—3—
Она пришла к ним в сентябре, в восьмом классе. Худенькая девочка, с мальчишечьей грудью и тощими ногами. Тёмные волосы чуть касались её острых плеч. Вившиеся на висках пряди выгорели и были намного светлее. Раздвоенная чёлка зачёсана на лоб. Вся эта причёска чем-то напоминала Джорджа Харрисона из Битлов. Обгоревшие щеки и облупленный носик были покрыты розовой кожицей, сквозь которую проступали крупные веснушки. Голубые глаза в черном бархате из длинных ресниц то загорались, то потухали, напоминая мерцание звёзд ночного неба. Блеск этих космических обитателей покорил всё мальчишеское население в классе. Один только недостаток разглядели в ней, это вечная простуда над верхней губой. Сколько разговоров было, сколько раздоров, каждому хотелось чем-то отличиться, в надежде заслужить хотя бы мимолётный взгляд её глаз.
Учебный год начался и неумолимо продвигался вперёд. В этом классе будут уже экзамены и к учёбе надо относиться серьёзно, особенно тем, кто желал продолжить образование. Однако не только из-за этого классные ловеласы оставили попытки добиться её расположения. Она была общительна, легко без смущения вела разговоры, бывало, задирала мальчишек слишком уж зарвавшихся, но это было только на уровне чисто школьных отношений, дальше этой черты доступа не было.
Понемногу всё улеглось, спокойствие в классе было восстановлено. Новенькая как бы растворилась в классном организме, привнеся в него некоторые изменения: она была круглой отличницей и остальных стали равнять на неё.
Однажды на одном из уроков получив оценку «хорошо», она не сдержалась; было видно, как у неё задёргался подбородок, и сев за парту, хлюпая носом, достала платочек. Из-под платка заметила сочувствующий взгляд его глаз. В это мгновение она нравилась ему ещё больше: с опущенными ресницами, чуть подернутыми влагой, припухшим носиком, поглощённая в себя, она становилась сама собой, без напускного величия и кокетства. То была та первая минута, когда в них зародилась потребность видеть друг друга.
Он сидел в соседнем ряду на задней парте, поэтому мог всегда за ней наблюдать с самого первого дня появления её в их классе. Он как бы присутствовал на уроке, смотрел на учителей, слушал их, но всё внутреннее внимание было направленно на неё. Просто любовался ею. Никаких дурных мыслей не возникало, нет! Любовался всем тем, что она делала. Порой она, случайно обернувшись, задумчиво и отрешенно на него смотрела и когда их глаза на долю мгновений встречались, что-то переходило от одного к другому. Улыбнувшись краешком губ, она отворачивалась.
Он любил на переменах украдкой наблюдать за ней, когда она, стоя у окна ела яблоко, в задумчивости глядя в пространство за стеклом. Тогда ему хотелось проникнуть в её мысли и, узнав, о чём она думает, о чём грезит в ту минуту, — исполнить её желание. Но он не знал, он мог об этом только мечтать. Подходит к концу первое полугодие, а они ни разу не заговорили. Единственное, что связывало их — взгляды. Взгляды, брошенные как бы невзначай, служили средством общения, обогащая только им ведомые чувства, и взращивая робкие молодые побеги их будущей любви.
Новенькая общается со всеми, весела и задорна на переменах, всегда в кругу одноклассников. Но с ним хоть бы слово. Табу! Он, случаем оказавшись рядом, превращается в каменного истукана, даже средневековый палач своими страшными щипцами не смог бы вытащить из него и слова. Вокруг неё вьются молодые парни без комплексов, преуспевающие, как и она в учении. А он, благодаря природной стеснительности, не блистал теми качествами, как они. Это был подросток имевший своё мировоззрение, живший в своём внутренним мире, доступ в который был ограничен. Он собирал марки, книги, старые бумажные деньги. Его сосед, старый коллекционер, передавал ему свои знания, найдя в его подростковой душе почву готовую принять зёрна этих знаний. Эти зёрна прорастали с необычайной быстротой и расцветали там, заполняя всё свободное пространство. Сосед ввёл подростка в среду настоящих коллекционеров и круг мальчишеских интересов расширился, время для уроков сократилось. О своих успехах в школе, юный коллекционер в обществе новых друзей, не распространялся. Из всего, что преподносилось на занятиях, выбирал только нужную ему информацию, а остальное отсылал на задворки своего подсознания, куда иногда заглядывал в поисках нужного материала. Нельзя сказать, что он относился к урокам равнодушно, нет, скорее всего без интереса. Возможно, не сумели этого привить. Заводила в своей дворовой команде придя в школу и сев за парту превращался в пленного партизана — знаю, но не скажу! Успеваемость его и так сильно хромала, а тут совсем стал скатываться. Его предупредили: — С такими успехами не переведут в следующий класс! После восьмилетки школа — Адью! Что делать? Надо на что-то решаться, иначе весной их дороги разойдутся навсегда. И он решается.
Полугодие закончилось, впереди каникулы и он, обложившись учебниками и старыми тетрадями, вместо лыжных прогулок и книжных магазинов, уходит из «Холмогор вместе с Михайло Васильевичем грызть гранит науки». И грызёт его все две недели зимних каникул, копаясь на своих задворках. Его лень отступает перед поставленной целью. Сил у него, как выяснилось, хватает.
И свершилось. За второе полугодие ни одной двойки. Мать глядя на сына, сидящего за учебниками, с умилением вытирала слезу.
Что за переворот в нём случился? Чудеса! Раньше хоть палкой загоняй учить уроки, а сейчас из-за стола с учебниками не выгонишь. Это было также загадкой и для учителей в школе. Она глядя на него, стоящего у классной доски, лишь улыбалась и ни слова. Только взглядов становилось всё больше, и взоры эти были для него дороже всяческих слов и похвал.
Заканчивается учебный год. Приближающиеся испытания решат его судьбу — останется он в школе, перейдя в девятый класс или закончит своё образование восьмилеткой.
Экзамены на аттестацию своих знаний прошёл успешно. Учителя развели руками, а он ликовал. Но его радость длилась не долго. Кто-то у кого-то узнал — ОНА переходит в другую школу, специализированную с математическим уклоном. Это был удар ниже пояса, и он стал уговаривать мать забрать документы из школы, учиться там больше не хотел.
В последний день весь класс собрался для памятной фотографии, одной её не было. Фотограф уже совершил своё таинство и собирал треногу, когда ОНА появилась с заплаканными глазами. Девочки сразу её обступили, загалдели, осыпая вопросами.
— Я остаюсь учиться в нашей школе! — твёрдо ответила она. Но этот ответ был не для них.
Следом пришли родители и увели её в дирекцию школы. Долго длилось там совещание. Половина класса, не дождавшись решения, разошлась по домам. Кому была не безразлична судьба одноклассницы — остались собравшись в кучку, горячо обсуждая случившиеся. Никто не понимал её поведения, отчего все высказанные предположения были далеки от истины, и только поверхностно касались поступка. Лучшие подруги и те не смогли проникнуть в её внутренний мир, — там на пороге стояла дверь, за которой жила ОНА, настоящая. Приоткрыть дверь мог лишь тот, кто жил в подобном измерении.
Он ушёл за угол здания, достал пачку «Примы» и закурил: после сдачи экзаменов мать сама купила ему сигареты, дав понять, что он стал взрослым.
Наконец они вышли из дверей школы. Родители с недовольным видом прошли мимо шушукающихся ребят. ОНА, чуть отстав, махнула рукой и крикнула:
— Пока! До осени! — поискала глазами и, увидев его, с какой-то радостью ещё раз помахала, звонко выкрикнула, обращаясь к нему.
— Уезжаю на всё лето в деревню, в ссылку. Увидимся!!!
Посудачив между собой ещё какое-то время, ребята стали расходиться. Он не заметно отстал от всех и пошел в сторону её дома.
Большую часть времени он проводил на пляже в обнимку с книгой, купаясь в горячих лучах солнца и тёплых волжских водах. Пряжа летнего времени тянулась и скручивалась в знойные и томительные нити ожиданий. Душные, влажные ночи не приносили облегчения, а заворачивали в липкую простыню меланхолии. Освежающие грозы изгоняли душевную хандру и очищающими дождями смывали поселившуюся в душе тревогу. Никогда ещё так сильно он не ждал конца лета, и оно день за днём таяло, песчинками просачиваясь сквозь решето времени.
Долгожданное Первое сентября, субботний день. Кто нехотя собирал учебники, а он летел на крыльях. После коротких организационных мероприятий всех распустили по домам. Уже за школой он догнал её и спросил.
— Марина, можно я тебя провожу?
Она обернулась и пристально на него посмотрела.
— А, что дальше?
— Съедим по порции мороженного в знак нашей дружбы.
— А потом? – произнесла она … и УЛЫБНУЛАСЬ.
Эта улыбка и вселила в него уверенность.
— 4 —
В школе решили себя вести как обычно, не давая поводов к сплетням, да и для учёбы полезнее. Она взяла над ним шефство, сказав, что уроки теперь будут делать вместе у неё дома. Но после двух - трёх занятий, её родители повели себя как-то настороженно по отношению к нему, и место занятий пришлось сменить.
Его мать в их дружбе видела лишь положительные стороны. Девочка эта ей очень понравилась своей добротой и разумением её сына, которого сама уже отчаялась понять. Новая знакомая приходила в их дом так же запросто, будто к себе. После традиционного чая садились за уроки и не замечали, как пролетало время. Ей все школьные науки давались легко, без видимых усилий, ему же приходилось включать всё своё усердие и настойчивость, — от шевеление серого вещества испарина выступала на лбу. Результаты не заставили себя долго ждать, об этом говорили их довольные лица. Пуще всех радовалась мать, ставшая ещё больше привечать эту девочку, с помощью которой в сыне проснулся, до сей поры дремавший, где-то глубоко, жизненный потенциал, — ему стало интересно учиться и главное он может добиться не плохих результатов.
Их не по-детски сформированные мировоззрения, зарождённые в бескрайних глубинах микрокосмоса души, притянулись друг к другу, образовав планету из единого вещества — гармоничную и уравновешенную. Каждый из них нашел не достающую частицу для себя, и они сплелись воедино.
Дни проходили за днями, чередуясь в календарном порядке. Золотое очарование сменилось серой марью и пришедшие морозные сумерки оделись хрустальной прозой зимы. Вот и Новый год. Как им хотелось встретить этот праздник вместе, но её родители имели на этот счёт иное мнение. Их совсем не радовали встречи дочери с этим пареньком и по возможности всячески препятствовали этому. Однако в Новогоднюю ночь он приходил к её дому, чтобы взглянуть на её окна. ОН видел, как ОНА поздравляла его, махая бенгальскими огнями, стоя у запотевшего кухонного окна. Родители не понимали и не хотели понять, что разделяя юные сердца, тем самым ещё больше сближают их.
Он жил вдвоём с матерью в небольшой квартире, которая большей частью была занята книгами. Книги были везде, и уже в прихожей гость ощущал радость присутствия книг. Домашняя библиотека начиналась сразу за вешалкой, где полки с трудами классиков тяжело нависали над головой. В комнатах, вдоль стен, застеклённые шкафы создавали комфорт, который способны дать только любимые книги. Ещё дед положил начало обширной библиотеки и та, своим беспрестанным ростом, заслуженно овладела большей частью жилища. Мир книг, фантазии и грёз. Однажды попав в эту галерею воображений, трудно было её покинуть. Наша героиня, придя к нему в дом и окунувшись в его мир, обрела недостающую частицу своего Я. Волшебный шелест страниц соединил их, и призраки их фантазий стали вместе бродить по книжным полкам в поисках восторженного уединения.
Однажды Рождественским вечером, приглушив свет лампы, зажгли припасённые свечи, и удобно расположившись на мягком диване, устроили для себя чтение баллад В.А. Жуковского. О, как было таинственно и загадочно это действо.
Мерцающий свет восковой свечи расписывал тени рембрандтовскими красками и под воздействием его кисти домашние вещи теряли свои очертания, и только вылепленные пастозными мазками золотисто-охристого цвета освещенные предметы приобретали свою суть. Романтику баллад дополняла ревущая седая вьюга, что яростно била колючей снежной метлой по обледенелому стеклу, испещрённому магическими знаками мороза. Скрип половиц отражал таинственные шаги из другой комнаты, которые то приближались к двери, то медленно угасали, сливаясь с ночью.
С придыханием они переворачивали страницу за страницей, следуя за волшебным пером автора. И всё ближе, ближе стягивала ночь их тела. Прижавшись друг к другу, с замиранием сердца они слушали стенания вьюги за окном и их лица, соприкоснувшись, слились в первом поцелуе.
Пламя свечи колыхалось и потрескивало. Двигавшиеся тени на стене застыли, опустив свои взоры, и кроткая робость иссякла из пылких сердец. Не долог миг, но прожитые мгновения в нём порой бывают слаще многих часов бесцветного бытия. Пред ними открылась дорога в новый, ещё не ведомый для их юных сердец мир, мир их чувств и переживаний, их первой любви и первого поцелуя. Раскрылись таинства их желаний.
Хлопнувшая форточка вернула всё на свои места, как бы опекая чистоту отношений и помыслов. Послышался звон разбитого стекла, и в общем коридоре начался обычный кошачий бедлам, который поднял на ноги весь старый дом.
После всего этого литературного колдовства включили магнитофон и, остывая от нахлынувших чувств, с румянцем стыдливости молча слушали музыку, пока мать не позвала пить чай.
Все зимние каникулы они провели вместе, беспечно радуясь хорошим денькам, безделью, свободе от нескончаемых школьных забот.
Они валялись в снегу и катались с грандиозных сугробов, этих величавых сооружений мастеров метлы и лопаты — дворников, превращая их работу в руины. После этого стояли и чистились, отдирая смёрзшиеся кусочки снега на пальто и штанах. Затем он согревал её руки своим горячим дыханием, стараясь, поднести их ближе к своим губам и ненароком поцеловать их. И она, зная это, задорила его — отнимая свои руки. Они снова падали в снег и всё начиналось сначала.
Любопытные снежинки вступали с ними в игру, кружились вместе, падали и взвивались вновь, паря в морозном воздухе, сверкая кристаллами своих крыльев. Белые пушинки садились на её бархатистые ресницы, словно бабочки на тропические цветы, и она забавно закатывала глаза, пытаясь рассмотреть их, кривила губы, чтобы сдуть. Но у неё ничего не получалось. И он, приблизив к её глазам своё лицо, сдувал их. В эти мгновения она, не удержавшись, целовала его в щеку, и он тому не удивлялся, а обнимал её. Разрумяненная, с выбившимся шарфом, она вырывалась и убегала.
На ресницах снежинки не таяли даже от горячего дыхания, они проникали вглубь их темперамента, сдерживая напор молодости.
Начавшаяся учёба вернула всё в нужное русло, время потекло в давно определившемся графике. В классе по-прежнему не знали об их отношениях и тайна эта их только забавляла.
Отгуляли майские праздники с походом на демонстрацию, черёмуха в садах отцвела, провожая последние отголоски весны. Впереди десятый класс и родители вновь заговорили о переводе, но любящие сердца не смутились. Они обрели друг друга, и ничто не могло их разлучить.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ