не переставая, текли пьяные слезы. мутные, как у старика.